– В следующий раз она вытолкнет меня в иллюминатор… – наклонившись к самому уху Дианы, тихо проговорил Сергей, – учти это, пожалуйста. Иначе останешься без шефа. Придется новую работу искать…

– Не бойся, не вытолкнет. Я же с тобой. Я всегда буду с тобой рядом, Сережа. Всю жизнь.

– О господи…

Он вздохнул, закатил глаза к потолку и уже набрал в грудь воздуху, чтобы добавить к этому «о господи» какую-нибудь расхожую фразочку типа «когда ж это все кончится, наконец» или прежнюю – «мы же с тобой договорились», но вдруг замолчал. Не захотелось вдруг ничего такого говорить. Противно стало. Он же мужик, а не записная кокетка, чтобы жеманиться подобными фразами. Надо смотреть правде в глаза, надо отдавать себе полный отчет – все-таки ужасно приятно, когда к тебе с таким упорством навязываются… Нет, он вовсе не собирается растекаться киселем перед этой навязчивой юностью, но все же приятно, черт возьми! Как ни крути, а ужасно приятно, какая бы подоплека под этой навязчивостью ни была!

– Диан, я вот все никак в толк не возьму… Ты мне скажи честно – зачем я тебе? Не бойся, я пойму…

– Я люблю тебя.

– Не ври, девушка.

– Почему ты мне не веришь?

– А я что, похож на идиота? Или на придурка, который сам обманываться рад? Нет, девушка, со мной такие штуки не проходят. За этой твоей настырностью что-то другое кроется. Нет, мне приятно, конечно, но…

– Сереж, я правда люблю тебя!

– Не ври! Когда любят, так пошло не навязываются!

– Да откуда ты знаешь? Сам же говорил, что у тебя опыта нет! И вовсе я не пошло навязываюсь, еще чего! Я вообще не навязываюсь… Я просто иду к своей цели, как умею, как могу…

– А какая у тебя цель?

– А ты до сих пор не понял?

– Нет. Давай сформулируй. Только четко и ясно.

– Хорошо. Повторяю в сто первый раз. Я хочу всегда быть с тобой, Сережа. Так тебе понятно?

– Да ради бога… Я вроде увольнять тебя не собираюсь. Как референт ты меня вполне устраиваешь. Ты смышленая, ты понимаешь меня с полуслова. Я иногда даже думаю – как это я раньше без тебя обходился?

– Не придуривайся, Сереж. Тебе не идет. Я же ясно сказала – всегда! И днем и ночью! И утром и вечером! Потому что я люблю тебя! Ты понял? Люблю!

– Тихо, не кричи. У меня такое чувство, что ты от большой любви мне сейчас глаза выцарапаешь.

– Да. И это будет от души. По крайней мере, слепым ты от меня никуда не денешься. Буду твоим поводырем…

– Да уж. Все это звучало бы очень трогательно, если б не было смешно.

– Не знаю. Мне не смешно. И тебе, признайся, не смешно. Тебе же ужасно нравится все то, что я говорю, правда?

– Да. Конечно нравится. А кому ж не понравится? Особенно про поводыря у тебя красиво вышло… Это заготовка такая или экспромтом получилось?

– Считай, что экспромтом. Я вообще, знаешь, талантливая.

– То-то и оно, что талантливая. А тебе не кажется, что ты сама себя переиграла? А, талантливая ты моя? Слышишь, режиссер давно хлопнул ладонями и крикнул свое «не верю»? Может, хватит уже?

Наверное, очень грубо у него это вышло. Диана вдруг резко вжала затылок в спинку кресла, коротко и шумно вздохнула, опустила ресницы, нервно дернула уголком рта. Лицо ее тут же приобрело выражение тихого оскорбленного достоинства, а через минуту, будто устав от сложной маски, стало абсолютно непроницаемым. Глядя на такое лицо, и не скажешь, что оно только что бушевало горячими эмоциями. Странная, странная девушка. Ему даже показалось, будто она заснула…

– Эй, на корабле… Ты что, обиделась, да?

– Нет. Ты не можешь меня обидеть, Сережа… – не открывая глаз и растянув губы в улыбке, тихо проговорила Диана, перекатив голову в его сторону. – Разве ты знаешь, как на самом деле можно обидеть…

– А ты знаешь? Тебя, наверное, кто-то сильно обидел, да? Может, расскажешь? А что, это многое бы прояснило, наверное…

– Да что рассказывать? Нечего мне рассказывать.

– Так уж и нечего?

– Ой, отстань, а?

– А в самом деле, Диан? Я же вообще ничего о тебе не знаю по сути…

– Как раз по сути ты все обо мне знаешь. Чего тебе еще?

– Ну… например, кто твои родители?

– Зачем тебе мои родители?

– Но как же? А если я, к примеру, собрался бы у них твоей руки просить? А что? Сама же мне внушаешь, что это фактически неминуемо?

Он хохотнул слегка, будто приглашая и ее поучаствовать в этом абсурдном предположении, и тут же ругнул себя за неосмотрительность. Чего это он, ей-богу? Только-только выбрались из опасной темы и опять… Но видимо, поздно спохватился. Диана вдруг резко открыла глаза, уставилась на него так пронзительно и насмешливо, что вмиг стало не по себе. Неуютно внутри стало, будто за самого себя стыдно. Наверное, он и впрямь смешно выглядит, сам себя «ругая» и «спохватываясь», а на самом деле вовсю кокетничая с этой «опасной темой»…

– Да, Сережа. Скорее всего, именно так и будет. И руки моей ты у них просить будешь. И с ребеночком я не пошутила, Сережа. Так что будь сейчас осторожен в выражениях – как бы потом извиняться за них не пришлось.

Она быстро отвернула лицо к окну, будто отгораживаясь от его ответа. Будто последнюю точку в этом разговоре поставила. У него и в самом деле слов для ответа не нашлось. Разлетелись вдруг все слова, скукожились в неловкости за хозяина. Он и сам будто застыл в этой неловкости и никак не мог оторвать взгляда от маленького, почти детского затылка с бледными перышками волос. Отчего-то сильно захотелось положить на этот затылок руку, притянуть ее голову к себе, закрыть глаза, вздохнуть и ни о чем больше не думать…

Нет, руку он не протянул, конечно. Подавил в себе это странное желание. Но сердце внутри дрожало – бог его знает отчего. Сладко дрожало, тревожно. Он даже попытался сесть в своем кресле по-другому, так чтобы не лез в глаза Дианин затылок с перышками. Зачем ему этот затылок, в самом деле? Лишний элемент в налаженной, до мелочей продуманной и комфортной семейной жизни. В конце концов, эта девчонка и в подметки его жене не годится! Татьяна – она ж такая… Она сама надежность и уверенность, она стопроцентная женщина, она прекрасная хозяйка, она его любимая жена, в конце концов! Всегда так было и так будет! И равнять ее нечего с этой маленькой пигалицей! Да он и не равняет. Только сердце отчего-то дрожит и дрожит, будто пигалица зажала его в нервном кулачке и не отпускает. Вот так и пропадают мужики, наверное. Коготок завязнет и птичке конец. Только он – не птичка. С ним такой номер не пройдет. Еще пару таких командировок – и все. Прости-прощай, прекрасная Диана…


– Нет, этого просто не может быть! Понимаешь, Димка? Этого просто быть не может! Что я, отца своего не знаю? И не спорь со мной, пожалуйста!

Нервно сцепив ладони в замок, Маша вышагивала из угла в угол, взмахивая на поворотах подолом красного платья. Дима понуро сидел на диване, источая полное сочувствие и понимание, провожал ее глазами.

– Да я разве спорю, Маш… Я просто говорю, что со всяким может случиться… Он же не ангел, в конце концов! Он же мужик!

– Нет, не мужик! Он мой отец, а никакой не мужик! Понял?

– Понял, понял… Давай лучше со стола уберем да посуду помоем, а? Мясо у тебя, кстати, и правда классное получилось… И вообще, хорошо посидели, правда? По-моему, наши матери вполне нашли общий язык…

– Да не заговаривай мне зубы, пожалуйста! Что ты со мной как с маленькой? У меня горе, а ты – посуда… Знаешь, я даже не помню, чтобы мама когда-нибудь так плакала…

– Машк, да не надо так все близко к сердцу принимать! Тоже, нашла горе… И вообще – не надо было тебе под дверью подслушивать! Это не наше с тобой дело, в конце концов… У родителей – своя жизнь, а у нас – своя…

– Димка, ты что?! Ты что такое несешь, Димка?

Затормозив, Маша резко остановилась напротив, глянула ему в глаза обиженно и удивленно. Дима моргнул, улыбнулся растерянно, неловко встал с дивана, попытался притянуть ее к себе.

– Ну, Маш… Успокойся, пожалуйста. Ничего ж ужасного не случилось.

– Не случилось? Ты говоришь, ничего не случилось? Да ты… Ты вообще…

Выскользнув из его рук, она снова принялась нервно мерить шагами комнату, тихо проговаривая себе под нос:

– Ничего не случилось… Ничего не случилось… Боже мой, и в самом деле – ничего не случилось… Она все себе придумала, взяла и придумала… Отец не мог, просто не мог, и все тут!

– Ага… Конечно, не мог… Все могут, а он вдруг взял и занемог… – пробормотал тихо Дима и опасливо взглянул на свою подружку, выписывающую очередной круг по комнате.

Снова остановившись около дивана, Маша запрыгнула на него с ногами, сиротливо поджала их под себя, уперлась лбом в Димкино плечо.

– Слушай, Дим… А может, она это… специально придумала, а? Ну, чтобы я виноватой себя почувствовала и домой вернулась?

– Маш, не сходи с ума… Чего ты как маленькая? Твоя мама – сильная, разумная женщина, зачем ты про нее так? Она что у тебя, актриса Комиссаржевская? И вообще, я не вижу тут никакой проблемы!

– Да, конечно, ты не видишь… Это же не твоя мама сейчас на кухне рыдала! Не надо было мне ее отпускать… Или надо было с ней вместе поехать, что ли… А вдруг она там, дома, опять плачет? Совсем одна?

– А ты ей позвони!

– Позвонить?

– Ну да. Просто спроси, как доехала.

– А про папу спросить?

– Не знаю, Маш… По-моему, не стоит. Получится, что ты из мухи слона делаешь. Тем более твой отец завтра утром приедет, и у них само собой все наладится. Вот увидишь.

– Да. Пожалуй, ты прав. Маму спрашивать в лоб не стоит. Хотя… Ты знаешь, она же пыталась на эту тему со мной поговорить, когда я уходила… А я не поняла, не поверила… Да я и сейчас не верю! Папа не мог, не мог! Он совсем не такой!