– Жены всегда сидят дома, когда мужья уходят на войну.

– Да, – согласилась она. – Те жены, которые не в силах охранять своих мужей, прийти им на помощь в бою, защитить их со спины, если нужно. Такие женщины могут оставаться дома и ожидать возвращения мужей с поля битвы, не проклиная себя, если те не вернутся.

Она не сводила взора с его лица, и взгляд его серых глаз смягчился.

– Я тоже не хочу потерять тебя в сражении, жена, – сказал он.

– Значит, и меня надобно защитить со спины, когда идет бой. – Она помолчала. – Так могу я пойти?

Он понимал уже, что не сможет сказать «нет», ибо обидит ее, и если даже она подчинится, то будет глубоко Несчастна, чего допустить он не в состоянии. Кроме того, она доказала делом, что умеет сражаться ничуть не хуже, если не лучше большинства воинов-мужчин, которых он знал и кого они с Брюсом поведут вскоре к Линденроссу и, даст Бог, победив там, – к Эшинтону.

Он сказал:

– Хорошо, Джиллиана, я согласен, если Роберт примет тебя в свое войско... И если ты не будешь к тому времени беременна, – внезапно добавил он.

Но оба знали, что, несмотря на то наслаждение, которое испытывали от взаимной близости, его семя еще не дало всходов. Знали и верили, что все впереди: у них есть время.

Глядя, как в ее глазах засверкали слезы благодарности, он приподнял ее подбородок и поцеловал в губы прямо посреди двора.

После двух недель и трех дней утомительного путешествия брат Уолдеф прибыл в Виндзор, где узнал, что принцесса Мария уже некоторое время назад возвратилась в Эмсбери. Кто-то из прислуги сказал ему, что здесь, в городе, живет ее бывший стражник Роберт Уорд, с кем Уолдеф был хорошо знаком, и монах решил наведаться к нему и переночевать там, если можно.

Тот с радостью принял его и начал с ходу рассказывать о своих малых детях и о новой службе у графа Уорика. Потом поговорили о Джиллиане, былой сопернице Роберта в учебных битвах, и монах поведал молодому человеку, кто ее отец, после чего спросил:

– Кажется, твой теперешний хозяин, граф Уорик, один из тех, кто переправлял захваченного Уоллеса через границу восемь лет назад, в триста пятом году?

– По-моему, так, – отвечал тот после некоторого раздумья. – Что-то я слышал.

– А кто-нибудь, с кем ты сейчас служишь, Роберт, может лучше помнить те времена? Хотелось бы побольше узнать, как и что тогда было.

Роберт опять задумался и потом сказал:

– Есть, наверное, один или два, которые что-то вспомнят. Особенно если напоить хорошенько.

– Я бы очень хотел поговорить с ними, Роберт. Видишь ли, леди Карлейль ничего не знает о последних днях отца, и, полагаю, ты согласишься, имеет право узнать. Так что устрой мне встречу завтра утром с кем-нибудь из них.

– Конечно, брат Уолдеф. Святое дело! Рад буду помочь ей. Помню, как мы славно бились на мечах. Ох и хороша девчонка!

Уолдеф возлагал немалые надежды на предстоящий разговор, который, даст Бог, откроет нечто новое и более определенное в судьбе Уоллеса, после чего намеревался отправиться прямо в Эмсбери к сестре Марии. Он даже был доволен, что не придется присутствовать в замке Виндзор, в королевской резиденции, когда туда придет весть о наступлении шотландцев на Линденросс и Эшинтон, которое, он чнал, планировалось Брюсом.

Роберт тем временем увлеченно рассказывал о недавней военной кампании в Ирландии. На другой день Роберт устроил встречу монаха с двумя старыми воинами, которая дала свои результаты.

Он узнал от них, что сам граф всегда предпочитал начинать сражение, только если считал шансы на свою победу достаточно высокими, для чего был готов идти на все, в том числе на подкуп или, как говорится, подмазать колеса. И в том случае, о котором идет речь, он послал облеченного его доверием человека, а может, и нескольких человек, чтобы от имени короля они подкупили наиболее податливого из шотландских лордов. Вроде Уорик намеревался даже попытаться подкупить самого Уоллеса...

Самым интересным в полученной отрывочной информации брат Уолдеф посчитал мелькнувшие слова о том, что кто-то из шотландцев все же изъявил согласие стать предателем за определенную мзду. Значит, решил брат Уолдеф, есть люди, кроме исполнителя, которые знают, как все было, и знают в лицо его самого, что имело большое значение для расследования...

Через два дня брат Уолдеф уже ехал в Эмсбери и скоро увидел сестру Марию.

Среди монахов и монахинь не принято обнимать друг друга, но сестра Мария, нарушив все правила, ласково обняла Уолдефа и пригласила в свои покои.

Первый ее вопрос касался Джиллианы.

И следующие четверть с лишним часа обычно немногословный монах подробно рассказывал об их общей любимице и подопечной, не скрывая всех перипетий ее семейной жизни вплоть до самого страшного события – покушения на Брюса и последующего наказания. В конце рассказа Мария уже не могла усидеть на месте, она поднялась и начала ходить по комнате, спрятав руки в рукава монашеского одеяния.

– Я во всем виновата, – сказала она. – Я не имела права вовлекать ее в отцовские дела.

– О нет, – осмелился возразить монах. – Был грех, было наказание. И воспоследовал благополучный, благодарение Господу, конец. И сейчас все встало на свои места: Карлейль не перестал любить ее, он нашел к ней подход, ключ, который так долго искал, а она... вы не узнаете ее, сестра, когда увидите... Мы все молимся о вашем приезде.

– Господь надоумил нас избрать ей в мужья достойного и необходимого для нее человека, – проговорила Мария, – и я желала бы узнать его получше.

– Джиллиана послала вам письмо, – вспомнил Уолдеф, доставая послание из сумки на поясе. – В нем она тоже просит вас посетить ее и, если возможно, поехать прямо со мной.

Колокольный звон позвал на вечернюю молитву Пресвятой Богородице, и решение пока осталось неясным.

Однако надолго сестра Мария откладывать его не стала и после молитвы и прочтения письма Джиллианы сказала брату Уолдефу за легким ужином, что укрепилась в намерении как можно скорее отправиться в Гленкирк, чем несказанно его обрадовала.

Отложив кусок хлеба, который он поднес было ко рту, монах воскликнул:

– Как хорошо! У меня для вас тоже приятная новость о нашей Джиллиане. Она подарила доставшийся ей отцовский меч, тот самый «зуб змеи», своему мужу.

– Вы действительно обрадовали меня, брат, – с чувством произнесла Мария. – Значит, наша девочка скинула со своей души страшный гнет завета «око за око».

– Да, она будет ждать законного его претворения, – подтвердил брат Уолдеф.

Глава 15

Войско Роберта Брюса в течение одного дня захватило замок Линденросс и двинулось затем на Эшинтон. Отнюдь не образцовое, не слишком хорошо подготовленное, плохо одетое и не очень дисциплинированное войско одерживало победу, руководствуясь преданностью своему вождю и воодушевлением, с которым каждый воин бросался в бой и погибал, если на то была Божья воля. В те годы шотландцам удавалось выходить победителями там, где в тех же условиях терпели поражение от англичан ирландцы и валлийцы.

Крепость Эшинтон взяли в последовавшие два дня с малыми потерями. Английских воинов оставалось там не очень много, и сражались они вяло.

Вообще той весной английских войск в Шотландии присутствовало значительно меньше, чем в предыдущие годы: король Эдуард мало интересовался ими, куда больше думая и заботясь о своих фаворитах, обретение которых стало весьма Затруднительным после печальной участи казненного Гавестона.

Мечта Джиллианы сбылась: она принимала участие в военных действиях, поскольку Брюс, переговорив с Джоном, одобрил ее присутствие в войске, в одном отряде с воинами из клана Карлейля, которые поначалу недоуменно качали головами, но вскоре начали искренне и довольно громко восхищаться ее воинским мастерством. Она никогда не просила для себя снисхождения и наравне со всеми участвовала в рукопашных боях.

Конечно, мужчины старались ее беречь, но даже Карлейль почти перестал бояться за нее, видя, как смело она ведет себя в самых трудных ситуациях и в то же время обладает достаточной осторожностью, чтобы не рисковать понапрасну.

Однако столкновения с противником бывали не слишком часты, и Джиллиана немало времени проводила в военном лагере, среди шатров и палаток, там, где подковывают коней, готовят пищу, стирают и сушат одежду. Везде уже привыкли к удивительной женщине в мужском наряде с мечом на боку.

Как-то раз, когда она шла из тылового лагеря в расположение своего отряда, ее окликнул кто-то, и, повернувшись, она увидела нагонявшего ее графа Мантита.

– Могу я пройтись с вами, леди Карлейль? – спросил он, проявляя и здесь, чуть ли не на ратном поле, изысканность манер.

Ей хотелось побыть одной, но как отказать такому любезному кавалеру, к тому же графу, и она с улыбкой произнесла:

– Почту за честь, милорд. Как прошло вчерашнее столкновение с англичанами?

– Превосходно. Хотя оно едва ли войдет в историю.

– Очень мало битв входят в историю, милорд.

– Почему же? А мост Стерлинг? – возразил он.

– Да, конечно.

Голос ее смягчился, она вспомнила об отце, кому обязана тем, что находится сейчас в рядах шотландских воинов, и в конце концов тем, что стала женой Джона Карлейля, который сейчас недалеко отсюда, в своем шатре, беседует с Брюсом, а к вечеру она и он снова останутся там одни... друг с другом...

Мантит, глядя сбоку на ее точеный профиль и расцветшую фигуру, достоинства которой еще больше подчеркивались мужской одеждой, думал о том, что совсем неплохо, если бы такая женщина оказалась сегодня ночью у него в шатре: он бы нашел в себе силы не только для разговора о прошедших и будущих битвах.

Неосуществимость своей мечты раздосадовала его. Он представил себе, как Джон Карлейль исполнит сегодня его собственные намерения, и ему захотелось хоть как-то уязвить ее, поддеть, уколоть... Например, мечом. Немножко, слегка. Показать, что она здесь неровня прочим воинам. Мужчинам... И совершенно напрасно находится среди них, смущая своим обличьем...