Ван Тьювер едва верил, что долгая осада, наконец, кончена, что победа за ним. Она должна была несколько раз повторить ему, что решение ее серьезно и неизменно, что она дает ему слово и не возьмет его обратно. Он пожелал доказательств. Ему мало было приложиться к руке. Он хотел обнять ее. Она, однако, уклонилась от объятия, сказав ему, что у них на Юге это не принято.

– Дайте мне время привыкнуть к вам, – добавила она, – ведь я только сегодня приняла это решение.

– Но вы не измените его? – воскликнул он.

– Нет, нет! Это было бы бесчестно с моей стороны. Я решила и сделаю это. Имейте только терпение…

– Когда мы можем венчаться? – спросил он, видимо мало веря в ее решимость.

– Не, знаю. Я думаю, скоро. Я поговорю с моими родителями?

– Когда?

– Скоро. И вот что я хотела еще вам сказать: я бы не хотела, чтобы свадьба состоялась здесь. Тут так много воспоминаний для меня. Я бы не перенесла этого. Но мне очень трудно будет убедить в этом моих родных. Они очень горды, самолюбивы, и такое домашнее торжество, конечно, порадовало бы их. Но это будет свыше моих сил. Я прошу вас поддержать меня.

– Хорошо, – ответил он, – я буду настаивать на том, чтобы свадьба состоялась в Нью-Йорке.

– Обещайте мне еще, – добавила Сильвия, – помолчав немного, – что вы никому ни слова не скажете о том, что я говорила вам… ни о моих чувствах, ни о мотивах, побудивших меня…

Он усмехнулся.

– Мне хвастать нечем…

– Даже самым близким друзьям ничего не скажете, обещайте мне, ни тете Ненни, ни миссис Винтроп. Я должна уверить моих родителей, что действую по собственному побуждению. Если бы отец знал, что его положение сыграло роль в моем решении, он, конечно, решительно воспротивился бы. И если он узнает когда-нибудь, то это будет для него ударом.

– Я понимаю, – тихо сказал ван Тьювер.

– Не знаю, как я справлюсь с этой задачей, – добавила она, – мне придется убеждать всех, что я счастлива. Я прошу у вас сочувствия и помощи. И не пеняйте на меня, если я буду временами несдержанна и капризна…

Он ответил, что сделает со своей стороны все, что будет в его силах, взял ее руку, хотел поцеловать, но, заметив, что она тихо вздрогнула, только пожал ее и, поблагодарив, ушел.

6

Помолвка была тотчас объявлена, и свадьба назначена через шесть недель в Нью-Йорке. Весть о помолвке Сильвии с Дугласом ван Тьювером распространилась с быстротою молнии. Через день уже вся страна читала в газетах подробности ее романа. Сильвия была поражена фурором, вызванным этим событием ее жизни. Она получила груды поздравлений не только от друзей, но и от совершенно незнакомых ей лиц. Она отвечала, улыбалась, принимала гостей и беспрерывно играла взятую на себя роль счастливой невесты. Ван Тьювер первое время не отходил от нее и постоянно изливался перед ней в своих благодарных чувствах. Но тетя Ненни поспешила ей на помощь. Она убедила ван Тьювера уехать в Нью-Йорк и сидеть там, пока Сильвия не приедет заказывать приданое.

Между тем майор получил из банка извещение, что взносы платежей можно отсрочить на время. Он опять успокоился и вновь проводил с Сильвией целые дни в цветниках и за чтением истории Соединенных Штатов. Сильвия убеждалась теперь, как тщетны и даже наивны были ее попытки демократизировать ван Тьювера. Она видела, как меняется ее собственное положение и отношение к ней ближайших друзей. Какая-то новая нотка почтительности чувствовалась в обращении ее знакомых с нею. Куда она ни являлась, она была предметом всеобщего внимания. Она получала сотни писем от лиц разного общественного положения: от изобретателей, предлагавших ей возможности утроить ее будущее богатство, от преступников, томившихся в тюрьмах за не совершенные ими преступления, от чувствительных жен фермеров, читавших о ее романе и призывавших на нее все блага небесные, от апостолов классовой борьбы, запугивавших ее неизбежным возмездием…

И Сильвия начинала уже сознавать всю ответственность положения будущей миссис Дуглас ван Тьювер.

Она поехала в Нью-Йорк, как было условлено. И уже в первый день приезда она поняла, почему сильные мира так любят путешествовать инкогнито. Едва она вышла из вагона, как щелкнул направленный на нее фотографический аппарат. Перед отелем выстроился целый отряд фотографов, но она прикрыла лицо рукою и на следующий день увидала в газетах свой портрет – заслоненное ладонью лицо и надпись: «Царственная красавица. Угадайте, чье лицо под этой рукой?»

Ван Тьювера, конечно, хорошо знали во всех местах, посещаемых людьми его круга. И Сильвии пришлось побывать с ним там, для того чтобы и ее знали. Когда она входила в модный ресторан или кафе, она улавливала восторженно почтительный шепот и чувствовала, что все взгляды устремлены на нее.

Ливрейные лакеи раболепно кланялись и прислуживали ей, старались предугадать каждое желание и исполняли его рачительно и безмолвно.

Приказчики и приказчицы в магазинах, показывавшие ей товары, вздрагивали и менялись в лице, когда она называла свое имя, смотрели на нее внезапно загоревшимися глазами и почтительно лепетали благодарные слова, словно одно имя будущей миссис Дуглас ван Тьювер олицетворяло молодость и красоту.

Как Сильвия сама относилась к своему новому положению? Совестилась ли она своей власти? Обидно ли было ей за раболепство и угодливость окружавших ее людей? Или она привыкала понемногу ко всем этим знакам внимания? Она видела, что этого ждет от нее ван Тьювер. Он избрал ее среди тысяч других женщин, потому что она была, по его мнению, самая подходящая для него и самая достойная его жена, и если она желала сдержать обещание и быть ему верной женой, то должна была серьезно отнестись к своей задаче и умело играть роль, выпавшую на ее долю.

Каково было ее душевное состояние в те дни? Она искала забвения в развлечениях, встречах с новыми людьми, в приобретении дорогих нарядов. На танцевальных вечерах и званых ужинах оставалась далеко за полночь, чтобы только устать и заснуть на несколько часов. Но по ночам у нее бывали кошмары, и она просыпалась в слезах и рыданиях. И всегда видела почти один и тот же сон: она где-то в плену, и кто-то твердит ей, что она никогда уже не будет свободна, что она вечная, вечная раба. Комната ее всегда была полна чудесных роз, но она велела их убрать, так как, проснувшись однажды ночью и увидев их, она вспомнила аллеи роз в усадьбе Кассельмен, по которым однажды ночью она бродила босиком и плакала о Франке Ширли.

В детстве она читала поразившую ее повесть о клоуне, который кувыркался на арене и тешил публику, находясь почти при смерти. И этот клоун казался ей трагическим символом человеческой жизни. Но теперь она знала не менее трагическую, не менее потрясающую фигуру – героиню романа округа Кассельмен. Фотографы при каждом удобном случае снимали ее, репортеры писали о ней в газетах, люди смотрели на нее с любопытством и восторгом, и она улыбалась блаженной улыбкой, словно внимала хору ангелов небесных, а сердце ее исходило кровью.

Сильвия тяжко боролась с собою. То говорила себе, что никогда, никогда не сможет совершить этого страшного шага, на который решилась, то убеждала себя, что, дав обещание, изменить ему не может и не должна. И каждый день она тратила все больше и больше денег, знакомилась с друзьями ван Тьювера и читала в газетах дотошные статьи о себе.

Однажды утром ей подали визитную карточку. Она вздрогнула – Тубби Бэтс! Живое напоминание о счастливых днях! Он вошел оживленный, ласковый… Сильвия плохо провела ночь и едва держалась на ногах. Голос не повиновался ей, она не находила слов. И она увидала, что глаза ее гостя внезапно наполнились слезами.

– Мисс Кассельмен, – тихо сказал он, – вы несчастны?

И не дождавшись ее ответа, печально добавил:

– Зачем вы это сделали?

Сильвия беззвучно ответила:

– Это было необходимо ради отца.

Оба долго молчали.

– Послушайте, мистер Бэтс! – с внезапной решимостью заговорила наконец Сильвия, – я хочу спросить у вас кое о чем. Мне тяжело, страшно тяжело говорить об этом. Но молчать и не знать еще тяжелей. Я не успокоюсь, пока не поговорю об этом с кем-нибудь.

– О чем, мисс Кассельмен?

– О Франке Ширли!

– О! – воскликнул он только.

– Вы знаете, что я была его невестой?

– Да, мне говорили…

– Вы догадываетесь, может быть, о том, что я пережила за это время. Я знаю только то, что напечатано было в газетах. Вы были тогда в Гарварде и, наверное, знаете все… Это правда, что Франк совершил такой поступок, после которого я никогда уже не могу встречаться с ним?

Кровь залила ее лицо, но она не опустила глаз и с напряженным ожиданием смотрела на Бэтса. Она должна, наконец, узнать правду, всю правду!

Он подумал немного и серьезно ответил:

– Пет, мисс Кассельмен, такого поступка он не совершил.

– Но… но ведь это было в таком месте… – продолжала Сильвия.

– Я знаю, – ответил Бэтс. – Вы помните товарища Ширли Джека Кольтона? Франк всегда убеждал его бросить беспутный образ жизни, следил за ним, чтобы он не напивался, и часто силой уводил его домой из…

– Да, да, вот как это было! – вскрикнула Сильвия. И Бэтс вздрогнул от тоскливых, страстных звуков ее голоса.

– Да, мисс Кассельмен, – продолжал он. – Что касается этой драки, то дело было так: Франк Ширли заступился за несчастную женщину, повалил на пол человека, который издевался над нею. Я знаю этого человека, он вполне заслужил такую расправу. К несчастью, он при падении ударился головой об острый угол стола.

– Я знаю, – прошептала Сильвия.

– Но, даже несмотря на это, история не получила бы такой скандальной огласки, если бы ею не вздумали воспользоваться враги Ширли, с тем чтобы провалить его кандидатуру. Это было возмутительно, так как все знали, что Франк Ширли не такой человек, чтобы…

Бэтс замолк. Он не мог вынести дольше взгляда Сильвии. Она закрыла лицо руками и беззвучно зарыдала. Потом встала и возбужденно зашагала по комнате.