– Как тебе нравятся бойцы? – спросил Брюс. – Дерутся на славу, а?

Карлейль вгляделся повнимательнее и лениво сказал:

– У того, кто повыше, умения хоть Отбавляй. Только меч слишком длинный. С чего он выбрал себе такой, не знаешь?

Роберт покачал головой.

– Может, никто не надоумил его взять в руки другой. Но оружие великолепное, и что-то в нем видится мне знакомое, да не припомню что...

Тут оба сразу умолкли, потому что соперники со смехом опустили острия мечей к земле, а парень, что повыше, сдернул с головы шапку, и темные косы рассыпались у него по плечам.

– Прости, я сегодня какая-то рассеянная, Питер, – сказала Джиллиана. – Не думай только, что я нарочно поддавалась.

– Я ничего такого не думаю, – отвечал тот. – Но ты и правда сегодня сама не своя, какая-то... замедленная.

– Ладно, в следующий раз исправлюсь. – Она направилась к своей лошади. – А сейчас я займусь выездкой на Ласточке.

– Зачем? Ты и так на ней все делаешь как надо. Она хоть и неплохая лошадка, но не годится для боевого коня.

Джиллиана вложила меч в ножны, висевшие у седла, и вскочила на лошадь.

– Я тренирую не Ласточку, а саму себя! – крикнула она, привязывая поводья к луке седла, и, уперев руки в бока, пустила лошадь вскачь, управляя ею только с помощью ног.

Роберт Брюс как зачарованный смотрел на превращение юноши в девушку, великолепно владеющую оружием и лошадью, но когда повернулся к Джону, чтобы поделиться с ним своими ощущениями, то изумился едва ли не больше. Джон застыл, словно его поразила молния, и на его покрытом шрамами лице можно было прочесть море чувств – от восхищения до открытого вожделения.

«Это она, – проносилось у него в голове, – та, за кем я невольно подглядывал из двери, от кого не мог отвести глаз за пиршественным столом». И сейчас, когда он смотрел на ее стройные ноги, обхватившие круп лошади и управляющие ею, у него в воображении рисовалась иная картина: как ее ноги обхватывают его собственное тело и... Жажда обладать ею, желание, которого он не испытывал с незапамятных времен, пронзило все его существо. Что же с ним такое? Ведь он думал... был уверен, что ему никогда уже не испытать такого чувства.

Роберт снова посмотрел на девушку, он тоже узнал ее – та самая, из окружения королевы. Кто бы мог подумать, что в ней скрываются такие таланты?

Джон повернулся к нему, ерзая в седле, чтобы ослабить напрягшиеся мышцы, и произнес внезапно охрипшим голосом:

– Нужно получше узнать, кто она такая. Роберт согласно кивнул.

– Что ж, давай узнаем, дружище. – Он ухмыльнулся. – Коли есть охота.

Он дернул поводья и тронул коня вперед, сквозь кусты на поляну. Спутник нехотя последовал за ним – его конь был намного выше, чем у Брюса, и приходилось все время наклонять голову, чтобы не напороться на ветки.

Монах был погружен в свой требник, когда услышал легкий шум за деревьями и треск сучьев.

К ним направлялись два всадника, находившиеся уже ярдах в шести.

Брат Уолдеф с опаской смотрел на них: он еще не узнал всадников с такого расстояния. Питер только сейчас заметил их и издал предупредительный свист, обращенный в сторону Джиллианы, которая поняла его и быстро натянула на голову мужскую шапку, упрятав под нее косы. В отличие от монаха она уже узнала, кто они такие, и сердце замерло от дурного предчувствия. Уолдеф тоже понял наконец, кто приближается к ним, и радушно их приветствовал.

– Помнишь, тот самый монах, – сказал Брюс Карлейлю, – который сохранил тебе лицо в том бою?

– Сохранил! – фыркнул Джон. – Ты называешь то, что видишь перед собой, лицом?

Но во взгляде, каким он окинул монаха, не было ни злости, ни осуждения.

Роберт пропустил мимо ушей слова друга, что обычно делал, когда тот заводил речь о своих шрамах.

– Доброе утро, милорды. Приятно снова встретиться с вами в дни, когда нас осеняет мир, – обратился к ним Уолдеф.

Всадники спешились и обменялись с ним рукопожатием.

– Вон как! – заметил Брюс. – Никто и предположить не мог, что ты покинешь Шотландию ради Виндзора.

Джиллиана почувствовала, как кровь бросилась ей в голову. Она осуждала их, сдавшихся на милость английского короля и приехавших к нему в роли покорных вассалов, и не хотела говорить с ними сейчас, в таком состоянии. Когда поостынет – другое дело. Она приняла единственно правильное, как ей казалось, решение: сорвала с седельной луки поводья, пришпорила лошадь и помчалась к замку.

Питер раскрыл рот от удивления. Брат Уолдеф тоже не мог понять причин столь непонятного поведения и решил вызнать о них позже. Роберту ее внезапное бегство, пожалуй, понравилось: он любил в женщинах страстность и безрассудство, хотя ему досталась совсем не такая женщина, Карлейль вначале немного испугался, подумав, что лошадь у странной девушки понесла, но быстро успокоился, вспомнив, как она только что управлялась с ней. «Скорее всего, играя роль мальчика, она не хотела, чтобы ее раньше времени разоблачили, и предпочла просто скрыться», – подумал он.

Однако он все же спросил у монаха, кто она и зачем маскируется.

Доскакав до конюшен Виндзора и поставив свою Ласточку в стойло, Джиллиана, не замеченная никем, приняла необычное и отчаянное решение, на выполнение которого она должна была бросить все силы.

Вихрем промчалась она по коридорам, вбежала в покои Марии. В комнатах было пусто. Мария, по-видимому, еще не вернулась после мессы. Джиллиана сорвала с себя потную, пропыленную одежду, прошла в ванную, стала обливаться чуть теплой водой из кадки и тереть тело простым грубым мылом, которое предпочитала всякому другому, а сестра Мария употребляла лишь в качестве наказания за грехи. К тому времени, когда она уже насухо вытерлась жестким полотенцем и переоделась в женское платье, солнце поднялось высоко в небе, и, значит, Мария должна вот-вот вернуться из часовни.

– Через некоторое время Мария вошла с рассеянной улыбкой на лице, говорившей о том, что она находится все еще во власти беседы с Богом, прикоснулась губами к щеке Джиллианы, которую та, наклонившись, подставила ей, и произнесла:

– Доброе утро, милая. Хорошо поупражнялась?

Мария всегда задавала этот вопрос, чтобы сделать приятное своей воспитаннице и в очередной раз показать, что интересуется ее времяпрепровождением и не слишком осуждает за него.

Джиллиана лишь кивнула, набрала побольше воздуха в легкие и, пристально посмотрев на принцессу своими синими глазами, выпалила:

– Сестра Мария, вы не знаете, король уже выбрал тех, кого пошлет в Шотландию заложниками?

Глаза Марии сузились. Она всего ждала от своей непредсказуемой племянницы, но, пожалуй, только не того, о чем начала догадываться. И все же спросила:

– Почему ты задаешь такой вопрос? И получила, как всегда, прямой ответ:

– Вы уже так много сделали ради моего благополучия, сестра Мария, я так благодарна вам, но сейчас наступает пора вернуться в Шотландию... Мне, вместе с мечом моего отца...

– Ни в коем случае, Джиллиана.

Подозрения Марии подтвердились: девушка не оставляет безумной мысли отомстить предателям ее отца. Что же с ней делать? Как остановить ее от благородного, но страшного и бессмысленного деяния?

И тут Джиллиана удивила ее своим внезапным поступком: она упала на колени и протянула к ней руки, словно к божеству.

– Я ничего никогда не просила у вас, тетя Мария, – произнесла она твердым и в то же время умоляющим голосом, специально подчеркивая их родство. – Но теперь прошу. Разрешите мне стать одной из тех, кого пошлют в Шотландию как заложников.

Мария подняла ее с колен и сказала, не в силах скрыть глубокого волнения:

– Я тоже прошу тебя, дитя: не настраивай себя на то, что охватило сейчас все твое существо. Ты поступаешь неразумно.

Мария понимала, что ее слова падают в пустоту, что, как ни печально, другого смысла жизни у Джиллианы нет. Она сама избрала его и не свернет с пути.

В разговорах с ней Джиллиана никогда не упоминала о своей жажде мести. Ни единым словом. Но Мария чувствовала ее настроение, понимала, что упорные занятия боевым искусством – не прихоть, а важная часть ее плана; возможно, не вполне ясного для самой девушки, но глубоко запавшего ей в душу. И для выполнения задуманного нужно непременно вернуться в Шотландию. Кроме того, она шотландка сердцем, ее настоящая родина там, и, как ни тяжело, придется смириться с тем, что она оставит Англию.

– Сейчас тебе следует пойти к королеве, – сказала Мария.

Джиллиана поклонилась и молча вышла из комнаты.

Чтобы успокоиться, Мария принялась за уборку: поправила постель Джиллианы, взбила подушки, аккуратно сложила ее одежду.

Она не стала рассказывать Джиллиане, что английские заложники были недавно предложены Брюсу, однако тот отверг их состав, указав, что оставляет здесь по требованию английской стороны самых близких ему людей – жену и дочь, а взамен ему предлагают каких-то рядовых воинов.

Постояв у окна в глубоком раздумье, Мария направилась к двери. Она решила отыскать одного из ближайших советников брата, но только не Глостера, который был сыном престарелого мужа Джоанны от первого брака. С ним ей не хотелось говорить.

В дверь тихонько постучали. Вошел Уолдеф.

– Что-нибудь случилось, брат? – спросила она.

– Час назад, – ответил он, – Брюс и Карлейль увидели в парке Джиллиану.

– И что, брат?

После некоторого колебания он сказал:

– По-моему, Карлейль влюблен в нее. Он не мог скрыть своего чувства. А может, и не хотел.

Мария нахмурилась, обдумывая, как может повлиять на ход событий сообщение Уолдефа.

– Джиллиана только что попросила... нет, она умоляла меня, чего не делала никогда... умоляла отправить ее в числе отобранных заложников в Шотландию. Она хочет вернуться туда во что бы то ни стало, – произнесла Мария.

– Король никогда не отправит туда незамужнюю женщину... тем более вашу воспитанницу, в качестве заложницы, – сказал Уолдеф в растерянности.