Слезы слепили ее, но она впитывала каждое слово Уильяма.

– В ту ночь на свет появился мой брат Шеймас, но он не успел сделать ни единого вздоха. Мать умерла на рассвете, слишком измученная голодом, чтобы пережить такие трудные роды. На их могилах я дал клятву, что моя жена и дети никогда не будут страдать так, как они.

– Ах бедняжка! – Виола вздохнула, словно желая отогнать печальные мысли. Она страшно хотела иметь ребенка. Рассказ Уильяма о потере маленького брата заставил ее сильнее ощутить свою пустоту. Она продолжала обнимать Донована.

– Через месяц моих сестер унес тиф, – хриплым голосом продолжал Уильям, глядя прямо перед собой и поглаживая одной рукой ее. – Па отвез меня в Коб, где стал зарабатывать на жизнь кузнечным делом. Он пристрастился к джину, пил много и часто, чтобы заглушить воспоминания. Я поклялся, что никогда не буду пить, потому что такая жизнь означает намеренное желание забыть о своих потерях.

Всхлипнув, ВиоЛа спрятала лицо в его волосах, но его последние слова врезались ей в сердце.

– И еще я поклялся, что буду зарабатывать деньги любым возможным способом. Будь у нас деньги, моя семья до сих пор оставалась бы жива.

Боже милосердный, что же удивительного, что он стремится к деньгам и власти так неистово.

Уильям усадил ее себе на колени и крепко обнял, содрогаясь всем телом. Она спрятала лицо на его груди и хорошенько выплакалась – за них обоих.


Прошло несколько часов, прежде чем она пошевелилась. От плача у нее разболелась голова, из носа текло, глаза и горло першило. Его плечо намокло от ее слез. Уильям молча подал ей свой большой пестрый платок.

Виола вытерла лицо и высморкалась. Как смог он пережить такую боль?

Она размышляла о том, как его утешить, и погладила по щеке.

– Дорогой Уильям, – прошептала она, крепче прижавшись к нему.

Их губы слились в долгом поцелуе. Уильям закрыл глаза.

Виола развязала его шелковый галстук и расстегнула жесткий белый воротничок, аккуратно сняв их, расстегнула верхнюю пуговицу рубашки, потом другую и еще одну. Уильям вздохнул, тихо проворчав что-то в знак одобрения, но глаз не открыл.

Она развела в стороны полы рубашки, просунула руки внутрь и легко погладила его соски. Он вздрогнул и слегка задохнулся.

Даже полураздетый, в своем европейском костюме он выглядел намного респектабельнее, чем она в китайских штанах и куртке. Но китайскую одежду можно снять гораздо быстрее. И она улыбнулась про себя.

– Наклонись, пожалуйста, вперед, Уильям. Дай я сниму с тебя куртку.

– Лучше бы пойти в спальню, – пробормотал он и начал выпрямляться.

Виола получше уселась у него на коленях.

– Нет.

– Ты мне отказываешь? – Он, прищурившись, посмотрел на нее, и сердце у нее сжалось при виде его страдающих и усталых глаз. Говорил ли он раньше с кем-нибудь о своих утратах? Наверное, нет, иначе он научился бы не так реагировать на рассказы о них.

Она вздернула подбородок, изображая надменность.

– Я? Отказываю тебе? Конечно, нет. Но я уверена, что ты можешь снять кое-что с себя, хуже не будет.

Он фыркнул, и лицо у него немного посветлело.

– Издеваешься, да? Ну ладно.

Он наклонился, не сходя со стула, и она быстро сняла с него куртку. Потом стянула с плеч подтяжки, вытащила из брюк рубашку и встала.

А он приподнялся, чтобы снять рубашку. На лице у него отражалось недоумение.

– Ты сегодня настроена очень решительно, золотце. Должен ли я вести себя вежливо, чтобы ты не взорвала меня снарядом с каменной солью?

Виола усмехнулась его ласковой шутке.

– Я уверена, сэр, что против такого истинного джентльмена, как вы, не потребуется использовать соль, – скромно ответила она, добавив уже оживленнее: – Теперь нижняя рубашка, Уильям.

– Как желаешь, золотце. – Не сходя со стула, он снял с себя и нижнюю рубашку. Теперь на нем оставался только крестик и медали на шее.

Зрелище голого до пояса мужчины вызвало у молодой женщины вздох. Благодаря ему она узнала довольно много о мужском теле и могла оценить его чувственные, соблазны.

Виола всегда считала красивым Уильяма и теперь с удовольствием рассматривала его, предвкушая вечерние забавы. Широкие плечи, сильная грудь, ловкие руки с длинными гибкими пальцами.

Виола положила его одежду на пианино и встала над ним подбоченясь, размышляя, что делать дальше.

– Нужно избавить тебя от сапог, – решила она и наклонилась.

– Как хочешь, золотце, – повторил он, помогая ей. Вскоре его ноги освободились от обуви и шерстяных носков.

Виола выпрямилась и задохнулась от вспышки похоти.

Но он не шевельнулся. Не бросился на нее.

– Золотце, и долго ты будешь еще стоять с сапогами в руках? – протяжно спросил он. Голос его, насыщенный скрытыми плотскими полутонами, говорил о том, что ее рассматривание доставляет ему удовольствие.

– Нет, – ответила она и убрала на место сапоги и носки. – А теперь ложись на пол.

– На пол?

– Да, и расстегни ширинку.

– Ты не перестаешь меня удивлять, золотце.

Он так медленно расстегивал брюки, что она задрожала от нетерпения. Увидев его «дружка», выпущенного на свободу, она до крови прикусила губу, едва удержавшись, чтобы не наброситься на него.

– Что дальше? – спросил он.

– На тебе еще слишком много одежды, – хрипло произнесла Виола и добавила: – Какой ты красивый, Уильям.

От золотистого света лампы, падавшего на него, он казался каким-то божеством. Ничто больше не существовало в мире, кроме него и нее.

– Дай я сниму с тебя брюки. И исподнее, конечно, тоже.

– Сними, – разрешил он, и голос у него стал хриплый, почти скрежещущий.

Теперь он весь открылся ее алчным взорам. Она вздохнула и распустила волосы. Светлым каскадом они рассыпались по ее плечам.

Уильям что-то пробурчал. Она посмотрела на него, удивляясь его реакции, ведь она не прикоснулась к нему. Он закрыл глаза.

Неужели ему так нравятся ее волосы?

Виола осторожно провела прядью волос по его телу. Свет лампы отражался в них, создавая иллюзию фантастической фурии.

Он застонал.

Она может взволновать его одним только прикосновением волос. Впервые в жизни ее тело казалось благом, предназначенным привлекать внимание мужчины.

Она замурлыкала и повторила ласкающее движение, окутывая волосами все его тело.

Он содрогнулся и произнес ее имя. Его руки впились в ковер.

Она поцеловала его в плечо.

– Черт побери, Виола, ты что, хочешь, чтобы я сгорел от возбуждения?

Она тоже вся горела и стала раздеваться.

Уильям лежал у ее ног и на густом фоне восточного ковра казался каким-то экзотическим существом. Его синие глаза сверкали ярко, как огни плавильной печи, его кожу золотил свет лампы.

– Виола, золотце, дай мне кондом. Вон там, в буфете, а то я забудусь и наброшусь на тебя.

Виола отбросила свои штаны туда, где уже лежала его одежда, и сделала, как он велел.

Внимательно глядя на неловкие движения его рук, она подумала о том, что тонкие ножны, предотвращающие беременность, – просто потеря драгоценного времени. А ей так хочется заполучить его!

Он положил голову на ковер и закрыл глаза.

– Ты собираешься что-то делать, золотце, или будешь стоять и смотреть? – тихо спросил он.

– А ты знаешь, как ты красив? – опять прошептала Виола. Она провела пальцем по его бедру.

Он задрожал и выгнулся, впившись ногтями в ковер.

Ведомая инстинктом древним как мир, Виола села на него верхом, и он дернулся ей навстречу.

– Черт побери, Виола, ты сведешь меня с ума. – Он гладил ее бока и ласкал соски именно так, как ей нравилось. Она нагнулась вперед.

– Скачи на мне, как на своей любимой лошадке, – бросил он.

Виола начала двигаться на нем быстрее и быстрее и вскоре уже скакала, как беспечная наездница, которой когда-то была.

Откинув голову назад и дрожа от восторга, она почувствовала, как в чреслах зародилась томительная истома, проникавшая в кровь. И вдруг всю ее охватил восторг. Виола громко вскрикнула. Она кончала снова и снова, потом рухнула на Уильяма, измученная и счастливая. Он вторил ей, тяжело дыша. И вскоре тоже погрузился в непередаваемое блаженство оргазма.

Уильям одевался в предрассветной тьме при свете одной свечи. Лицо его оставалось спокойным. Виола смотрела на него, расчесывая волосы, с отчаянием понимая, что Леннокс может напасть на них, как только отбудет караван с грузами.

– Вчерашнее побоище на складах устроил Леннокс, – внезапно промолвила она.

– Я знаю, золотце.

– Откуда?

Он пожал плечами.

– Наверное, оттуда же, откуда и ты: он не мог скрыть удовольствия, когда смотрел, как я дерусь с О'Флэрти.

Виола кивнула, соглашаясь. Но Уильям должен знать как можно больше о злодеяниях Леннокса, чтобы быть во всеоружии.

– Он убил Эдварда сам, проткнув его своей шпагой-тростью.

– Господи! – Он подошел к ней и ласково взял за плечи. – Ты уверена? Ухаживать за женщиной, мужа которой ты убил, – просто немыслимо, даже для Леннокса.

Она кивнула.

– Он сам мне сказал.

– Чудовищный ублюдок. – Лицо Уильяма напряглось от сдерживаемого гнева, но он взял себя в руки, наклонился и поцеловал Виолу. «Кольт», висевший у него на ремне, ткнулся ей в локоть.

– Мне очень жаль, золотце, что тебе пришлось перенести свою потерю в одиночестве.

Она обняла его, чувствуя, как его тепло перетекает в ее тело.

– Успокойся, золотце. Он не застигнет меня врасплох и ничего тебе не сделает. Клянусь.

Уильям выпрямился и сунул длинный тонкий нож в ножны, висящие у него на правом запястье, потом застегнул манжеты. Он походил на небесного воина, готового к битве в любой момент, и заслуживал гораздо большего, чем она могла ему дать.

– Мне нужно пойти к Ленноксу и сказать, что я выйду за него замуж.

Уильям резко повернулся к ней и притянул молодую женщину к себе. Она посмотрела ему в лицо, и сердце у нее гулко забилось.