Гала Григ - Синдром одиночества

Этот эпизод оставил у него какое-то смутное ощущение. Правда, он не мог себе объяснить, что смущало его.

Ирине пришлось взять больничный. А Дымов, единожды оказав ей помощь, решил, что будет вполне естественно навестить ее и на второй день.

После работы, накупив фруктов и сладостей, он с волнением позвонил в дверь. Ирина встретила его со смущенной, но благодарной улыбкой.

— Я могу войти?

— Да, конечно. Настя уже спрашивала, где тот дядя, который вчера корчил ей веселые рожицы.

— А как она?

— Уже получше. Был врач, прописал лекарства. Потихоньку выздоравливаем.

— Можно заглянуть к ней? — Дымов сам удивился своему вопросу. Ирина тоже удивленно вскинула брови. Но проводила гостя в комнату Настеньки.

Девочка очень обрадовалась его приходу. Сегодня она поразила Дымова бледностью, но Ирина объяснила это болезнью и слабостью.

— А у Вас есть дети? Вы так быстро поладили с Настей.

— Да, у меня тоже дочка. Вашей сколько?

— Недавно четыре исполнилось.

— И нашей тоже. Только она выглядит постарше.

Настенька действительно была слабенькой и худенькой, И Дымов почему-то жалел ее. Он объяснял это себе болезнью малышки. Постепенно его посещения стали чем-то обычным.

Аркадий по-прежнему обожал свою приемную дочку, старался не расстраивать жену, будучи благодарным ей за тепло и заботу о Копейке. Но не мог отказать себе в удовольствии после работы сначала забежать к Ирине с Настенькой. Когда та выздоровела, казалось больше нет причин, навещать их. Однако он продолжал бывать у них, используя любой предлог для этого. Его неодолимо влекло в этот тихий уютный мирок.

Без вины виноватая

Аля настаивала на том, что пора отдать Дашу в детский сад. Дымов, как ни странно, быстро согласился, хотя раньше был категорически против этого.

— Почему бы и нет. Ей надо привыкать к коллективу.

Аля очень переживала за Дашу, поэтому устроилась тоже в детсад. Так ей было спокойнее — всегда быть рядом с дочкой. Медицинское образование наконец-то пригодилось.

Отношения с Аркадием опять стали натянутые. Она чувствовала, что его тянуло домой только ради Дашутки. Боялась, как бы его опять не засосало в омут беспробудного пьянства. Правда, возвращающийся с работы очень поздно, Аркадий всегда был трезвый. Это беспокоило еще больше и вселяло тревогу за хрупкий семейный очаг, держащийся на обоюдной любви к дочурке.

Все говорило о том, что муж кем-то всерьез увлекся. Вел он себя при этом достаточно странно. С ней был то холоден, то его обуревала страстность. Тогда Аэлите хотелось найти любой предлог, чтобы только избежать близости с мужем. Его жесткие до боли объятия были неприятны. Они пугали ее. Сложно было понять, чего в них больше — любви, страсти или животного инстинкта самца.

Лита, укладывая дочку спать, старалась сделать вид, что и сама уснула рядом с ней. Это часто спасало от притязаний. Она уже не пыталась выяснять, почему муж приходит домой так поздно. Не спрашивала, где и с кем. Наизусть выучила его ответ: «Я ищу образы».

Под таким лозунгом Дымов обычно шкодил. Он уже несколько лет вынашивал сюжет для своей книги «Женщина без мужчины». Но все никак не приступал к осуществлению своего гениального проекта. Только иногда, актерски цитируя строки из рассказа Шукшина «Микроскоп», вопрошал:

— Ты с ученым спала? Будешь.

Але уже давно надоело внимать его высокопарным замечаниям по поводу любого телесериала, что такой вот сюжет он в два счета может состряпать пальцами левой ноги. А сам все искал образы. Самыми ужасными в этой ситуации были моменты, когда Аркадий, вернувшись домой далеко за полночь, приставал к ней.

Устраивать ночные разборки не хотелось. Она шепотом, чтобы не разбудить Кроху, грозилась закрыть дверь и не пустить его домой после «образов». Что и сделала однажды.

* * *

Дымов вернулся часа в три ночи. Тихий стук в дверь (чтобы звонок не потревожил Дашеньку) разбудил Алю. Вставать не хотелось. Впускать нагулявшегося на стороне мужа — тоже. Она лежала, не шевелясь, — пусть подумает, что она крепко спит.

По всей видимости, Аркадий именно так и решил. Стук в дверь прекратился. По лестнице были слышны его удаляющиеся шаги.

— Ну и пусть убирается! Сколько можно?! — в сердцах думала Аля. А самой было жаль и его, и себя, и мирно посапывающую дочку.

Ее насторожили непонятные звуки со стороны балкона. Она вдруг вспомнила, что не закрыла дверь. Страх сковал все ее тело. Подняться и закрыть балкон не было ни сил.

Звуки все приближались. Она услышала, как кто-то или что-то перевалилось через перила. С замиранием сердца, укрывшись с головой одеялом, Аля вся съежилась. От ужаса могла только считать чьи-то приближающиеся шаги…

Дымов стоял над ней молча. Его рука легла на плечо жены. Он слегка отдернул одеяло. Аля, напрягшаяся, как тетива лука, вскрикнула. Он приложил ладонь к ее рту:

— Тише. Дашу разбудишь.

Слезы обильно стекали по ее щекам. Еще не оправившаяся от страха, Аля отшвырнула руку мужа. Он, приложив палец к губам, кивком головы показал на дверь в кухню. Это было приглашение к ночному разговору.

Аля согласилась. Не хотелось препираться, шуметь, пугать спящую малышку.

Они сидели напротив друг друга. Коротенький халатик едва прикрывал колени Али, грудь ее еще тяжело вздымалась от пережитого волнения.

Дымов буквально пожирал глазами жену. В них было что-то дерзкое, злобное и алчное.

— Почему ты мне не открыла? — стараясь быть спокойным спросил он.

— Надоело.

— И что же тебе надоело? Я ведь не пью, люблю вас с Дашкой.

— Это ты называешь любовью! Ты как кот помоешный пробираешься по пожарной лестнице в дом! А все потому, что мы с Дашей тебе не нужны, и ты шляешься по бабам в поисках творческого вдохновения!

Слезы, ох уж эти женские слезы! Как они заводили Дымова. Он буквально терял способность соображать.

Аля даже не успела понять, что происходит. Дымов схватил ее в охапку и повалил на пол. Он поцелуем предупредил крик жены. Его жесткие губы буквально впились в нее. Искаженное лицо мужа нависало над сопротивляющейся женщиной.

Попытки освободиться от тисков его рук были бесполезны. Грубо овладев ею, Дымов стал осыпать поцелуями шею, грудь, все тело жены. Бережно поднял ее с пола, усадил на стул:

— Прости, прости меня, Аленький. Ты сама виновата. Я ведь не евнух. Сколько можно держать меня на голодной диете. — Аркадий с нежностью заглядывал в ее глаза. Улыбался виноватой улыбкой.

Аля смотрела на мужа спокойным, но пустым взглядом. Перед ней стоял ласковый и нежный, быть может, даже любящий муж. Но видела она обезображенное животной страстью лицо. Тело ее еще ныло от его грубых объятий. Душа ее была растоптана насилием.

Аля, не произнеся ни слова, тихо прошла в ванную. Ей хотелось как можно быстрее смыть с себя всю грязь этой ужасной близости и перенесенное унижение.

Дымов остался сидеть у стола на кухне. Он обхватил голову руками и тихо шептал:

— Что я творю? Что это было со мной? — раскаяние было искренним. Ему было жаль жену. Было стыдно за свою слабость и дикую необузданность вдруг прорвавшейся страсти.

Раскаявшийся грешник

С утра пораньше Дымов приготовил жене кофе, тихонько подошел к ней спящей и поцеловал в щеку. Лита вздрогнула. Сразу вспомнила ночной кошмар. Вставать не хотелось. Общаться с мужем — тем более. Но надо было встать с постели, одеться самой и собрать в детский сад Дашутку.

Завтракали молча, щебетала только Дашка. Она еще удерживала этот союз от окончательного развала. Она была единственным светлым пятнышком в жизни обоих.

— Папулечка, ты сегодня придешь пораньше с работы? — ластилась она к Аркадию. — Ну пожалста, ты так давно не играл со мной. — Аркадий нежно обнял дочь:

— Сегодня точно приду рано, — он виновато взглянул на жену.

Аля старалась не вмешиваться в их разговор. Даже смотреть в сторону мужа не хотелось. Было только одно желание — поскорее уйти на работу, чтоб даже голоса его не слышать. И вообще, она понятия не имела, как дальше жить под одной крышей. Хотелось бежать в ЗАГС и немедленно разводиться. Но Дашенька, как же она привязана к Аркадию. Да и он души в дочке не чаял.

* * *

Дымов встречал их у ворот детсада. В руках у него была огромная кукла для Дашутки и скромный букет ромашек — жене. Этот странный тандем в муже — романтичность и жесткость всегда удивляли Литу. Вот и сейчас она понимала, что этими милыми цветами Аркадий хотел напомнить ей о былых чувствах, о радостных днях в их жизни.

Но вместо умиления ей вновь (уже который раз за день!) вспомнилось лицо мужа, искаженное то ли злобой, то ли страстью. И опять острая боль — не физическая, а уничтожающая всякую возможность простить пережитое унижение, напомнила о себе.

— Папуля, я так тебя люблю, — щебетала Дашка, прижимая к себе куклу. — Мамочка, почему ты не берешь цветы? Они тебе не нравятся? А куда мы пойдем, пап? — поток вопросов был бесконечен. Аля, чтобы не испортить радость малышки, взяяла букет, не взглянув на мужа.

— Я хочу мороженое! — не унималась дочка. Ради нее Аля согласилась пойти с Аркадием в кафе. Так давно он не баловал их своим вниманием. Не хотелось отнимать радость у малышки.

Только благодаря ее милой болтовне постепенно наладился разговор. Дымов сам любил праздники и любил дарить их другим. Мороженое, карусели — что еще можно подарить своим девочкам?

«Шопинг», — осенило его. Он вспомнил, что давно не радовал жену подарками, поэтому буквально затащил их в магазин. Оставив Дашу в комнате для детей, он увлек Алю к обувному отделу. Торжественно усадив ее в удобное кресло, стал стаскивать к ее ногам туфли. Отказавшись от услуг менеджера, сам примерял оду пару за другой, восщищаясь миниатюрными ножками жены.