– Только ты не обижайся, – проникновенно начала Надежда, и ничего хорошего ее тон не сулил, – но ты в последнее время сдала.

– Что значит – сдала?

– То и значит. Осунулась как-то, постарела. Бессонные ночи не проходят даром, а возможности ботокса не безграничны.

– Мне никто моего возраста не дает, – промямлила Татьяна, борясь с желанием лихорадочно ощупать собственное лицо, а потом достать пудреницу и убедиться, что она по-прежнему хороша собой.

– В общем, я тебе дала совет, а уж следовать ли ему – решать тебе. По-моему, никому в нашем возрасте не помешает немного освежиться. В общем, если надумаешь, адресок пластического хирурга я тебе дам.


Махинация, предложенная пластическим хирургом, была проста как дважды два. Липосакция плюс липофилинг. Жир из Татьяниной попы будет выкачан и часть его достанется губам, с возрастом несколько утратившим свежие аппетитные очертания.

Липосакция плюс липофилинг. Идеальная гармония. Закон равномерного перераспределения жира в природе.

Татьяна всегда думала, что решиться на подобный шаг непросто. Одно дело – тратить бешеные тысячи на косметолога, мужественно терпеть болезненные инъекции красоты, стиснув зубы уклоняться от заманчивого тортика в пользу тошнотворного шпината. И совсем другое – сдаться на милость хирурга. Словно самой себе признаться наконец в бесповоротности времени и тщетности всех многолетних стараний.

Но хирург был таким располагающим, клиника – известной, к тому же в холле Татьяна встретила старую приятельницу Леку, которая, оказывается, наведывалась сюда уже в третий раз, даром что была на три года моложе самой Татьяны.

В общем, Татьяна приняла решение в тот же вечер, и три дня спустя уже вернулась в клинику – в плотно надвинутой на глаза бейсболке и со спортивной сумкой на плече. Она проведет здесь две недели – сначала в палате, потом в реабилитационном центре, одни сутки пребывания в котором стоят как ночь в пятизвездочном отеле на Лазурном берегу. Потом какое-то время придется носить специальное компрессионное белье. Зато потом бедра ее приобретут былые девичьи очертания, губки нальются свежим соком – все клоны Анджелины Джоли must die!!!

Якову было сказано, что она едет поправлять здоровье на морской курорт в обществе хорошей подруги. Он отнесся к этому с пониманием – для женщин его круга внеплановые поездки к морю были делом самим собою разумеющимся. Даже в Шереметьево проводил – Татьяна чувствовала себя немного неловко, прощаясь с ним в зале ожиданий, – то была ее первая крупная ложь. Зато Надежда, которой досталась роль подруги, ликовала – ей давно хотелось хоть одним глазком взглянуть на того, кто заставил циничную прожигательницу жизни Татьяну так измениться.

Когда Яков, расцеловав Татьяну, уехал, Надежда едва не захлебнулась от восторга:

– Теперь я тебя понимаю! Ну, надо же, такой мужик!

– Я думала, он не в твоем вкусе, – растерянно заметила Татьяна, которой все еще было немного не по себе.

– Да что ты мелешь? У него же на лбу написано: мужик. Таких почти не осталось, тебе, можно сказать, перепал реликтовый экземпляр. Жаль, что ты так влюблена, а то я бы его одолжила.

У Татьяны даже не было сил реагировать на пошлые шутки. Она чувствовала себя такой разбитой, как будто всю ночь гуляла в винном баре и вот теперь расплачивалась за свою легкомысленность на важном совещании. «Я ему соврала. Впервые, – думала она, – наверное, когда-нибудь это должно было случиться. Все друг другу врут, это нормально. И все-таки… Интересно, что бы он сказал, если бы узнал о клинике? Мужчины относятся к таким вещам подозрительно. Впрочем, какая разница, откуда ему узнать. Это навсегда так и останется моим маленьким секретом».

Они с Надеждой выпили безвкусный кофе в баре аэропорта, потом, воровато озираясь, выбрались на улицу через самый дальний выход и оперативно поймали такси с запредельно высоким «аэропортовским» тарифом.


Операция прошла удачно – во всяком случае, так говорил врач. Сама же Татьяна чувствовала себя отвратительно – ее бедра болели так, словно она перетрудилась в тренажерном зале, и боль эта не умолкала ни на минуту. По вечерам улыбчивая медсестра делала ей обезболивающий укол, позволяющий хоть пару часиков вздремнуть, в остальное же время приходилось перебиваться с аспирина на кетанол. К тому же лицо ее выглядело не лучшим образом – а ведь на консультации было обещано, что новые губы примут соблазнительный вид уже на третий день после операции. Но прошло полторы недели, а губы все еще были распухшими и болезненно алыми, словно их обладательница неизвестно зачем наелась кактусов. Два миниатюрных воздушных шарика, приклеенных к лицу, – она подходила к зеркалу и чувствовала себя полной идиоткой.

Единственным человеком, внушающим оптимизм, как ни странно, оказалась Надежда. Она приходила почти каждый день. Приносила еще теплые шоколадные кексы из французской кондитерской и суши из японского ресторана за углом – ни то, ни другое Татьяна есть новыми губами не могла.

– Губошлепик мой, – ласково говорила Надежда, наблюдая за тем, как ее несчастная подруга через трубочку поглощает кефир, – ничего, я говорила с врачом, так бывает. Все-таки возраст. Скоро отек спадет, и тебе будет даже смешно обо всем этом вспоминать.

– Тебе легко говорить, – шепелявила Татьяна, – никогда я не чувствовала себя такой уродливой, – она хлопнула себя по бедрам, заточенным в повязки и обтянутым некрасивым бельем, и поморщилась от боли.

Это случилось на девятый день ее пребывания в реабилитационном центре. Повинуясь унылому больничному распорядку, после вялого завтрака, состоявшего из жидкой каши и свежего сока, Татьяна выползла на прогулку в живописный садик, находившийся на заднем дворе клиники. Глаза ее закрывали огромные темные очки, шелковая бандана была плотно надвинута на лоб – этот камуфляж был предназначен для случайных знакомых, которых она теоретически могла здесь встретить.

Татьяна медленно брела по алее, когда ее окликнули:

– Танюша! А у меня сюрприз!

Она улыбнулась, не оборачиваясь. Очередной сюрприз от Надежды – наверняка опять какая-нибудь бессмысленная еда, которую она не сможет есть, косметика, которой она не может пользоваться, или одежда, которая все равно на нее не налезет из-за чертова компрессионного белья.

– Ну же! Обернись!

Так она и сделала – о, лучше бы она тянула время, оставаясь на месте, или бросилась бы обратно в клинику, закрывая ладонями лицо, а потом все отрицала.

Прямо перед ней стояла подозрительно нарядная Надежда, отчего-то решившая с самого утра взгромоздиться на представляющие опасность для жизни каблуки. Ее подведенные глаза сверкали, блестящие губы были растянуты в самой доброжелательной из возможных улыбок. А рядом с ней был… Яков.

Яков собственной персоной!

Яков, который думал, что в этот самый момент она нежится в волнах Средиземного моря, подставляя ласковому солнышку измученное городскими стрессами лицо.

– Мы случайно встретились в «Галерее», – невинным тоном объяснила Надежда, – и Яша так тепло о тебе отзывался, так скучал… что я просто не удержалась.

Яков даже не улыбнулся. У него был такой взгляд, словно он только что застал ее в постели по меньшей мере с тремя похотливо стонущими мужчинами.

– Ты? – его глаза формой напоминали огромные блюдца. – Значит… это правда? Я сначала не поверил…

Она словно онемела, соляным столбом приросла к земле.

– Таня, но… зачем?

– Прости, я тебя обманула, – выдавила Татьяна, – но я хотела как лучше…

– Не в обмане дело. Просто, зачем тебе вообще понадобилось, – он кивнул на ее бесформенные бедра, – это? И эти губы… Ты знаешь, что похожа на клоуна?

– Яша, я…

– Ты и так отлично выглядела, я никогда не дал бы тебе и тридцати пяти.

– Это так, но ей-то двадцать пять! – вырвалось у Татьяны.

– Ей – это кому?

– Елене, – промямлила она, – твоему первому ассистенту.

Яков нахмурился:

– Так, а при чем здесь Елена?

И тогда она торопливо выложила ему все – и о своем страхе старости, запрятанном в самую дальнюю внутреннюю шкатулку, и о загульной жизни, которой она была вполне довольна, пока не встретила его, и о тех чувствах, которые она испытала, увидев его в обществе Прекрасной Елены, и о своей подруге Надежде, которая вовремя подоспела с грамотным советом…

Яков слушал молча, но его лицо все больше мрачнело.

– Я же был готов сделать тебе предложение. Ты казалась такой уверенной в себе и мудрой. Я бы никогда не подумал, что у тебя есть глупые комплексы.

– У всех женщин есть глупые комплексы, – ее глаза под стеклами темных очков наполнились едкой влагой.

– Я думал, ты не такая как все, – развел руками он.

Вышедшие на прогулку пациенты клиники пластической хирургии с тщательно скрываемым любопытством наблюдали за драмой, разворачивающейся у них на глазах. Женщина с исхудавшим от вынужденной недельной голодовки лицом с помощью очков и банданы пыталась казаться моложе, но все равно было видно, что мадам успела пятый десяток разменять… Другая женщина, беззаботная, улыбающаяся, модно одетая, красивая – казалось, происходящее не имело к ней ни малейшего отношения. И коренастый мужчина с растерянным лицом – кажется, он вот-вот заплачет. Женщина в бандане пытается что-то ему сказать, но он только хмурит брови и отводит взгляд. А потом и вовсе разворачивается на каблуках своих модных ботинок и, махнув рукой, идет прочь, не обращая внимания на то, что кто-то умоляюще плачет ему вслед.


Потом она спрашивала Надежду:

– Зачем? Зачем ты это сделала?

Та пожимала плечами и даже не пыталась хоть как-то оправдаться.

– Неужели ты не догадывалась, что после такого он меня бросит? – наседала Татьяна, хотя и сама понимала, что поезд ушел и нет смысла восстанавливать справедливость.

– Догадывалась, – призналась Надежда, – но потом ты сама меня поблагодаришь.