Мария отступила назад, облегченно вздохнула, и, не выпуская бритвы из рук, оглядела свою работу.

– Ох, – выдохнула она, и на душе у нее просветлело. Ее взору открылось прекрасное лицо, не дававшее ей покоя со времени появления Бейсинстока. Она внимательно разглядывала его черты, находя их просто чудесными, только чуть более жесткими, чем у брата, и даже чем у человека на портрете.

Забыв про застывшего у двери Тадеуса, и не обращая внимания даже на Бейсинстока, который стоял рядом с ней, засунув руки в карманы, она схватила зеркало и поднесла его к Салтердону.

– Смотрите, – умоляла она. – Разве вы не видите изменений? Разве это не гордый аристократ, достойный своего титула?

Взгляд Салтердона медленно и неохотно скользнул к зеркалу.

Улыбка на ее лице стала шире, глаза затуманились от радости. Она опустилась на колени рядом с креслом Салтердона и вглядывалась в его – их – отражение в зеркале. Щеки ее раскраснелись, глаза взволнованно блестели.

– Разве это не красавец герцог? – ласково спросила она. – Не дикий зверь, сэр. Не дракон. Не волк. А необыкновенно красивый человек.

Не мигая, он смотрел на свое отражение недоверчивым взглядом, как будто изучал незнакомца. Целая гамма чувств отразилась на его лице: смущение, разочарование, отчаяние.

Наконец Салтердон закрыл глаза и отвернулся. Ярость вернулась, исказив его черты. Подбородок его окаменел, брови нахмурились, на шее вздулись жилы. Он пытался освободиться от зеркала и от веревок, которыми его привязали к креслу.

Мария вскочила, выронив зеркало, застыла на мгновение в нерешительности, а затем сжала ладонями его лицо, не обращая внимания на то, что он, сопротивляясь, вертел головой из стороны в сторону.

– Перестаньте! – умоляла она. – Прошу вас, ваша светлость. Клянусь, вам нечего боятся. Это ваше собственное лицо. Почему вы отвергаете его? Почему хотите убежать от него?

Он издал какой-то звук, скорее боли, чем ярости, и вновь попытался вырваться из ее рук, так что ей пришлось ухватить его за волосы, чтобы взглянуть ему в глаза. Лицо его исказилось.

– Принести еще веревок? – крикнул Тадеус.

– Нет, никаких веревок, – резко ответила она. – Ему нужно сострадание, а не жестокость.

– Ему нужно добраться до твоего горла, – ответил Тадеус и нервно переступил с ноги на ногу, готовый прийти к ней на помощь при первых же признаках опасности. Присутствие лорда Бейсинстока сдерживало его.

– Пожалуйста, – ласково приговаривала она. – Я только хочу помочь вам. Здесь нечего бояться. И нечего стыдиться. Вы самый… вы очень красивый.

Ее слова, похоже, успокоили герцога. Или он просто устал от внутренней борьбы. Мало-помалу его тело расслабилось, и хотя он по-прежнему отворачивал от Марии лицо, боль и гнев на нём сменились маской безразличия.

Глава 7

Стояло тихое февральское утро. Теплый туман поднимался от бурой травы и рассеивался под лучами солнца, такими яркими, как летом. Казалось, уже пришла весна. И хотя до окончания второго с начала года месяца оставалось еще несколько дней, птицы и набухшие почки, похоже, решили не обращать внимания на календарь, убеждая обитателей Торн Роуз, что зима действительно прошла.

Часто яркие солнечные лучи создавали ощущение счастья, или, по крайней мере, вызывали жажду счастья. Несмотря на то, что Мария провела беспокойную ночь, ворочаясь с боку на бок, и, поднявшись со скомканной постели, обнаружила, что из зеркала на нее смотрит какая-то изможденная бродяжка, она быстро пришла в себя, распахнула окно и впустила в комнату весенний воздух, окруживший ее ласковым свежим облаком.

Стало ясно, что она проспала. Мария принялась торопливо приводить себя в порядок. Она расчесывала волосы, пока они не заблестели, а затем стянула их тугим узлом на затылке. Теперь ее хозяин пришел в себя. Больше нет времени на девичьи фантазии. Никаких мечтаний о том, чтобы гоняться за бабочками или играть в пятнашки с белками.

Кроме того, вчера за обедом Бейсинсток объявил, что утром покидает Торн Роуз и направляется в Лондон, мягко намекнув леди Дреймонд, что советует им присоединиться к нему. Он выразил уверенность, что их кучер Клайд сам доберется домой, когда поправится, но Мария подозревала, что ему будет не так-то просто расстаться с Гертрудой.

Мария водрузила на голову кружевной чепец и завязала ленты под подбородком. Быстро надев одно из своих двух черных платьев и сунув ноги в кожаные домашние туфли, она на одной ноге запрыгала к двери спальни Салтердона. Остановившись на пороге, она обвела взглядом комнату, погруженную в утреннюю суету. Склонившаяся над постелью герцога Молли снимала простыни. Ее лодыжки и икры сверкали из-под подоткнутой юбки. Гертруда снимала паутину с абажура лампы, а еще одна служанка, стоя на коленях, собирала корпию с ковра.

– Где он, – спросила Мария, и головы слуг удивленно повернулись к ней. – Где его светлость?

– Лорд Бейсинсток решил, что его светлости не помешает глоток свежего воздуха, – ответила Гертруда. – Думаю, он повез его к конюшне. Его светлость любит смотреть на своих лошадей.

– Значит он… в сознании?

– Да, – кивнула Гертруда. – Как всегда, замкнутый, но, по крайней мере, не бросается на нас. Беги, милочка. Тебе, должно быть, тоже понравится наблюдать за животными.

– Да, пожалуй, – радостно засмеявшись, ответила девушка.

Выйдя из дома, Мария побежала по вымощенным каменными плитами дорожкам. На пути ей попадались естественные и искусственные пруды с лебедями, которые, выгнув длинные шеи, плавно скользили по гладкой воде. Массивные каменные стены были увиты плющом, а вдоль тропинок встречались заросли ежевики. Поросшие бурой травой склоны уступали место клумбам с бледными ростками крокусов, тянувшихся к теплым лучам солнца.

Все вокруг казалось ей полным тайн, заставляло; чувствовать себя беззаботным ребенком. Если бы Пол был здесь, он пугал бы ее феями, прячущимися под анютиными глазками и анемонами. Как он любил подшучивать над ней!

Наконец она нашла своего подопечного на крошечной террасе, которая, на первый взгляд, представляла собой просто зеленую лужайку, окруженную зарослями папоротника с потемневшими верхушками. Но при ближайшем рассмотрении лужайка оказалась покрытой лишайником скалистой площадкой, примыкавшей к красивому маленькому домику, который располагался рядом с обширными каменными конюшнями.

На мгновение Мария застыла, пораженная открывшейся перед ней картиной. Сердце замерло у нее в груди.

Куда делась обычная суровость его лица? Как разгладился его лоб! Как смягчились губы – они почти улыбались!

Нет. Невозможно. Это солнечные блики на голове и плечах герцога придают ему беззаботный… и даже счастливый вид. Свежий ветер заставил его щеки порозоветь и придал ему вид человека, который вот-вот рассмеется от удовольствия.

Она застыла на месте, загипнотизированная игрой света и тени на его лице. Каким прекрасным и по-детски невинным выглядел он в лучах яркого солнца! Ветерок ласкал его лицо, играл длинными волосами. Плед, обычно закрывавший его колени, сполз вниз. Шарф, который Гертруда повязала ему на шею, свисал со спинки кресла, развеваясь на ветру.

– Мисс Эштон.

Она вздрогнула и обернулась. Под темным сводом, образованным ветвями вяза, показался Бейсинсток. Воротник его куртки был поднят.

– Доброе утро, – улыбнулся он. – Я искал вас. Мне показалось, что вам доставит удовольствие совершить экскурсию по конюшням вместе со мной и братом.

Прежде чем она успела ответить, он взял ее за руку и повел за собой.

– Полагаю, вам уже рассказали о пристрастии брата к арабским скакунам.

– Кое-что, сэр.

– Удивительные существа – скоро сами увидите. Мой отец очень любил их. Даже предпринял путешествие в Аравию, чтобы попытаться купить несколько штук. А на обратном пути наше судно… – он тяжело вздохнул. – Смотрите под ноги. Осторожно. Похоже, это тропинка пришла в негодность, с тех пор как мой брат перестал выходить из дома. Бог с ним, с судном. Теперь это уже не важно. Сейчас мы говорим о лошадях арабской породы, мисс Эштон. Когда я познакомился со своей женой, Миракль, у нее была целая дюжина этих животных…

– Миракль? – Она нырнула под бурый занавес плюща, остановилась на мгновение, повернув лицо к солнцу, а затем вновь поспешила за Бейсинстоком.

– Да, Миракль, – кивнул он.

– Очень красивое и необычное имя, милорд.

– Она действительно очень красива и необычна, мисс Эштон. Как и ее лошади. Вскоре после нашей свадьбы она подарила брату несколько животных: жеребца по кличке Аристократ, кобылу Жемчужину и жеребенка от Аристократа, которого он назвал Наполеоном. Могу поклясться, что эти лошади изменили жизнь брата. Он проводил больше времени верхом на Аристократе, чем за карточным столом.

– Говорят, милорд, что человек, любящий лошадей, не может быть плохим. А еще говорят, что цыганское золото не звенит и не сверкает. Оно блестит на солнце и издает ржание в темноте.

– Вероятно, это слова какого-то цыгана, – сказал он, сверкнув белозубой улыбкой.

Она весело рассмеялась и, подпрыгивая, побежала вперед. Этим ясным утром у нее было прекрасное настроение, а колючий ветерок приятно бодрил, наполнял ее энтузиазмом. Господи, как давно она не чувствовала себя так легко и беззаботно!

Добравшись до террасы, она произнесла громким и ясным голосом, способным разбудить даже крепко спящего:

– Доброе утро, ваша светлость. Салтердон не отреагировал.

Она приблизилась к нему, на всякий случай держась на безопасном расстоянии, и взглянула на его освещенный солнцем профиль. Он, не отрываясь, смотрел на овальную арену, где всадник объезжал вздымающуюся на дыбы гнедую лошадь. Чисто выбритое лицо герцога было худым и строгим. Вероятно, ей показалось, что у него довольное выражение лица. В нем не было и намека на отрешенность.

– Доброе утро, – твердым голосом повторила она. – Сегодня чудесное утро, ваша светлость, не правда ли?