Роби Джеймс - Сильнее только страсть

Вернувшись в замок, она умылась и рухнула на постель совершенно без сил. Куда лучше чувствовала она себя после многочасового боя с мечом в руке.

Уже засыпая, подумала: «Как странно все устроено – так легко отнять у человека жизнь и так трудно ему дать ее».

Она проспала весь остаток дня и всю ночь, а когда проснулась, вдруг поняла, что с подготовкой к походу, со вчерашними волнениями совершенно не обратила внимания, что минуло уже несколько дней после положенного срока для ее регул. Неужели?!..

О Господи, взмолилась она, только не сейчас, когда предстоит еще одна, решающая битва и на том же самом месте, где много лет назад прославился ее отец.

Но случилось именно сейчас.

При разговоре с Карлейлем она дала обещание, что не станет принимать участие в военных действиях, если затяжелеет. Что же делать?

Она металась по комнате, пытаясь собраться с мыслями, взвешивая все «за» и «против», и, наконец, приняла решение и начала одеваться: надела куртку, рейтузы, кольчугу.

Решение, к которому она пришла, казалось ей вполне разумным, простым и честным. Во-первых, она не едет с Джоном на войну, потому что он уже уехал. А во-вторых, он запретил ей принимать участие в войне, но не запрещал следовать за ним туда, где только еще ожидаются бои.

А значит, она отправляется к нему. Немедленно...

Шотландцы вырыли, как было задумано, глубокие ямы, вернее, траншеи, в болотистой почве у подножия крутой холмистой гряды, на которой расположилась некоторая часть войска под командованием Кита. Траншеи перегородили острыми железными кольями, скрытыми под жидкой грязью. Задача Кита и его конников состояла в том, чтобы, якобы угрожая англичанам атакой, завлечь их в болото.

У шотландцев имелись и другие хитрые, обманные ходы: на одном из флангов, например, за сравнительно небольшим отрядом всадников скрывались копьеносцы, на другом – лучники. Такие уловки помогали армии Роберта Брюса, усиливали ее, поскольку англичане не меньше, чем в три раза превосходили ее в численности.

«Нам никогда не одолеть врага с помощью только одной конницы, – не уставал говорить Брюс своим соратникам после очередной вечерней тренировки, – но если они хоть на минуту поверят, что мы можем победить их, то считайте – мы выиграли. Конница будет изображать атаку, заманивать противника, а завершить все возле Баннокберна предстоит пешим воинам».

Карлейль обсуждал с Брюсом порядок действий, выполнял приказы, мысленно восхищался его военным талантом, но добрая половина мыслей у него оставалась с Джиллианой – где она, как доберется и доберется ли до него? Как там его сестра? Благополучно ли разродилась?

Роберт Брюс, видя и понимая его состояние, даже немного опасался, что в сражении его друг может оказаться менее предприимчивым и полезным, чем всегда.

– Она скоро будет здесь, Джон, – постарался он утешить его на четвертый день ее отсутствия. – Не переживай понапрасну. Обязательно приедет, хотя бы потому, что хочет завершить с нашей помощью все дела с Мантитом. Пусть он до окончания главного сражения не вылезает из Эшинтона, остается там. Надеюсь, он не очень осведомлен, где мы находимся и что собираемся предпринять.

Карлейль с сомнением покачал головой.

– Не заблуждайся, Роберт. После того как посланные им люди не вернулись к нему и не доставили Джиллиану, он может совершить еще одну попытку выкрасть ее. По дороге сюда, к нам.

– Уверен, больше он не осмелится. Наоборот, затаится, и мы найдем его в собственной берлоге и выкурим оттуда. А до того выбрось из головы все опасения, или я буду вынужден отстранить тебя от командования и не пустить в бой. Ты мне нужен живым.

В голосе у него послышался металл, но Карлейль знал и верил: несмотря на то что ровно шесть лет назад Роберта Брюса провозгласили королем Шотландии, между ними остаются те же дружеские отношения, и слова, которые Джон сейчас услышал, произносил не король, в первую очередь друг.

Посмотрев на друга чуть насмешливо, он ответил спокойно:

– Хорошо, Роберт. Я тоже предпочитаю оставаться живым. Тут у нас с тобой нет разногласий...

В двадцатых числах июня в лагерь шотландцев прибыл брат Уолдеф с несколькими монахами из монастыря Мелроуз и с мешками различных снадобий и лекарственных трав.

А через два дня поступило сообщение, что огромная английская армия во главе с королем подошла и раскинула лагерь в двадцати милях к юго-востоку от расположения главных сил шотландцев близ Баннокберна...

Джиллиана добралась до Баннокберна без всяких приключений, но с небольшой задержкой в дороге по собственной воле, потому что внезапно почувствовала душевную необходимость заехать в Данбар, находящийся на самом берегу Северного моря.

Она знала, что там в фамильном склепе своего семейства, в церкви Святого Магнуса, находится могила первой жены Джона Марты. Возле нее и хотела помолиться Джиллиана, попросить у неба заступничества для себя и для своего будущего ребенка.

Церковь оказалась большой, намного больше их церкви в Гленкирке. Джиллиана спустилась по каменной лестнице в склеп, нашла при неярком свете факелов в длинном ряду могил мраморную плиту с именем Марты и маленьким рельефным изображением ее лица. На какое-то мгновение ей показалось, что она стоит перед живой женщиной.

– Марта, – робко сказала она, – я ношу его ребенка и очень прошу тебя: помолись там, на небе, чтобы он родился здоровым. Ты сама хотела родить ребенка для Джона, теперь то же самое надеюсь сделать я... – Слезы полились из ее глаз, закапали на мрамор.

Она осторожно прикоснулась к холодному каменному лицу и долго стояла так, не ожидая ответа и не получая его. Затем поднялась наверх, прошла в церковь, опустилась на колени перед алтарем.

Ей подумалось: если женщина, которая там, внизу, не умерла бы шестнадцать лет назад, она бы не узнала Джона, и в ней бы не зажглась искорка новой жизни. Она не могла решить, плохо ли с ее стороны, что она может такое думать. «Я люблю его», – прошептала она в пустоту церкви, неотрывно глядя на алтарь, где горел светильник, означавший Божественное присутствие...

Когда разведчики сообщили Карлейлю, что видели его жену на пути к Баннокберну, на другом берегу реки, он сразу вскочил на коня и помчался ей навстречу. Она заметила его издали и остановилась, наблюдая с улыбкой, как он понуждает своего черного скакуна ступить в воду. Наконец Карлейль нашел брод и вскоре очутился рядом с ней. Не слезая с седел, Джиллиана и Джон обнялись.

– Как радостно видеть свою жену, – сказал он, и она чувствовала, что его слова искренни, как никогда.

– А мне радостно сообщить тебе, дорогой муж, – произнесла она, – что Агнес благополучно родила мальчика. – И тут же спросила: – Как наши дела? Где сейчас англичане?..

По дороге в лагерь Джиллиана узнала от Джона кое-какие подробности о последнем решении Брюса – о роли, которую он отводил своим верным военачальникам и их отрядам, о том, что Мантит, по всей вероятности, продолжает пребывать в Эшинтоне. Она увидела, как сам Брюс на огромном поле проводит учения с теми, кому поставлены особые задачи: обмануть противника, заманить его, огорошить внезапным ударом. Такого рода особые операции выпали на долю самых опытных всадников, копьеносцев, лучников.

Позднее Брюс позвал ее и Карлейля на ужин, и там продолжился разговор о плане военных действий. И потом Брюс сказал слова, вызвавшие слезы у Джиллианы, хотя она и раньше неоднократно могла слышать их от своего отца и его сподвижников.

– Если Шотландия падет, – сказал Брюс, – это будет и моей смертью.

На что Карлейль ответил:

– Она не может пасть, Роберт, слишком много сердец в ней жаждут победы.

Ужин продолжался, но Джиллиане было не до еды: с волнением она слушала то, что говорил Брюс о предстоящей битве, с горечью сознавая, что теперь уже не может, не должна принимать в ней участие.

Однако она еще не сказала о своем главном секрете Джону, все время откладывая сообщение.

Перед тем как покинуть шатер Брюса, отвечая на вопрос мужа, отчего так задержалась в пути, Джиллиана призналась, что по дороге из Гленкирка заехала в Данбар.

Джон сдвинул брови.

– Данбар?

– Да, – подтвердила она, – я там просила Марту помочь мне сохранить для тебя ребенка... – она положила руку себе на живот, – которого я зачала. Боюсь, одной мне не справиться.

Возможно, она ошиблась, но ей почудилось, что в глазах у Джона блеснули слезы. Ничего не говоря, он чуть не раздавил ее в объятиях.

После молчания первым заговорил Брюс:

– Примите мои сердечные поздравления, друзья. Отпразднуем столь приятное известие вместе с победой. Послезавтра...

На закате следующего дня передовой отряд шотландских конников под началом графа Морэ обнаружил авангард английской армии и, согласно плану, завязал с ним короткий бой, а затем отступил, увлекая противника за собой, к подножию холмистой гряды.

Увидев, что на вершине холма сосредоточены крупные силы шотландцев, англичане отошли, чтобы соединиться с подошедшим подкреплением.

И вдруг на открытом пространстве долины, между двумя армиями, появился в тусклом предвечернем свете одинокий всадник.

С обеих сторон – с холмов и из горловины долины послышался нарастающий гул голосов, вылившийся в одно слово:

– Брюс!.. Это Брюс!..

Роберт Брюс верхом на низкорослой серой лошадке, приученной к ходьбе по болотистой местности, спустился с холма и остановился в низине. Лошадь и всадник сохраняли неподвижность, они выглядели как изваяние, как застывший конный страж, стерегущий местность.

Шотландские воины с беспокойством, но и е великой гордостью взирали на своего смелого, но безрассудного вождя, который не взял даже оружия, если не считать боевого топорика, небрежно лежащего на седле.

Брат Уолдеф осенил себя крестом и торопливо забормотал молитву, поняв, что задумал Брюс Карлейль, находившийся рядом с отрядом копьеносцев, командовать которыми ему поручили, негромко выругался: зачем Роберт дразнит врага в такой момент, когда от его присутствия столько зависит? Неужели сомневается в силе духа своей армии и хочет таким образом подлить масла в огонь?