Мать практически втащила Колю в подоспевшую десятку, толпа народа осадила троллейбус и уже через секунду Женька потеряла странную парочку из виду. Потом пришла ее девятка, и с трудом пробившись к окну, девушка вонзила взгляд в мутное стекло, не видя ничего — ни старых домов, шеренгой вытянувшихся вдоль улицы, пи мрачных прохожих, спешащий по своим делам, ничего. Всю дорогу до театра она размышляла о том, как трудно быть ребенком, если у твоих родителей что-то не ладится в жизни. Как же ей хочется помочь Коле, поддержать его, что-то для него сделать, но что? Она даже приласкать его не сумеет, да и принял бы он ее ласку? Все, что ей остается — это стоять в стороне и наблюдать, поражаться, тосковать и ни на шаг не сдвигаться с мертвой точки! Вот какой она психолог.

На встречу, Женька чуть-чуть опоздала — когда она поднялась на широкое парадное крыльцо театра, ее часы показывали без пятнадцати семь, и Денис ждал ее, прислонившись спиной к мраморной колонне. Его темно-шоколадные локоны чуть растрепались, глаза почему-то показались Женьке сонными — наверное, из-за тяжелых век, но все-таки он по-настоящему хорош, и эти плечи, и улыбка, и строгий серый костюм под распахнутой кожаной курткой, — все это в честь нее. Свидание. Удивительно!

Женька мягко улыбнулась и приняла протянутую Денисом руку. Почему она все время в штыки воспринимала мамины попытки познакомить ее с кем-нибудь? Иногда свидания с молодыми людьми бывают очень приятными… Хотя, наверное, все дело в том, что Денис — это ее собственное воспоминание, ее находка — неожиданный подарок, луч солнца посреди пасмурного дня, да как угодно! И мама тут не причем. Просто с ним ей почему-то захотелось стать прежней Женькой — пусть ненадолго, но… Сейчас они посмотрят спектакль, а потом выбегут на улицу из театра, и для них — вдруг, вот так просто — закончится октябрь и начнется июнь, и они сядут в кафе и выпьют по кружке пива, и это будет весело и здорово, потому что это и есть счастье!.. Хотя пиво она больше не пьет.

И снова она сидит на красном кресле в третьем ряду партера и неотрывно смотрит на сцену, и потом, когда занавес поднимется, будет хлопать и радоваться всему, что ей покажут… Такое уже было?

Женька нервно передернула плечами — как же холодно в октябре в театре, даже пиджак не спасает. Ее пальцы просто заледенели, и непонятно, сможет ли она держать ими бинокль, а потом хлопать актерам, снова и снова ударяя ладонью о ладонь? Женька повернулась к Денису, но его лицо выглядело таким сосредоточенным, а глаза — как будто прикованными к кулисам, что она не стала ничего ему говорить и отвернулась… Все, дирижер занял свое место в оркестровой яме, сейчас начнется спектакль!

Заиграла музыка, Женька откинулась на жесткую спинку кресла и приготовилась смотреть и слушать. Мамин бинокль на ее коленках, смолкшие шепотки и кашель в зале, серьезный Денис, чуть подавшийся всем телом вперед… все это вдруг показалось ей нереальным. Как будто она — это не она вовсе, а актриса, играющая роль себя, и парень на соседнем кресле — тоже актер, который просто выполняет указания режиссера и играет ее кавалера. Все это — ненастоящее… Денис повернул голову и улыбнулся ей, и Женька, покраснев, почувствовала себя мухой, пойманной на банке с вареньем.

Закусив подрагивающую от смеха нижнюю губу, она перевела взгляд на суфлерскую будку. Это на нее действует скрипка, а может быть, она просто давно никуда не выходила с кем-нибудь. Одна — да, но не с парнем! Те мамины протеже не считаются. Именно поэтому она ощущает сейчас такое волнение, даже тревогу… Вот откуда, скажите на милость, в ней эта неприятная уверенность, что сейчас не просто раздвинется занавес, а случится что-то необыкновенное? Что именно? Она не могла бы точно это сказать, но внезапно ее тело напряглось, и так сильно, что внутренние мышцы бедер свело судорогой, и Женька едва не охнула от боли.

Занавес разъехался в стороны, сцену залил огненный свет, и она вдруг ощутила, как неизвестность стремительно врывается в ее жизнь, тараном сокрушая дубовые двери, которыми она загородилась от мира… Невозможно. У нее в комнате над письменным столом висит старый журнальный снимок — апельсин, пробитый пулей… Фото сделано в тот момент, когда пуля только-только вылетела из фрукта, и видно все: саму пулю, две дыры от нее в апельсине, желтые брызги мякоти, медленно разлетающиеся от выстрела!.. Через секунду пуля скроется из виду, а апельсин разнесет в клочки, но снимок остался, и это — просто шедевр! Так вот сейчас Женька ощущает себя тем самым апельсином — уже пробитым, но еще целым… Откуда это ужасное чувство, что случилось? Или вот-вот случится…

Пленительно-тонкая и воздушная Изольда пронеслась по сцене, и свита вокруг нее восторженно пала на колени. Вот на трон взошел ее могучий супруг, смелый и отважный воин, достойный владыка, но — увы, старый. Женька приникла к биноклю — события разворачиваются быстро, не хочется упустить что-нибудь важное! А вот и трагедия — супруга-то слишком молода и легкомысленна, чтобы любить старика, и для того это — горе ужасное. И собирается царь в дальнюю дорогу — за любовным зельем, которое навсегда привяжет к нему красавицу Изольду. И жену, конечно же, берет с собой, и своего верного слугу — Тристана… Стоп. Бинокль дрогнул и едва не выпал из Женькиной руки, когда она навела его на высокую фигуру в черном, выпрыгнувшую из-за кулис и почтительно склонившуюся перед царем… То, что Женька увидела, невозможно. Потому что этого просто не может быть!

Музыка вдруг бешено закрутилась и сорвалась в пляс, и Тристан, размахивая мечом, вихрем пронесся по сцене, и все прочие актеры волнами расступились перед ним, пятясь и освобождая ему простор для танца… И правильно. С первой же секунды его появления на сцене всем в зале — Женька обвела глазами партер и ярусы — стало понятно, что смотреть нужно только на одного человека. На этого великолепного мужчину в черном, на его сильное тело, широкие плечи, на его такие — какие же? какие должны быть! — ноги, ступни с высоким подъемом! И даже меч, серебристо сверкающий в его руке, даже он кажется лишним! Ничего и никого не надо, только пусть он танцует так близко от нее, потому что то, то должно было с ней случиться, случилось.

Женька перевела дыхание и выпрямилась. Как предательски дрожат ее руки. Все ее долгие дни, заполненные работой, и одинокие выходные, и нежелание ни с кем встречаться, и внезапное решение пойти в театр с Денисом, — все это только что кончилось, здесь и сейчас. Пуля завершила свой полет, апельсин с треском разорвался, а на сцене Игорь Ворон, сверкая синими глазами, протянул руку красавице Изольде.

— А в пятницу «Последняя ночь Шахерезады», пойдем? — Денис вежливо поддержал Женьку под локоток, когда она споткнулась и едва не упала на скользкой ступеньке. Спектакль закончился, они быстро оделись в гардеробе, Женька даже не глянула на себя в зеркало — почему-то ей ужасно захотелось как можно скорее покинуть холодные мраморные стены театра.

И вот теперь они идут вдвоем по грязной улице и разговаривают, и Женька то и дело ловит себя на странной мысли, почему ее не тянет к Денису, почему вся эта необыкновенная красота не задевает ее и не вызывает желания дотронуться до волос, погладить щеку, поцеловать, в конце концов… Вот прямо сейчас — взять бы и остановиться посреди дороги, повернуться к нему лицом и положить руки ему на грудь. И тогда Денис улыбнется ей уголками рта, — у него это очень здорово получается! — и обнимет, и его губы прикоснутся к ее, она вдохнет запах его кожи и одеколона, его волос… Это будет настоящий поцелуй двух людей, которые нравятся друг другу! Ведь он же ей нравится, так? Нравится… Но почему-то останавливаться и прижиматься к этому парню ей не хочется.

— Ну да, Ворон вернулся, он вообще никуда дольше, чем на три месяца не ездит. А тут у нас готовятся две премьеры, он будет в них играть, — Денис предложил Женьке «Орбит», но она отказалась.

Разумеется, она не могла не спросить про Ворона, хотя и клянет теперь себя почем зря за этот вопрос. Ну, зачем ей это надо? Теперь будет думать о нем, и гадать, почему он остался, когда мог уехать, может быть, из-за семьи?.. Женька вздохнула. Хватит, уже один раз переболела этими мыслями о жене и детях Игоря Ворона, больше она не совершит подобной ошибки. Этот человек — актер, звезда, до которой ей никогда не дотянуться, у них разные жизни, они как кометы, которые пересекаются на какой-то миг, когда она смотрит на него из зала, а он играет для нее на сцене, и тут же разлетаются!.. Но все-таки он есть.

Они молча пересекли освещенный золотыми фонарями проспект, думая каждый о своем. Глядя, как Денис лениво жует жвачку, Женька улыбнулась. В этом чувствуется такое спокойствие, как будто это не парень с девушкой возвращаются из театра, а брат с сестрой идут домой после долгого учебного дня. Тихо, только грязь чавкает под подошвами их ботинок, вокруг множество освещенных окон и в них — подвижные силуэты мужчин и женщин. Правда, Женька заметила, что женщин больше.

— А ты сейчас почему не танцуешь? — надо же что-то спрашивать! Хотя и так хорошо: ты идешь по безлюдной улице под ручку с симпатичным парнем, и каждый ваш шаг гулко отражается от стен домов и эхом катится вниз, к самой Волге… Только пронизывающий октябрьский ветер все портит, но уже скоро Денис доведет ее до дому, и Женька сможет принять горячую ванну… Еще немного — с Горькой повернуть на Бахметьевскую, а там два квартала, и они у цели.

— Я на больничном, у меня мениск поврежден… Я тренируюсь, конечно, но еще две недели танцевать не буду. Но… ты увидишь в «Шахерезаде», там есть такая роль — раб, который… Ну, ты сама посмотришь. Вот эта роль моя, мы ее с Лешкой на пару танцуем, в этот раз будет он… Увидишь, — снова эта замечательная улыбка и легкий наклон головы. Женьке показалось, или Денис действительно немного покраснел? Девушка хмыкнула — она и сама так же вспыхивает из-за любой ерунды, а уж Денису с его девичьим румянцем во всю щеку сам бог велел смущаться и заливаться краской.