6

Пансион мисс Аберкромби помещался на Пятой авеню, против особняков аристократов, что отмечено было в проспектах. Мисс Аберкромби чрезвычайно гордилась тем, что многих своих воспитанниц сосватала за миллионеров, и не упускала случая подчеркнуть это в разговоре с заинтересованными лицами. Вела она свое дело весьма остроумно: половина ее воспитанниц были дочери западных авантюристов, платившие огромные деньги, а другая половина состояла из дочерей аристократов с Юга, которых принимали в пансион за пониженную плату. Девушки с Запада получали здесь необходимую шлифовку, а девушки с Юга знакомились с подругами, братья которых представляли собою выгодные партии.

Сильвии казалось, что на ее воспитание тратятся огромные суммы и она получает все, чего бы только ни захотела. Но среди своих новых знакомых она чувствовала себя наибеднейшею. У нее не было ни одного платья, которое эти барышни могли бы признать достойными, тогда как их платья были отделаны настоящими кружевами и стоили каждое несколько сот долларов. Многие из них были поражены тем, что девушка, имеющая так мало драгоценностей, как Сильвия, может, однако, держаться так гордо и уверенно. Но у нее уже было то, что они должны были приобрести в пансионе, – надлежащий светский лоск и манеры.

Сильвия оказалась здесь невенчанной королевой, и дочери угольных, медных и железнодорожных королей наперебой угождали ей и баловали ее. Они совали ей свои бонбоньерки, кода под присмотром почтенных классных дам слушали какой-нибудь более или менее пикантный водевиль. Звали ее на свои полунощные пиры, на которых подвергали серьезной опасности цвет лица, набивая свои желудки земляными орехами, миндальным печеньем, шоколадным кремом, фаршированными маслинами, анчоусами, бисквитами, пикулями, фруктовыми пирогами, сардинками, плум-пудингами, ветчиною, соленым миндалем и всякими другими вкусными вещами, выгребавшимися из приходивших из дому ящиков. Чтобы способствовать перевариванию всей этой снеди, их два раза в день водили гулять. Девушки шагали чинными рядами по Пятой авеню. Все внимание Сильвии было сосредоточено на том, чтобы удержать на голове свою шляпу с широчайшими полями, в ветреные дни шляпа эта причиняла ей большие хлопоты. Воротники у нее были такие высокие, что она с трудом могла нагнуть голову, чтобы поддержать в равновесии свою шляпу, ноги в ботинках на высоких каблуках едва двигались, так как тело всей тяжестью напирало на носки, а корсет мучительно стягивал ей нижние ребра и печень. Чтобы дать полное представление о необычайных человеческих качествах Сильвии, достаточно сказать, что, пробыв два года у миссис Аберкромби, она вернулась домой здоровая и веселая, прелестная, как жемчуг в трепетном свете зари.

Она приехала домой готовиться к дебюту в свете. И какой гардероб с собой привезла! Она раскладывала привезенные сокровища в своей большой комнате, заново отделанной розовым шелком; мать, тетки, кузины стояли, нагнувшись над раскрытыми чемоданами, служанки-негритянки толпились в дверях, затаив дыхание от волнения, а дворник, задыхаясь, таскал снизу все новые и новые сундуки. Целый магазин шляп, платьев, белья, перчаток, вееров, лент, кружев, шелковых чулок, атласных туфелек, бус, пряжек. Дворник, только недавно возведенный на эту должность, пришел в кухню с сияющими глазами и воскликнул: «Я всегда говорил, что этот дом – рай, а теперь знаю наверное, что это рай, потому что собственными глазами видел золотые башмачки, как у ангелов!»

Хотя девице в возрасте и положении Сильвии не пристало быть расчетливой, она все же знала, что эти произведения парижских портных стоили огромных денег, и в душе удивлялась тому, что ее родители так настаивали на этих покупках. Она слышала, что в прошедшем году урожай был плохой, и помнила, как сокрушались дома по поводу каких-то крупных счетов. И хотя майор был очень рад ее приезду, от внимания ее, однако, не ускользнуло, что вид у него был озабоченный и утомленный.

– Папа, – сказала она, – я истратила ужасно много денег!

– Да, деточка! – ответил он.

– Ты не сердишься на меня за мою расточительность, папа?

– Нет, детка, нет.

– Я старалась экономить, но вы представить себе не можете, как все дорого в Нью-Йорке и сколько денег тратят эти девушки. Мама и тетя Ненни настаивали, чтобы я купила все эти наряды…

– Ладно, ладно, дитя мое, у тебя только одна весна… Сильвия помолчала немного.

– Мне кажется, папа, я должна выйти замуж за богатого человека, после того как вы истратили на меня так много денег.

Майор серьезно взглянул на нее.

– Сильвия, – сказал он, – я не хочу, чтобы моя дочь думала, что должна выйти замуж. Надеюсь, я еще смогу прокормить моих детей.

Это было благородно, и Сильвия была ему признательна за эти слова. Но с ее ясным, наблюдательным умом она не могла не заметить, что если отец обращал ее внимание на кого-либо из знакомых мужчин, то он всегда представлял, что называется, «хорошую партию». И всегда к его качествам добавлялась еще какая-нибудь лестная подробность, вроде: «Вилли Хардинг – человек с большим будущим», или: «Это самый милый и дельный человек, которого я знаю».

Однажды Сильвию поразило одно забавное замечание ее матери. Как-то майор предложил пригласить к ужину одного студента-медика, который был «честен, но беден». И миссис Кассельмен ответила: «Право, не вижу никакой надобности вводить в дом нежелательных женихов». И Сильвии стало ясно, что родители ее руководствуются мудрым афоризмом фермера из поэмы Теннисона: «Жениться из-за денег не следует, но жену следует искать там, где есть деньги».

7

Старый дом Кассельменов, с террасой вдоль фасада, стоял на холме. С другой стороны дома тянулся высокий обрыв, под которым бежала река. Дом был четырехугольный, из красного кирпича, с порталом и балконом над ним. Позднее были пристроены еще два деревянных, выкрашенных белой краской флигеля, один – для библиотеки, другой – для оранжереи, к приезду Сильвии пышно убранной алыми розами и зелеными ползучими растениями.

Наконец наступил торжественный день большого приема – светского дебюта Сильвии. Приглашенные съезжались во всевозможных экипажах, начиная от старомодных фамильных карет до самых усовершенствованных автомобилей. Гости были в самых разнообразных туалетах – от последних созданий парижских модных мастерских до архаического великолепия, воплощенного в наряде престарелой миссис Тальяферро, которая медленно ковыляла по паркету, опираясь одной рукой на трость с золотым набалдашником, другой – на своего супруга, генерала Тальяферро. Войдя в зал, она опустила обе руки на плечи Сильвии и сказала ей, что она прекрасна и должна возложить новый камень на триумфальную арку, через которую столько поколений Кассельменов шли к могуществу и славе.

– В роду Кассельменов было много замечательных красавиц, – дрожащим голосом промолвил в свою очередь генерал, – но ни одной не было лучше этой его юной представительницы, только разве, быть может, ее мать, – добавил он, заметив позади себя «мисс Маргарет» в платье из серого шелка и тюля, падавшего широкими свободными складками.

Почтенные леди и джентльмены друг за другом подходили к Сильвии, чопорно приветствовали ее, делали торжественные наставления, и Сильвия чувствовала себя подавленной сознанием тяжкой ответственности, которую возлагало на нее имя Кассельменов.

Наступил вечер с танцами для молодежи. Десять лет спустя я видела Сильвию в том самом платье, которое было на ней на ее первом танцевальном вечере: белый газ на белой кисее, белые розы и нити жемчуга. Как она, должно быть, была хороша в ту ночь, в свои восемнадцать лет, в апогее своей красоты – горячая, сияющая, вся трепещущая от возбуждения. Стояла, вероятно, перед зеркалом, по-детски восхищаясь собственной красотой, а мать и тетки, не менее возбужденные, наводили последние штрихи на ее туалет. В зале и уборной щебетали, болтали и смеялись ее подруги, и в доме стоял гул от веселых молодых голосов. Я представляю себе шепот восхищения при ее появлении, потом взрыв восторженных восклицаний и поздравлений. Комнаты, обставленные мебелью, обитой белым шелком, убраны были белыми лилиями, магнолиями и белыми лентами, канделябры были перевиты белыми цветами, и мягкий свет свечей под белыми абажурами волнами заливал все залы. Провинциальные кавалеры толпились на лестнице с букетами в руках для избранниц своего сердца. Звуки скрипок неслись по всему дому, и сияющий силуэт Сильвии с венцом золотых волос порхал по залам, как волшебное видение. И не было ни одного человека в округе Кассельмен, который не понимал бы, что в эту ночь родилась Красота.

8

Ровно неделю спустя после этого праздника умерла двоюродная тетка Сильвии. Необычен был уход из жизни этой женщины. Она уехала сама из дому и поселилась в аристократическом пансионе, содержавшемся в Новом Орлеане одной обедневшей дамой из общества. Старая и больная, она не хотела причинять лишние хлопоты своим близким. Она отказалась также от посещений своих племянников и племянниц, не желая слушать намеков на то, кому достанется ее спальня из розового дерева, миниатюра и детская кроватка в стиле королевы Анны. Всю свою собственность в формальном завещании она отказала внучатой племяннице Сильвии Кассельмен, но с условием, чтобы вещи были предоставлены в ее распоряжение, лишь когда ей исполнится сорок лет. «Ее будут достаточно баловать, пока она красива, – сказано было в завещании, – а потом ей, быть может, пригодится мой скромный дар». В конце была оговорка, что племянница не должна носить по ней траура, «потому что черное не идет женщинам с карими глазами».

Все это было написано в документе, который должен был быть отправлен на утверждение к представителям власти. К счастью, издатели газет Юга были порядочными людьми, и можно было не опасаться, что они воспользуются этим пикантным завещанием на потеху своих читателей.