— Ну почему только на папу, ты ведь похожа и на меня. Ведь так? — Аля подходила к зеркалу с малышкой на руках и пыталась найти сходство. Она буквально расцвела от счастья. Куда-то исчезли скорбные складки между бровями и у губ. Яркие рыжие волосы приобрели свежесть. Из зеркала на нее смотрела красивая женщина с махонькой девочкой, которую она с нежностью прижимала к себе.

Малышка, которой было уже три месяца, на самом деле была слегка была похожа на мужа. Это было чудо с коротенькими русыми кудряшками. Курносенькая, розовощекая, с глазами поразительного зеленого цвета и пухлыми губками. Копейка (так стал называть ее Дымов, сходя с ума от ее сияющей улыбки), как все усыновленные в младенчестве детки, просто становилась отражением своих приемных родителей. И если черты лица малышки имели некоторое сходство с внешностью Аркадия, то характер малышка буквально списала с приемной матери.

И это было вполне объяснимо, ведь вся жизнь Али теперь была посвящена Крохе, и они были как одно целое. Они дарили друг другу все самое ценное, чем могли поделиться друг с другом: безграничное служение с одной стороны и источник радости — с другой.

* * *

Счастье прочно поселилось в их доме. Однако, не всегда все было безоблачно. Маленькие дети часто болеют. И Кроха, как ласково называла дочку Аля, вдруг затемпературила. Начинающаяся с сопелек и покашливания простуда, переросла в воспаление легких.

Девочка болела тяжело. Аля вся извелась. Выходила в коридор к мужу вся в слезах. Подробно рассказывала о бесконечных уколах, капельницах, о том, что Дашутка плохо кушает, похудела, ослабела.

А Дымов, обнимая жену, успокаивая ее, слабую, беззащитную, испытывал к ней странное и, как ему самому казалось, постыдное чувство. Это было непреодолимое желание обладать ею. Ругая себя за это, он сжимал ее в своих объятиях, жадно целовал в губы. Аля в такие минуты становилось страшно. Она не понимала, как мог он думать о чем-то кроме болезни дочки?!

Аркадий и сам, осознавая всю необычность ситуации, старался побыстрее уйти. Быстро шагая по больничным коридорам, он ругал себя за несдержанность, пытаясь постичь всю несуразность происходящего. Гнал от себя мысли о том, что именно плачущую жену он почему-то любил больше. Что-то нездоровое было в таких порывах, но что именно, он объяснить себе не мог.

Дашутка наконец-то выздоровела. Дымов души не чаял в дочке. Проводил с ней все свободное время. С гордостью гулял с ней, козыряя перед знакомыми ее способностями. В три года девочка рассказывала взрослые стихи типа "Апрель был юн, он весел был и светел…", знала все буквы. А в четыре уже читала по слогам. Аля тоже гордилась дочуркой, только никогда не демонстрировала ее успехи. Боялась сглаза.

* * *

Аля радовалась, что муж так любит дочку. И старалась быть ласковой нежной, уступчивой. Однако по ночам боялась шевельнуться, чтобы случайно не коснуться мужа. Никак не могла стереть из памяти те странные мгновения необузданных порывов Аркадия. Они опять стали как-то отдаляться друг от друга. Единственное, что еще объединяло их, была Копейка, всегда веселая, шустрая, любознательная.

Дымов много читал, много курил, мало разговаривал. Становился все мрачнее. Быть может, он пытался разобраться в себе.

Глава 10


Скажи, откуда ты взялась…

Каждый человек пытается планировать свою жизнь, но, к сожалению, не всегда эти планы он может претворить в жизнь. Зачастую как раз наоборот. Не зря говорят: «Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах на будущее.»

Значит ли это, что мы должны пустить все на самотек и полностью положиться на волю Божью? Нет, конечно. Ведь если надеяться только на Бога, то жизнь превратится в пустое времяпровождение, ожидание что кто-то сверху постоянно будет нам подсказывать, что мы должны делать в данный момент.

Бог присутствует во всех наших начинаниях, делах, поступках, но он делает это ненавязчиво, предоставляя нам возможность и самим не оставаться бездеятельными, ленивыми, вялыми и беспомощными.

Да, конечно же, в трудные минуты мы взываем к Богу, и он приходит на помощь. Но неужели для того, чтобы элементарно приготовить себе покушать, заправить постель или привести в порядок свое жилище, мы должны вопрошать Бога, надо ли нам это делать?! Нет, нет и еще раз нет. Это мы делаем потому, что оно заложено в нашей природе веками.

В каких же случаях мы все-таки призываем Бога на помощь? Не зря ли мы беспокоим Его? Должен ли человек стремиться достигать желаемого своими усилиями или от него ничего не зависит? Ответить на такие вопросы практически невозможно.

Все зависит от степени сложности задуманного. Иногда решить проблему легко, и нам кажется, что мы сами справились с ней. Но как знать, быть может, именно Бог помог нам справиться с поставленной задачей. Ведь, как нам известно, Бог вездесущ, его присутствие во всем и всегда. Но ведь это не значит, что во всех своих неудачах мы должны винить Бога. Видимо, в чем- то есть наша вина, наша недоработка, наше незнание, неумение, лень и другие пороки, которые не дают возможности справиться с задуманным или в трудной жизненной ситуации поступить по совести.

И вот тогда человек вопрошает: почему все не так? Этот вопрос чаще всего он адресует Богу. А ведь его надо адресовать прежде всего самому себе.

* * *

Подобные мысли не давали покоя Аркадию. Он боялся нарушить семейный покой, устоявшийся с появлением Крохи. Он по-прежнему души не чаял в малышке. Но в этой самой душе, открытой для обожания дочурки, как-то не стало места для жены.

Что касается Альки — тут все было сложнее. Полностью погрузившись в заботы о малышке, она как будто перестала замечать мужа. Видела в нем только добытчика и помощника по дому. Аркадий не догадывался об истинной причине охлаждения жены: эпизоды в больничном коридоре у них не обговаривались. Они остались только в памяти Али.

Собственно говоря, его даже устраивали такие взаимоотношения. Они давали ему полную свободу. Муки совести были надуманные. Ведь Дымов стал по-прежнему тихо шкодить. Именно поэтому он и пытался разобраться в себе.

В его жизни появилась новая пассия. Во времена пьяных кутежей у него часто одна за другой сменялись подружки. Но тогда все было по пьяни, и он не придавал этим мимолетным связям значения. Душевные раны они оставляли только в сердце жены, которая молчаливо созерцала измены мужа, но не опускалась до унизительного выяснения отношений.

* * *

Ирина — новая сотрудница отдела писем поразила Дымова мягкостью характера и необычной задумчивостью. Что-то в ней вызывало жалость, хотелось обнять ее худенькие плечи, приласкать, как маленькую девочку и защитить (непонятно от кого — от себя что ли?).

Определение пассия ей в принципе не подходило. Но Дымов привык заводить романчики ненадолго, поэтому каждую новую знакомую относил к этой категории женщин.

Ухаживать за женщинами Дымов умел. И, будучи прилежным семьянином после удочерения Дашеньки, все же не отказывал себе в удовольствии сделать приятный комплимент милым дамам. К Ирине относился с особым вниманием. Быть может, потому что она, в отличие от других сотрудниц, сторонилась его, игнорируя ухаживания.

Отношения между ними стали более дружескими после одной истории. Ирине позвонили из детского сада и сообщили, что у Настеньки поднялась температура. Обычно спокойная и даже безучастная ко всему происходящему вокруг, Ирина взорвалась безудержными слезами. Схватила сумочку и, никого не предупредив, бросилась за дочкой. Второпях она сунула в пакет и вычитываемый материал, который уже собиралась сдавать в печать. Перерыв все на ее столе и не обнаружив нужный текст, Дымов вызвался съездить к Ирине домой, предварительно созвонившись с ней.

Его встретила взволнованная Ирина. Чуть приоткрыв дверь, она передала ему папку и уже собиралась попрощаться. Но в это время к ней подошла дочка — щупленькая малышка с пунцовыми от жара щечками.

Мать быстро отвела ее в комнату и, вернувшись, извиняющимся тоном пожаловалась:

— Даже не знаю, что делать. И в аптеку надо сходить, и Настеньку не с кем оставить.

— Так давайте я схожу в аптеку, — предложил Дымов.

— Да как-то неудобно, Вам же надо вернуться.

— Ничего, это важнее, — Дымов попросил список лекарств и помчался в ближайшую аптеку. Когда он вернулся, Ирина в знак благодарности пригласила его на чай. Он с удовольствием согласился.

— Ну и где ваша болящая? — Дымов заглянул в детскую комнату. Девочка уже спала. Пунцовые щеки все еще ярко выделялись на подушке.

— Надо дать ей лекарство, она же вся горит, — заботливо произнес он.

Ирина уже подогрела воду, развела жаропонижающий сироп и пыталась разбудить спящую малышку. Она с нежностью обняла дочку, та закапризничала.

— Давайте я помогу, — Дымов подал стакан с лекарством. — Лучше дать ей сироп ложечкой, — посоветовал он. Ирина пошла на кухню, а Дымов пытался отвлечь и успокоить ребенка. Это у него хорошо получалось, когда они с Алей успокаивали Дашутку.

Вместе они наконец напоили малышку лекарством, и та опять уснула. Ирина вспомнила о своем предложении к чаю и стала сновать по кухне в поисках чего-нибудь вкусненького. Дымов, совершенно забыв о том, что в редакции ждут материал, с удовольствием наблюдал за ней.

— Вы одна живете? — спросил он, оглядывая ее скромное жилище.

— Да.

— А где же отец дочки?

Повисло молчание. Ирина густо покраснела, отвернулась к окну. Пыталась украдкой стереть накатывающиеся слезы:

— Так получилось… Живу только с дочкой.

Дальше разговор не клеялся. Дымов, обжигаясь, выпил чай и поспешил уйти.