Однако у него ничего не получилось: он надолго задержался в зале, а потом в кабинете Брюса за важными разговорами о дальнейших военных и прочих планах шотландского государства, и, когда добрался наконец до спальни, Джиллиана уже крепко спала. И он не стал ее будить, хотя Джиллиана только делала вид, что спала. Она никак не могла уснуть, напряженно ожидая часа, когда сможет приступить к выполнению того, к чему шла столько месяцев, и вот наконец роковой день и час настал!

Войдя в комнату, Карлейль первым делом разделся догола и окунулся в ванну с еще теплой водой, надеясь, что Джиллиана все-таки проснется, но она продолжала спать. Бормоча под нос проклятия по поводу ее неизменного упрямства, он вытерся и лег. Его сразу потянуло в сон – день оказался суматошным, съедено и выпито немало, и так не хотелось снова вступать в изнурительную словесную борьбу со странным, невозможным, но ставшим таким дорогим для него существом.

Он уснул быстрее, чем предполагал, однако через какое-то время пробудился, потому что Джиллиана поднималась с кровати.

– В чем дело? – спросил он.

– Иду в туалетную комнату, – ответила она неестественно бодрым голосом, хотя ночь была в самом разгаре.

– Нам надо поговорить, – вспомнил он о своем намерении.

– Как только вернусь, – ответила она и ушла, кутаясь в короткое одеяло.

Он лежал, бодрствуя еще какое-то время, потом решил пойти за ней, не понимая и злясь, отчего она так долго не возвращается, но вновь его сморил сон.

Вытащив одежду из-за сундука, Джиллиана нашла укромное место на задней лестнице, где быстро оделась, натянула башмаки, взяла в руки ножницы и, не колеблясь, – она решила сделать так еще за столом – отрезала себе обе косы на уровне плеч, после чего распушила их остатки. Теперь у нее была прическа обыкновенного воина. С женским обличьем покончено. Она – простой воин, выполняющий свой долг, даже если его ожидает смерть.

Убедившись, что коридор пуст, она осторожно пошла обратно к спальне. Там, у дверей, положила на пол одеяло, которое сняла с себя, а на него – ножницы и то, что осталось от кос: последний, заключительный жест непокорности, непримиримости, вызова.

Упрятав нож в рукав куртки, она снова направилась в глубь коридора, медленно, осторожно озираясь, словно в ( поисках чего-то, и остановилась наконец у одной из комнат, куда вела дверь с величественной резьбой и монументальной ручкой, за которой располагались покои хозяина замка.

Роберт Брюс не пользовался бы славой опытного воина, не обладай он рядом характерных для звания такового признаков, среди которых одним из главных было превосходное чутье. Именно оно помогло ему в разгар ночи мгновенно проснуться и понять, что в комнату кто-то проник. Он напрягся, однако не пошевелился, глаза понемногу привыкали к бледному лунному свету из окна, благодаря которому стали различаться кое-какие предметы.

После того как дверь бесшумно прикрылась, в комнате по-прежнему не раздавалось ни звука, из чего Брюс сделал вывод, что убийца – а кто еще мог тайком проникнуть к нему посреди ночи? – человек опытный и осмотрительный. Сам же он лежал в постели в одной ночной рубашке, безоружный, и дотянуться до меча одним движением оказалось совершенно невозможно. Разве мог он предположить, что кому-то из его преданных вассалов придет в голову мысль лишить его жизни? Впрочем, на этом свете бывает все... Осторожно он выпростал руки из-под одеяла.

Когда до постели, на которой лежал Брюс, оставалось меньше трех футов, Джиллиана прыгнула вперед. В лунных лучах блеснул клинок, Роберт вытянул левую руку, по которой пришелся удар, и вскочил с кровати. На предплечье у него появился длинный, не слишком глубокий порез, однако ему удалось оттолкнуть нападавшего и следующим ударом сбить его с ног. В короткой схватке он понял, что на него напала женщина, ибо его рука коснулась ее груди.

Лежа на полу, Джиллиана ожидала, что он крикнет стражу или схватится за меч, но Брюс не сделал ни того ни другого.

Он уже понимал, что только одна женщина из известных ему могла решиться на подобный поступок. Но почему? Сошла с ума?..

Он вывернул кисть ее правой руки так, что клинок повернулся острием к полу, но Джиллиана продолжала яростно сопротивляться, норовя нанести еще удар, пока Брюс не вырвал у нее нож и не отбросил его в дальний конец комнаты.

– Джиллиана! – прошипел он сквозь зубы. – Что с тобой? Почему?..

– За моего отца, – твердым звонким голосом ответила она, пытаясь освободиться от его хватки.

– Какое отношение имеет Уоллес к твоему безумию?

– Вы предали его англичанам!.. – крикнула она, напрасно вглядываясь в темноте в его лицо, чтобы увидеть на нем отпечатки вины и стыда.

– Я?

В его голосе смешались удивление, возмущение, ярость, которые она не могла не посчитать искренними. И тем не менее повторила:

– Да, вы! Кто же еще?

– Почему?.. Во имя Господа, , . Что ты мелешь, несчастная? – Голос у него прерывался от негодования. – Совсем спятила?..

Ему уже многое стало понятным, он почти успокоился и впервые обратил внимание паевою руку, которая сильно кровоточила.

К своему ужасу, Джиллиана сразу почувствовала, что Брюс говорит правду. Она ведь, в сущности, всегда сомневалась в его вине, но он оказался единственным, на кого пали хоть какие-то подозрения, и ей показалось, что если они отпадут, то некого будет наказывать за содеянное, некому мстить... А ей необходимо было действовать – вот она и кинулась сломя голову на первого, кто подвернулся... А какие, собственно, доказательства она имела? Одни только туманные подозрения, возникшие из чьих-то случайных слов... Боже!..

В глубине души она обрадовалась, что Брюс невиновен. Но кто же тогда?.. Кто?.. И что она наделала! Какую глупость совершила! Какое недомыслие! А могло ведь окончиться гораздо хуже... Страшно подумать... Но все равно ее ждет ужасное и заслуженное наказание...

Да, она долго вынашивала свое горе, свои страдания за судьбу отца, жажду мести... За последний год. она познала большое чувство к человеку, ставшему ее мужем, единственному, на кого она могла надеяться, с кем могла быть по-настоящему близкой, но он отказывался относиться к ней так, как ей хотелось, как она ожидала...

И результатом всего стал ее безумный поступок нынешней ночью, за который она должна неминуемо поплатиться, потому что ничего другого не достойна...

Она вскрикнула и застонала – от отчаяния, от ощущения краха всех надежд, от невыносимой душевной боли. Брюс ослабил хватку, и она тотчас вырвалась из его рук и ринулась к двери. Он бросился за ней, но упустил в темноте; она выбежала из комнаты и исчезла в глубине коридоров.

Она бежала изо всех сил и, прежде чем Брюс успел поднять тревогу и послать за ней погоню, сумела выбежать за ворота замка – благо они не были заперты по случаю сегодняшнего пиршества – и исчезнуть в ночной темноте.

Проснувшийся от шума и криков Карлейль оделся и, отворив дверь комнаты, наткнулся на лежащее у порога послание от Джиллианы в виде ножниц и двух отрезанных кос. Со сдавленным проклятием схватив символы неповиновения, он поспешил в покои Брюса, где уже толпилась добрая половина жителей замка.

В свете многочисленных факелов Брюс стоял посреди комнаты, его левая рука была обвернута окровавленным концом простыни. К нему уже спешил брат Уолдеф с мазями и повязками. Заметив Карлейля, Брюс сделал ему знак подойти ближе, в то же время отдавая распоряжения немедленно отыскать и привести к нему леди Карлейль, в припадке болезни, как он сказал, убежавшую из замка. Джону, пожелавшему тоже принять участие в поисках, он велел оставаться с ним, чтобы первым встретить жену, когда та будет найдена.

После того как почти все ушли и в комнате остались только Карлейль и брат Уолдеф, Джон сказал Брюсу:

– Милорд, я глубоко скорблю и чувствую во всем случившемся свою вину. И если...

Но Брюс перебил его, произнеся:

– Послушай, Джон, единственное, за что я осуждаю тебя, что ты не запер ее на сто замков несколько месяцев назад, когда она, видимо, еще только начала поддаваться своей безумной мысли о моем предательстве. Но ведь я хорошо знаю, отчего ты не поступил так с ней, – потому что любишь ее. Не могу понять одного: кто вбил ей в голову, что я продал Уоллеса англичанам?

Брат Уолдеф сказал задумчиво:

– Она тщетно искала виновного. И ей просто необходимо было кого-то найти. Она искала выход своему отчаянию. Сходила с ума от бессилия. От невозможности раскрыть тайну.

– Господи! – воскликнул Брюс. – Да от такого любой рехнется! С такими мыслями просто нельзя жить!

Кровь отхлынула от лица Карлейля. В словах Брюса ему почудился смертный приговор Джиллиане. Он хотел сказать Брюсу: «Прошу тебя, Роберт, не убивай ее», но не сумел и лишь тихо проговорил:

– Что бы ты ни решил, клан Карлейлей примет твой вердикт.

Брат Уолдеф, услышавший слова Карлейля, поднял глаза на говорившего и увидел у него в руках две черные как вороново крыло тугие косы. Сердце старого монаха дрогнуло, он принялся истово молиться за то, чтобы Роберт Брюс посчитал поступок Джиллианы глупым и поэтому не заслуживающим смерти.

Глава 12

Ночь шла к концу, однако никто в замке не спал. Карлейль и Брюс сидели за флягой с бренди, и с каждым новым глотком Роберт все больше свирепел по поводу того, в чем и как посмела заподозрить его Джиллиана. Агнес, разбуженная ночной суматохой, долго не могла взять в толк, что случилось, а когда поняла, пришла в ужас: при всем своем добросердечии она не могла понять и тем более хоть как-то оправдать Джиллиану, и горькие слезы Пились из ее доверчивых глаз. Она отправилась по коридорам, чтобы разыскать Джейми, но ей сказали, что он вместе с людьми Карлейля находится за стенами замка – они ищут беглянку.

Уже начинал брезжить рассвет, когда Джиллиану ввели в большой зал замка Канросс. Лицо ее было исцарапано колкими ветвями кустарника, короткие волосы растрепаны, кисти рук крепко связаны, ибо она оказывала сопротивление и ни за что не хотела возвращаться в замок. Пленницу сопровождал Джейми Джилли, вид у которого было непривычно мрачным и выражал полную растерянность.