Однако положа руку на сердце, признаюсь, что своего шефа я ненавижу.

Ненавижу и ничего поделать с этим не могу.

Но он сам, сам во всем виноват. Наши отношения не сложились с самого начала, и в этом нет ни милиграмма моей вины.

Я появилась в газете «Новости Москвы» почти десять лет назад, кажется, я уже упоминала об этом вскользь. Я тогда была оптимистичной студенткой, полной самых радужных планов, которая даже на диете не сидела. Да и Максим Леонидович был молод и весьма смешон в своем желании казаться серьезным и крутым. Он носил чахлую бороденку и очки с бутафорскими стеклами и никогда не появлялся в офисе в джинсах – о нет, на этом снобе всегда был костюм и отглаженная рубашка, голубая, в еле заметную полоску. Это была его униформа – подозреваю, что в его шкафу собрались сотни одинаковых рубах. Что это, как не психическое отклонение?

Но тогда я не обращала на подобные мелочи внимания, и новый начальник показался мне просто слегка помешанным на работе, но вполне адекватным профессионалом. Все изменилось, когда однажды (я тогда и трех дней не успела проработать в редакции) я забыла перезвонить по поводу какого-то абсолютно не важного интервью. На такую незначительную оплошность можно было бы спокойно закрыть глаза, но милейший Максим Леонидович попросил меня зайти в его кабинет, чтобы разобраться. А когда я, вежливо улыбнувшись, поинтересовалась, в чем дело, принялся орать, что я – никчемная девица, которая никогда не сделает карьеру. Еще он сказал, что я – балласт редакции, и он уволит меня при первой же возможности. Я тогда жутко перепугалась и даже всплакнула в туалете. Но потом привыкла – ведь впоследствии он взял моду чуть ли не каждый день угрожать мне увольнением и полным лишением гонорара.

Однако на этот раз наша перепалка имела куда более серьезные последствия, чем порча моих многострадальных нервов.

Когда я уже собиралась со страдальческим выражением лица покинуть степашкинский кабинет, в спину мне полетели следующие слова:

– В общем, я так решил. Рубрику вашу пора закрывать.

Я остановилась как вкопанная и по-гусарски, на каблуках развернулась к нему.

– Что?! Что вы несете, моя рубрика пользуется бешеной популярностью.

– Пользовалась, – мягко поправил Максим Леонидович, – пользовалась, пока в ваших статьях была драма. Драма и комедия одновременно.

– Но я же не виновата, что все так получилось, – развела руками я, – я просто пишу правду, как и договаривались. Получается, что среднестатистическому читателю не интересна моя история любви?

– Получается так, – хладнокровно подтвердил он, – читательницам были интересны ваши трагические приключения. А хеппи-энды сегодня не в моде. Со следующей недели на месте вашей рубрики будут выходить оригинальные кулинарные советы.

– Издеваетесь? – я не знала, разрыдаться мне или лучше басовито захохотать ему в лицо. – Да кулинарные рецепты никто никогда не читает. Это точно.

– Так же, как и вашу благостную рубричку, – улыбнулся он, – точнее не бывает.

* * *

Пусть моя идиллия никого не интересовала, но это вовсе не значило, что мне самой больше не хотелось в нее погрузиться.

Наконец-то наступил день, когда я должна была улететь в непредсказуемое романтическое путешествие.

Весь полет я чуть ли не подсигивала от нетерпения. «Подожди, Кашеварова, – уговаривала я сама себя, – ты ждала две недели, потерпишь и еще несколько часиков». Однако на практике то были чуть не самые длинные часы в моей жизни. Мне не хотелось ни читать (притом, что на моих коленях лежала увесистая стопка журналов, которые я везла для Алана), ни спать, и даже принесенный стюардессой пластиковый лоток с едой не внушал должного оптимизма.

– Кажется, здесь кто-то влюблен! – вдруг произнес звонкий девчачий голосок прямо над моим ухом.

Я удивленно посмотрела на свою соседку слева, которая решила завязать со мной разговор и выбрала для начала беседы столь нетипичное начало.

Она была немного моложе (это плохо) и намного круглее (а вот это хорошо) меня. В целом ее вполне можно было сравнить с аппетитной калорийной булочкой с изюмом. Такая она вся была свеженькая, беленькая и пухленькая – рыжие аккуратные кудряшки обрамляли ее щекастое румяное личико, на котором словно молотая корица была рассыпана сотней крошечных веснушек.

– Извини, я тебя, наверное, напугала, – рассмеялась она, – меня зовут Валя. Можно Валюша.

– Саша, – пожав плечами, представилась я. Может быть, в данном случае говорливая попутчица придется кстати, хотя обычно я стараюсь держаться подальше от особ, страдающих словесной диареей, – а с чего ты решила, что я влюблена?

– Просто вид у тебя такой… Светящийся, – улыбнулась она, прямо пальцами вынимая из фасованного салата креветку. – Фу, как невкусно. Я уже дождаться не могу, когда приедем в Италию. Вот там еда что надо. Ты уже бывала в Италии?

– Не приходилось. Просто мой… – я замешкалась, не зная, как величать в разговоре Алана – «друг» (слишком официально), «любовник» (еще хуже), «жених» (но на моем пальце что-то колец не видать).

– Твой любимый мужчина, – расхохоталась проницательная Валюша, – могла бы не говорить, догадаться было нетрудно.

– Да, наверное. Так вот, он иностранец, и мы договорились провести в Италии романтический уик-энд. Ну а ты? – я быстренько перевела разговор на другую тему, чтобы она не столкнула меня в омут всех этих тщетных размышлений о любви, которые ни к чему не приводят, кроме гастрита на нервной почве.

– А я к мужу еду, – выдохнула она.

Вот уж кто светился от переизбытка положительных эмоций, так это сама Валюша. Даже не знаю, как ей удалось разглядеть за пеленой своего эгоистического счастья меня.

– У меня муж итальянец, представляешь?

– Даже и не представляю, – в тон ей ухмыльнулась я.

– Мы женаты всего два года, – Валюша не обратила внимание на мой сарказм.

– Почему «всего»? Это уже срок.

– О, не для нас, – махнула веснушчатой рукой она, чуть не опрокинув поднос с едой мне на колени, – я ведь в Москве живу. А он – в Милане. Вот и приходится мотаться. То он ко мне приезжает, то я к нему.

– Странно как, – удивилась я, – а почему ты совсем туда не переедешь?

– А зачем? – изумилась в свою очередь Валя, – у меня в Москве и работа, и друзья. И потом, я не такая смелая, чтобы так уж кардинально взять и поменять всю свою жизнь.

– Но разве это удобно? А если вы решите завести детей? Все равно же придется что-то придумывать.

– А у нас двойня, – расхохоталась Валюша, – Саша, хочешь я открою тебе секрет? – помолчав с видом самым что ни на есть заговорщицким, она изрекла: – Жизнь гораздо проще, чем кажется. И если тебе хочется чего-то… Очень сильно хочется… То надо искать пути, а не препятствия.

Я отвернулась к иллюминатору, но Валюша продолжала щебетать, словно ей нужно было только лишь мое присутствие, а не мое внимание. Я вполуха присушивалась к тому, что она рассказывает: о своем муже Марио, с которым она познакомилась в туристической поездке, где была с родителями, и как они полтора года переписывались, и как он приехал к ней в Москву и прямо в этот же день сделал предложение. Вся Валюшина семья встала на дыбы, как норовистый арабский скакун. Все были против, что единственное любовно взращенное дитя покинет страну – возможно, навсегда. Марио торопил, невеста дергалась, даже похудела на шесть килограммов от постоянной нервотрепки. В итоге они все-таки собрали все необходимые документы и расписались. С тех пор так и живут на две страны – пару месяцев в Милане, пару месяцев в Москве. Дети, которым уже третий год пошел, к такой расстановке сил давно привыкли, и по-итальянски щебечут не хуже, чем по-русски.

Я машинально прислушивалась к этой почти сказочной истории, а сама тем временем думала о своем. Хватило бы у меня смелости устроить свою жизнь так, как это сделала Валюша или нет? И со вздохом призналась самой себе, что скорее всего второе. Что же это получается? Я всегда гордилась своей непредвзятостью, независимостью и смелостью быть не такой, как все, и вот, сама того не заметив, оказалась в вязком плену стереотипов?!

Вот я перезваниваюсь с Аланом, я сломя голову несусь к телефону, когда слышу длинный международный звонок. Да что там к телефону – я готова на край света нестись, чтобы он меня поцеловал. Со мной давно такого не было. Да и было ли вообще – если честно, я вспомнить этого не могу. Когда я думаю об Алане, прошлое кажется мне бессмысленным ненужным чемоданом, который со вздохом облегчения сдаешь в бессрочную камеру хранения и благополучно забываешь о нем навсегда.

Стоит мне вспомнить его улыбку, как у меня гарантированно поднимается настроение. Даже окружающие заметили, что в последнее время я стала как-то поспокойнее. И он понравился моей лучшей подруге. И я уверена, что могла бы влюбиться в него по-настоящему. Но…

Но я, дубина стоеросовая, сама же придумала себя сдерживающий фактор. Он иностранец, а значит, ничего путного у нас не получится. Наши отношения обречены на то, чтобы стать ущербными. А раз так – стоит ли трепыхаться вообще?

И вот пока я топчусь на месте, рефлексируя, те, кто посмелее, рожают близнецов от знойных итальянцев, и плевать им на трудности и социальные стереотипы!

– Ты меня не слушаешь? – повысила голос Валюша.

– Что ты! – встряхнула головой я. – Слушаю, конечно.

– Но я задала тебе вопрос, а ты даже не ответила.

– Прости, – смутилась я, – ладно, я на самом деле о своем задумалась. Ты не обижайся, я просто сама не своя.

– Понимаю, – просияла она, – и даже понимаю почему. На тебя ведь произвела впечатление моя история, так? – она горделиво приосанилась.

Мне пришлось признаться, что да, произвела.

– А у тебя тоже роман с иностранцем. И ты не знаешь, что с этим делать. Так вот, получай бесплатный совет: плюнь на всех и поступай так, как хочется!

– Валь, ты не понимаешь, – вздохнула я, – у меня все сложнее. Может быть, я и влюблена уже, но мы виделись-то всего неделю. Получается, что сейчас я его увижу во второй раз, и никакого предложения он мне не делал и не сделает, потому что… – я осеклась и печально вздохнула, – ты и сама понимаешь почему.