– Лерка… – я зажала ладошкой рот, – какой кошмар. Что же мне теперь делать?

– Радоваться, – усмехнулась она.

– Чему?

– Тому, что распознала в нем чудака на букву «м» на самом первом этапе отношений. Когда все еще не зашло слишком далеко.

Я вспомнила залитую солнцем Венецию и его теплую ладонь, которая так ленно покоилась в моей руке, и пахнущие ванильным мороженым поцелуи. И его голос, и смех его.

– Ты считаешь, что у нас все не зашло далеко?

– Сань, это смешно. Вы знакомы чуть меньше двух недель. Что ты как маленькая, честное слово?

– Ты права, – вздохнула я. Убеждать ее в обратном, разбрызгивая слюну, не было смысла. Да и вряд ли чувства мои можно было выразить словами. Не рассказывать же ей о том, как он кормил жадных и наглых венецианских голубей специально купленным горохом и какой счастливой я себя чувствовала, наблюдая за этой идиллией.

– Кашеварова, одно меня настораживает. Почему ты так рано спохватилась?

– Что ты имеешь в виду?

– Еще позавчера ты мне все уши прожужжала о своем Алане. Ты в мельчайших подробностях пересказала ваш телефонный разговор. То есть, он пропал всего два дня назад. Для мужчины это не срок. Тем более, если он живет за сотню километров от тебя. Вот мне и интересно стало, почему ты занервничала?

Мне почему-то не хотелось рассказывать Лерке о телевизионном сюжете. Слишком уж она деятельная. Я была на сто процентов уверена, что я ошиблась, обозналась. Это вовсе не тот комплект, и несчастная контрабандистка Анастасия Клушина не имеет к моему Алану никакого отношения. Просто дурацкое совпадение. Но Лерка, обожающая криминальные истории, авантюры и приключения, пришла бы в экстаз от возможности провести, пусть и заведомо проигранное, но все-таки расследование. Уверена, такая особа, как Лерка моя, могла бы весь Интерпол на ноги поднять. И чем бы все закончилось? Ответ предсказуем: моя подружка подцепила бы симпатичного агента Интерпола, а я – опозорилась на весь мир.

– Предчувствие, – ответила я, – его телефон был отключен. А раньше он никогда не отключал телефон, даже на ночь.

– Сомнительная версия, – после паузы ответила Лера, – Кашеварова, я знакома с тобой сто тысяч лет. Как облупленную тебя знаю. Ты что-то недоговариваешь.

– А ты слишком подозрительная.

– Ладно, все равно же потом все узнаю, – усмехнулась она, – Сань, ты только не хандри, ладно?

– Спасибо за совет! Так я и сделаю, – преувеличенно-радостно воскликнула я. Черт возьми, мое сердце разбилось и стало похожим на хитроумный паззл из тысячи деталей. Как его собрать обратно – ума не приложу. А моя лучшая подруга, напялив маску преувеличенного американского оптимизма, пытается меня приободрить! Вместо того, чтобы сначала дать мне выплакаться, а потом просто посочувствовать мне. Ну почему она не понимает: если я жалуюсь, это вовсе не значит, что мне нужны ее советы.

– Кашеварова, все могло быть куда хуже…

– Ну да. Я могла бы родиться толстушкой, – печально усмехнулась я, – надо радоваться тому, что есть.

– Он мог оказаться кем угодно! – горячилась Лерка, – ты же по сути ничего про него не знала. Он мог быть маньяком или дельцом, который продает красавиц в арабские гаремы! Он мог оказаться наркодилером, альфонсом, контрабандистом…

Последнее слово заставило меня вздрогнуть – все же у Лерки колоссальная интуиция.

Почему-то она приняла мой удивленный вздох за смешок.

– А что ты смеешься? Я читала, такое тоже бывает. Он мог подбросить тебе в сумочку наркотики. Или заставить тебя перевезти через границу какую-нибудь дрянь.

Я нахмурилась. Вообще-то, Лерка даже не подозревает, насколько она близка к печальной истине. Между прочим – от этой мысли меня вдруг бросило в жар – если все-таки по телевизору я увидела тот комплект, то это значит… Это значит, что я уже один раз перевезла его через границу! И меня тоже могли арестовать!!

Я даже вспотела, подумав об этом. Так и вижу эту картину: суровые таможенники искоса за мной наблюдают и перешептываются, а потом ко мне подходит мрачный тип в штатском, твердо берет меня под локоток и тихо говорит: пассажир Кашеварова, вам придется пройти личный досмотр. Что бы сказали мои родители (да они бы и сказать ничего не успели, мигом бы загремели в отделение кардиологии). А мои друзья? А пресловутый начальник, Степашкин? Наконец-то у него был бы повод меня уволить, куда более весомый, чем бесконечные опоздания…

– Что молчишь, задумалась? А я как раз на прошлой неделе смотрела об этом фильм. Там героиня завела курортный роман, и тот тип подсунул ей в сумочку наркотики. Он тебя ничего не просил перевезти куда-нибудь, а, Кашеварова? А героиню играет Николь Кидман. Она мне вообще нравится, но в том фильме она какая-то уж слишком кудрявая. Кстати, о кудрях, Стейси сделала химию! Мне кажется, что это ужасно, а ей нравится! Она стала похожа на спившегося рокера. Нет, кудряшки все-таки идут только свеженьким. Как ты думаешь?… Эй, Кашеварова, ты где? Ау!..

Но я уже ее не слушала. У страха глаза велики, да я еще и паникерша от природы. А годы работы бок о бок с такой акулой пера (в самом худшем смысле этого слова), как Максим Степашкин, сделали меня профессиональной пессимисткой.

«Он тебя не просил перевезти чего-нибудь куда-нибудь, а?» – звенел в ушах бодрый Леркин голос. Она-то хотела как лучше, она хотела меня отвлечь. Иногда легкомысленный треп ни о чем способен высушить даже самые горькие слезы.

Помнится, четыре года назад меня бросил мужчина, с которым я всерьез предполагала выслушать однажды марш Мендельсона. Я была совершенно к этому не готова, ведь мы даже не ссорились – просто вчера я с горящими глазами носилась по магазинам одежды для новорожденных, прикидывая, как мило будет смотреться мой будущий ребенок в крошечной кожаной курточке с заклепками и надписью «Ночные Волки». А сегодня уныло паковала вещи, готовясь отчалить из его жизни в произвольном направлении.

Это сейчас я могу вспоминать об этом, посмеиваясь. А тогда я, недолго думая, приготовилась сделать то, что сделала бы на моем месте любая московская невротичка с туманными перспективами на будущее – уйти в запой. Четыре раза я ходила с пятнадцатилитровым туристическим рюкзаком в супермаркет, чтобы притащить домой «лекарство» – мне казалось, что терпкое грузинское вино, и химическая смесь для коктейля «Пина-колада», и симпатичная фляжка с текилой станут спасательным кругом, благодаря которому я какое-то время подержусь на плаву, пока мне наконец не хватит решимости залпом выпить бутыль средства для мытья стекол, чтобы отправиться покорять лучшие миры.

На помощь пришла Лерка.

Она не просто вылила на меня ушат никому не нужных утешений; она со спортивной сумкой переехала ко мне домой, словно я была тяжелобольной, которая не в состоянии позаботиться о себе самостоятельно. Она решительно убрала позвякивающие пакеты с бутылками на антресоли, и даже не обиделась на мою реакцию, компактно уместившуюся в емкое русское слово из трех букв. Она варила для меня овощные бульоны, приносила мои любимые пирожные и часами трещала о разных глупостях, типа новой волны моды на акриловые ногти или решающем превосходстве брюнетов над блондинами, если оценивать их по критерию «страстность». И сначала ее неумолчная болтовня меня раздражала. Мне хотелось тайком приобрести в аптеке беруши и прятать их под волосами – правда тогда пришлось бы изображать из себя китайского болванчика, не могла же я вообще никак не реагировать на Леркин треп. Но потом я с удивлением заметила, что мое настроение медленно ползет по внутреннему термометру вверх, и вот я уже радостно вступаю в спор о том, в чем же секрет сексуальности Брэда Питта. Так, постепенно, Лерка вернула меня к жизни.

Но сейчас мне было, честное слово, не до смеха.

«Он тебя не просил перевезти чего-нибудь куда-нибудь, а?»

Дура я, дура – конечно, он просил! Пудру для якобы жены его друга. Журналы. Все это выглядело так ненарочито, что я ни в чем его не заподозрила. Возможно, я и сейчас раздуваю из мухи слона.

Но неприятное предчувствие, назойливой осой жужжащее в области солнечного сплетения, подсказывает, что запоздалые подозрения не безосновательны.

И несмотря, что опасность – реальная или мнимая – все равно осталась позади, я должна была хотя бы попробовать узнать правду.

В противном случае депрессивные размышления надолго лишили бы меня сна.

* * *

Набравшись смелости и заранее приготовившись к самому худшему, я позвонила Петру, известному визажисту с ощутимым налетом голубизны, для которого я по просьбе Алана везла из Лондона пудру от «Шанель».

К телефону он подошел не сразу. Я уже подумала, что он тоже безвозвратно исчез, когда услышала в трубке его манерный голос:

– Слу-у-ушаю.

– Петр, это Саша, – кашлянув, сказала я, – Саша Кашеварова.

Отреагировал он по-московски интеллигентно:

– Какая на хрен Саша?

Но я не обиделась. Мне с ним не детей крестить.

– Саша, которая привезла вам подарок от Алана. Пудру.

– Ах, Сашенька, – расцвел и заколосился этот странный малый, – душа моя, как поживаете?

– Нормально, – лаконично ответила я, – я по делу звоню.

– Ясен пень, что не просто так, – тоненько захихикал он, – что, еще один подарочек притащила?

– Боюсь, что нет.

– Нет?! А что же тогда трезвонишь с утра пораньше, чертова кукла? – настроение Петра менялось, как погода в майский денек.

– Сейчас вечер, – вежливо напомнила я.

– Умничать вздумала? – в его голосе появились угрожающие нотки, – да кому ты ту нужна со своими комментариями!

Я бы давно отправила невесть что о себе возомнившего Петра по известному многим адресу, если бы не дело особой важности, заставшее меня набрать номер неуравновешенного стилиста.

– У меня всего один вопрос. Можете не отвечать, если это принципиально. Но я обещаю не обращаться в милицию и вообще никому об этом не рассказывать, – только произнеся эти слова, я осознала, насколько глупо они прозвучали. Конечно, он ничего не расскажет, надо было заранее обдумать тактику.