— Ты извини, ради бога. Там у меня Петр очень сильно болен, я пойду гляну…

— А что с ним такое? — поднялась со стула и Марина. Зайдя следом за ним в комнату, где лежал Петька, подошла с Сашей тихонько к его дивану, выглянула из-за плеча.

— Здравствуйте, Петечка! — пропела она сладким голосом. — Вы заболели, да? Ну ничего, скоро поправитесь…

— Ага, скоро… Как же… — просипел горестно Петька, с трудом переводя на нее глаза. — Эта история теперь надолго затянется, я думаю. Саш, дай попить, а?

— Сейчас, Петр. Сейчас воды принесу!

— Саш, а я бы вот соку выпил… Только хорошего, апельсинового…

— Да без проблем, Петр! Я сейчас в магазин сгоняю, заодно вот и тетю Марину провожу.

— Но я бы могла посидеть с ребенком, пока ты ходишь, — засопротивлялась вдруг яростно Марина. — Никуда я отсюда не пойду… Иди-иди, я останусь, я с Петечкой тут посижу! Можно с вами посидеть, Петечка?

— Нет, Марина, тебе лучше уйти, — тихо, но твердо проговорил Саша. — Пошли, одевайся…

— Но мы не договорили…

— Нет, мы как раз уже обо всем поговорили. Пойдем, Марина!

— Нет…

Взяв под локоток, он насильно-вежливо проводил ее в прихожую, помог надеть куртку, заботливо открыл дверь.

— Всего доброго, Марина. До свидания. Или нет — прощай лучше. Я надеюсь, ты все правильно поняла и обиды держать не станешь…

— Саш, ну я не прощаюсь, да? — перебила она его на полуслове, будто не слыша последних его, конечно же, обидных для себя слов. Только не могла она позволить себе обиду эту. Не для нее пока предназначено роскошное это состояние — обида. Выходя, она снова обернулась к нему и улыбнулась дружески, и подмигнула даже вроде как ободряюще — держись, мол, тут, в трудностях своих…

— Что, достала? — просипел Петька, улыбаясь пересохшими губами навстречу вошедшему в комнату Саше.

— Ага, брат, достала. Это ты прав. Но в любом случае о дамах так говорить нехорошо, Петр.

— А мы и не будем, раз нехорошо…

— Ладно, не будем. Так я в магазин пошел, ага? Ты бы чего еще попил-поел, кроме сока?

— Я бы чипсов поел в длинной такой коробочке. Давно не ел… И еще я сыру хочу с большими дырками, и пепси-колой чтобы его запивать…

— Ну, за такую еду, я думаю, нам от сеструхи твоей запросто по затылкам перепасть может. Или нет? У тебя как, желудок крепкий? А то натворим опять дел… 

11

В это утро Василиса проснулась и без будильника. Соскочив с недовольно скрипнувшей под ней раскладушки, на цыпочках быстро прошла в Петькину комнату, склонилась над разметавшимся во сне братом. Петька дышал сипло и коротко-неспокойно, щеки его пылали нездоровым ярко-розовым румянцем, лоб был сухим и температурно-горячим. От прикосновения ее прохладной ладони он вздрогнул, промычал-простонал что-то и перевернулся на другой бок, с трудом сглотнул воспаленным сухим горлом. Василиса вздохнула тихонько и медленно пошла на кухню — хорошего Лерочки Сергеевны кофе хоть выпить с горя, что ли…

Весь вчерашний день у мойки в кафе она провела словно на иголках. И народу, как назло, было много, и ни одного получасового даже окошечка не образовалось, чтобы до дому добежать; от нетерпения и страха она даже иногда пританцовывала слегка, будто сыпанул ей кто под ноги горячие уголья. Налив кофе в красивую чашку кузнецовского фарфора и держа ее бережно на весу, словно драгоценный осколок от прежней их жизни, Василиса заглянула в холодильник и обнаружила там с большим удивлением небывалые для их теперешнего рациона вкусности: и сыр, и творог, и кусок розово-нежной ветчины, и даже половинка ананаса выглядывала из пакета задорным зеленым хвостиком. Василиса вдруг поняла, как давно она хочет есть. Не обманывать организм тушеной капустой и морковными котлетами, а именно есть, чтобы отрезать ножом толстые сочные куски большой, размером с половину тарелки отбивной и аккуратненько окунать их в острый-острый горчичный соус… Сглотнув, она решительно выудила с полки сыр, отрезала себе порядочный от него пласт и откусила, и запила горячим кофе, и закрыла глаза от удовольствия… А открыв их через полминуты, увидела стоящего в дверях Сашу, уже одетого для улицы. Лицо его было сосредоточенным, деловым и очень озабоченным, отчего болтающийся в его руке квадратненький чемоданчик казался не к месту смешным и немного даже карикатурным.

— Доброе утро, Саш… Я вот тут сыр твой взяла… — растерянно пробормотала она, вдруг покраснев.

— С чего это он мой-то? — в удивленной и какой-то легко-спасительной простоте прозвучал его вопрос. — Скажешь тоже не подумавши… Ты меня не теряй, я по заказам пошел. Ага? Мне сегодня в три места надо успеть, только к вечеру появлюсь. Медсестра с Петькиным уколом придет в десять часов, соку я ему вчера закупил достаточно — он все время пить просит. И еще в морозилке клюква есть, надо морс сварить. Сумеешь?

— Ага… — кивнула Василиса. На какой-то миг она ощутила вдруг себя прежней девочкой-школьницей, о которой заботятся, которой дают всего лишь четкие задания на определенный временной период, и их надо выполнить от сих до сих, только и всего-то, потому что все остальное — уже не ее забота, все остальное — большая забота больших, сильных и умных взрослых… Ощущение это было невероятно теплым и приятным, но в то же время, как она сама понимала, очень уж варварски-обманчивым. Нет вокруг нее никаких таких сильных и умных взрослых, а есть разбитая инсультом бабушка, свалившийся с простудой младший братец да добрый и великодушный жилец Саша… И вообще нет никаких особенных поводов для подступивших к горлу слез — вот прямо только их и ждали тут, как же…

Закрыв за ним дверь, Василиса, убегая от этой коварной к себе жалости, тут же постаралась впрыгнуть в обычную свою утреннюю колею — надо было кормить завтраком бабушку, надо было ухаживать за больным Петькой, надо было стряпать обед, заводить постирушки, надо было заниматься еще тысячей мелких и нужных дел, на которые уходит нынче все ее свободное девчачье время. Зато и для радости повод тоже есть — при помощи жильца Саши удалось Лерочке Сергеевне долг заплатить. А это значит, что она их не бросит. Это значит, что есть, есть надежда на появление долгожданной динамики в замерших бабушкиных мышцах, что когда-нибудь она сама встанет на ноги и пойдет, и будет ходить себе и ходить, и Василиса тоже будет ходить — на другую уже работу, на вечерние занятия в институт, и в театр будет ходить, и на концерты, и просто так гулять…

Размечтавшись, она не расслышала сразу настойчивого зова дверного звонка, потом, сообразив, удивленно пошла открывать — кто бы это мог быть, интересно… Для медсестры из детской поликлиники рановато еще, а Лерочка Сергеевна только завтра придет…

К ее удивлению, в дверях стояла та самая блондинка, приходившая к ней в кафе и представившаяся Сашиной женой. Она вдруг улыбнулась Василисе так лучезарно и приветливо, будто здесь ее ждали, не отходя от двери, несколько дней подряд, и теперь непременно должны быть очень и очень счастливы ее появлению.

— Здравствуйте, Василиса! — продолжая улыбаться, бодро произнесла блондинка и радостно шагнула в прихожую. — А я вашему Петечке фруктов принесла!

В доказательство она даже подняла до уровня Василисиных глаз небольшой пакет с фруктами и помотала им из стороны в сторону, одновременно скидывая ботинки и пытаясь стряхнуть с одного плеча куртку. Быстро перебросив пакет в другую руку, она повесила соскользнувшую куртку на крючок и пошла в комнату, приговаривая при этом деловито:

— Ну как? Температуру с утра мерили? Не упала? Высокая? А врач был? А где можно фрукты помыть?

— Ничего себе… — только развела руками ей в спину Василиса. — Как говорится, явление восьмое, все те же в лаптях…

Зайдя в комнату, Марина так же скоренько-приветливо поздоровалась и с сидящей около Петькиной постели в своем кресле Ольгой Андреевной, и улыбнулась ей свойски-дружески, и захлопотала вокруг Петьки с нарочитой заботой, толкуя что-то о специально разработанных для укрепления детских организмов комплексах витаминов по очень уж доступным ценам, специально для людей экономных и не богатых… И что только для них она эти витамины в специальном месте закажет, и на дом им принесет, и даже денег с них не возьмет за это, и вообще она так переживает и заботится о Петечкином здоровье, как никто другой… Петька следил за ее суетой нехотя и как-то слишком уж исподлобья. Потом недовольно вдруг проговорил, едва двигая запекшимися от температуры губами:

— Марина, а вы что это, жить у нас собрались, что ли? Навеки поселиться, да? Каждый день сюда приходите… У нас больше комнат свободных нет, знаете ли. Сестрице и так вон у бабушки за шкафом жить приходится!

— Петя… — переглянувшись, укоризненным унисоном протянули Василиса с Ольгой Андреевной. Правда, укоризны в их голосе было совсем, совсем маловато. А место ее законное заняла таким образом скрываемая вежливая досада на произнесенное больным ребенком вслух то, чего им и самим хотелось бы сказать с удовольствием, да нельзя было — воспитание не позволяло. Ох уж это воспитание — сколько от него бывает неприятностей всяческих… Вместо этого Василиса произнесла тактично:

— А знаете, Марина, Саши в настоящее время в его комнате нет. Он появится только к вечеру, знаете…

— Да ничего страшного, я подожду! — махнула беспечно рукой Марина. — У меня сегодня времени — завались! А вы меня чаем пока не напоите? Сегодня день такой выдался холодный, я перемерзла вся — жуть…

— Васенька, и в самом деле, напои-ка человека чаем, — рассмеявшись, проговорила Ольга Андреевна. — В конце концов Марина наша гостья, как там ни смотри… Идите, девочки, я тут с Петрушей пока побуду!

— Бабуль, твоя мягкотелость переходит всяческие границы, — совсем по-взрослому проворчал на нее Петька, когда «девочки» отправились чаевничать на кухню. — Она, эта Марина, и так уже Сашу достала, а ты ее привечаешь…