– Нет, это невозможно. Меня пригласили ухаживать за ребенком, а не…

– Послушай, старуха совсем отчаялась… или рехнулась. Она сказала, что он ребенок?

Подняв глаза на служанку, Мария открыла было рот, а потом снова закрыла.

– Не дословно, но… это подразумевалось…

– Я помню времена, когда он был, как ребенок, – сказала экономка, и ее лицо стало печальным, а глаза отсутствующими. – У меня разрывается сердце, когда я смотрю на него сейчас, такого беспомощного, лишенного разума и умирающего.

Вытащив из кармана фартука платок, она приложила его к глазам и всхлипнула.

– Я восьмой год служу здесь, и семь лет из них работа доставляла мне радость. Он всегда был хорошим хозяином, разве что немного буйным. Именно так. Буйным. Он был непоседой, настоящим проказником, причинявшим много хлопот своей семье…

– Его светлость? – в голосе Марии сквозило недоверие. – Это… существо… в комнате…

– Мой внук, – раздался в дверях твердый голос. Гертруда отскочила, и на пороге комнаты показалась хрупкая фигура величественной старухи. Опираясь на трость, она пронзительными серыми глазами внимательно посмотрела на роскошную кровать, а затем перевела взгляд на Марию. – Это «существо» – мой внук, мисс Эштон. Герцог Салтердон. Наследник титула моего дорогого умершего мужа. Когда я тоже умру, он унаследует мое состояние.

– Как вы посмели? – воскликнула Мария, и от ее слов Гертруда испуганно вздрогнула и выскочила из комнаты, что-то бормоча вполголоса. Мария встала с кровати, покачиваясь от слабости, и с трудом выпрямилась, почувствовав резкую боль в спине. – Со всем уважением, ваша светлость… но вы лгали…

– Я никогда не утверждала, что вашим подопечным будет ребенок, мисс Эштон.

– Но можно было намекнуть…

– Не вижу разницы. Если бы я считала, что вы не справитесь, то не наняла бы вас.

– Но он не человек! Он… он…

– Чудовище?

В комнату торопливо вошла служанка и поставила серебряный прибор для шоколада на столик у весело потрескивающего огня.

Когда горничная удалилась, герцогиня подошла к расставленным у камина стульям с витыми спинками. Опустившись на обтянутое гобеленом сиденье, она сказала:

– Попрошу внимательно выслушать меня, прежде чем принимать решение относительно вашей дальнейшей работы в Торн Роуз.

– Мне трудно даже представить аргументы, которые могли бы изменить мое мнение, ваша светлость.

Герцогиня налила шоколад в две фарфоровые чашки.

– Вам нравится эта комната? – спросила она, потянувшись за серебряной ложкой. – Она ваша, если захотите. Вас не должны были помещать вместе с другими слугами.

– Мне не нужна комната, – заявила Мария. – Меня не купишь…

– Любимая комната моего мужа. Фреска с изображением святого Петра на потолке скопирована с картины, которую он видел в Лувре в Париже. Он был очень религиозным человеком. Ему казалось, что все беды нашего земного существования не более чем урок, который Господь преподносит нам, чтобы научить, как стать достойными небес.

Поднеся золотой ободок чашки к губам, герцогиня застыла на мгновение, глядя в пространство, а затем нахмурила брови и задумчиво сказала:

– Хотя я не могу себе представить, какой урок нужно извлечь из этой… проблемы. Мой внук, был иногда дерзок, упрям и часто нарушал требования морали, но его нельзя было назвать злым или испорченным грешником. Не понимаю, мисс Эштон, за что ему такие страдания.

Устремив взгляд своих блестящих глаз на Марию, герцогиня слабым голосом попросила:

– Пожалуйста, девушка, присядьте и выслушайте меня. Мария села, но когда герцогиня попыталась передать ей чашку горячего шоколада, она покачала головой.

– Вам не удастся убедить меня, ваша светлость. Я не останусь здесь.

– Что вы будете делать? Вернетесь к отцу? Тот ад вам больше подходил?

– Вы жестоки, – заявила Мария, вскинув голову. – И нечестны. Я жалею, что откликнулась на это ужасное объявление.

– Но вы сделали это, и теперь вы здесь. Вы не производите на меня впечатление женщины, которая боится трудностей. Иначе вы уже давно сбежали бы от отца.

– Я поеду в Лондон, – решительно заявила Мария.

– Что вы там будете делать? Формально у вас нет образования, если не считать того, чему, по словам вашей матери, тайно от отца научил вас брат. Узнав о вашем с Полом позорном поведении, отец на три дня лишил вас пищи и воды, надеясь, что это наказание очистит ваш разум и сердце от греха лжи.

– Он хотел нам добра, – сказала Мария, сама не веря своим словам, и покраснела от нахлынувших воспоминаний.

– Разве?

Мария вскочила на ноги.

– Меня не запугаешь. И я не позволю командовать собой. Если вы действительно так хорошо изучили мое прошлое, то должны были понять, что меня нелегко запугать. По правде говоря, ваша светлость, я становлюсь еще упрямее, когда на меня давят. Остаться здесь и ухаживать за этим… человеком я считаю безнравственным и невозможным. Я требую немедленно отправить меня назад в Хаддерсфилд.

– А что будет с вашими мечтами, мисс Эштон? Как вы сможете тогда скопить денег, чтобы помочь матери? Куда вы позовете ее, если убедите оставить отца? Да, милая, об этих ваших планах я тоже знаю.

Мария выскочила из комнаты и, перепрыгивая через ступеньки, миновала несколько лестничных пролетов, прежде чем оказалась перед крошечной комнаткой, куда ее поместили вчера вечером.

Упав на кровать, она зарылась лицом в ветхую подушку. Шишка на лбу болела, но больше всего ее мучило чувство досады. Досады, как это ни странно, не на ситуацию, в которой она оказалась, и не на пережитый шок, потрясший ее до глубины души, а на саму себя. Ее гнев был неуместен, а раздражительность непростительна. Достоинство неотделимо от самообладания. Господь не одобряет подобные вспышки. За такое поведение отец запер бы ее в чулан.

Она должна еще раз увидеться с герцогиней и спокойно объяснить причины, по которым не может оставаться в Торн Роуз. Герцогиня подыщет кого-нибудь – лучше мужчину, – чтобы ухаживать за ее внуком, герцогом Салтердоном. Или за тем, что от него осталось.

А от него осталось лишь это ужасное тело, безжизненно лежащее в роскошной кровати в окружении такого богатства, которое тысячи людей и представить себе не могут.

В комнату вошла Гертруда и ободряюще улыбнулась Марии.

– А теперь займемся шишкой у тебя на лбу. Хорошо. Совсем скоро она начнет синеть…

– Мне не нужны припарки, – заявила Мария и откатилась к стене. – Я страдаю из-за собственного эгоизма. Это послужит мне уроком.

– Обычная реакция людей, когда они впервые видят его, особенно те, кто знал его раньше… семья, друзья. Хотя теперь немногие из членов семьи и друзей приезжают сюда. Только его брат и герцогиня… – сказала экономка и, нахмурившись, вполголоса добавила: – А также эти кровопийцы Такли и Эдкам.

Обойдя шаркающей походкой вокруг кровати и опустившись на продавленный матрас, розовощекая Гертруда осторожно приложила благоухающий пакет с горячими травами ко лбу Марии. Девушка поморщилась, но не протестовала.

– Думаю, им слишком больно видеть его, зная, каким он был раньше. Мне часто кажется, что неправильно прятать его здесь, но советчики герцогини говорят, что это будет бесчеловечно по отношению к нему и к ней. Но, зная его светлость, я считаю, что он не возражал бы, если бы люди приходили в дом и смотрели на него, как на какую-то диковинку.

– Он умирает? Гертруда поджала губы.

– Точно не знаю, – ее голос стал напряженным, – Эдкам говорит, что он уже мертв здесь, – она постучала себя по лбу, – и что смерть тела – это только вопрос времени. Будь на то воля Эдкама, его светлость был бы уже давно помещен в Менстон.

– Менстон?

– Королевская лечебница для душевнобольных в Менстоне. Это ужасное место, милая. Полное сумасшедших и людей, снедаемых ужасными пороками. Бедняг заковывают в цепи и бьют, как животных.

Мария сглотнула. Гертруда ломала руки.

– Мысль о том, чтобы поместить туда его светлость… Я прихожу в ярость, когда вижу, как Эдкам и Такли пытаются сломить сопротивление ее светлости, утверждая, что ему там будет лучше… Да и ей тоже. Она сильно изменилась с тех пор, как это произошло. Как будто жизненные силы покинули ее.

– Что с ним случилось?

– На него напали разбойники, когда он возвращался со скачек в Эпсоне. О, в то время он был проказником, настоящим повесой. Он и его брат, лорд Бейсинсток, были самыми завидными женихами в Англии. Красивые, цветущие. Близнецы. Совершенно одинаковые. Потом лорд Бейсинсток женился на девушке из Уайта, и его светлость один остался сражаться с петлей брачных уз, как он сам выражался. А теперь он просто лежит здесь, превращая жизнь – свою и тех, кто находится рядом – в ад. Встает лишь тогда, когда приходит в себя, что случается нечасто. И тогда он рычит, как дракон, и бросает в нас посуду.

– Он что, не может ходить и говорить?

На лице Гертруды появилось какое-то странное выражение, руки нервно задвигались. Наконец она тяжело вздохнула, спрятала измятый носовой платок в карман и направилась к двери.

– Гертруда! – позвала Мария. Служанка остановилась в дверях и с неохотой оглянулась. – Он ненормальный?

– Не мне об этом судить.

Мария почти не отреагировала на уход Гертруды. Она лежала на кровати, устремив взгляд в потолок. Что дальше? Вчерашнего происшествия достаточно, чтобы повергнуть ее в шок, а теперь… вот это.

Задрожав, она опять зарылась лицом в подушку и постаралась стереть из своей памяти образ этого «чудовища». Невозможно! В отличие от ее брата, этот человек имел ужасный вид, массивное тело. И вероятно, он сумасшедший.

Господи милосердный! Может, это наказание за то, что она отвернулась от семьи и милого Джона Риса, воплощения добродетели и честности? Должна ли она войти в это странное и подозрительное место, как Даниил в ров со львами? Лев представлялся ей менее опасным.

Она не сделает этого! Она просто не в силах! Возможно, она упряма и своевольна, но не совсем глупа. Она попросит день или два на размышления, а затем попросит – нет, потребует, – чтобы ее перевели в более безопасное и подходящее место. А пока она не несет никакой ответственности за уродливого и несчастного внука герцогини.