Тилли Бэгшоу - Сидни Шелдон. После полуночи

Но после полуночи пришел е-мейл с досье на Томми Бернса. И точно, за этим «семьянином» тянулся шлейф приговоров за преступления на почве секса сроком почти в двадцать лет. Два дела об изнасиловании были закрыты за отсутствием улик.

Ничего не скажешь, добрый самаритянин!

В этом фургоне кое-что произошло. Бернс был закоренелым насильником, Грейс защищалась. По крайней мере в этом случае она была жертвой. И Митч неожиданно осознал, что не хотел бы видеть ее жертвой. Ей больше подходила роль плохой девчонки.

Обычно он придерживался весьма твердого мнения о людях, которых предавал в руки правосудия. В глазах Митча все они были родней тому, кто убил его отца: преступники, люди, которые заслуживали самого сурового наказания. Но он уже изменил отношение к Грейс. Правда, отчасти все еще ненавидел ее за преступления. Ее жадность и полное отсутствие раскаяния были отражены во всех документах. И все же какой-то частью души он жалел эту женщину. Жалел за то, что пришлось столкнуться с таким, как Томми Бернс. За то, что ее сестрами были бессердечные стервы.

Митч закрыл глаза и попытался представить, что пережила Брукштайн в фургоне Бернса. Одна, в бегах, отчаявшаяся, и первый человек, кому она доверилась, оказался психом и извращенцем. Бернса великаном не назовешь, но он силен и, возможно, одержим идеей получить любую женщину, которая попадется ему на глаза. Нужно иметь большое мужество, чтобы так яростно защищаться.

Но каким был ее следующий шаг?

Она больше не посмела бы сесть к кому-то в машину после недавнего изнасилования. Пошла бы пешком. Значит, той ночью она не могла уйти слишком далеко. Пару миль, возможно. Самое большее – пять.

Митч вытащил карту, нашел то место, где был брошен фургон Бернса, и красным карандашом обвел территорию радиусом пять миль.

В круге оказался только один городок.

Старик так возбужденно махал тонкими руками, что Митч едва сдерживал смех. Похож на Йоду, которого вот-вот хватит удар!

– Говорил я им! Говорил, что она была здесь, а они только отмахивались! Полагают, что старик вроде меня давно выжил из ума. Среди ночи она явилась, среди ночи! И без вещей! Говорил я им. Говорил, что у нее даже сумки не было! Это неправильно! Но разве меня кто-то послушал? Нет, сэр!

Оказалось, что в Ричардсвилле всего один мотель. Когда Митч позвонил и упомянул имя Грейс Брукштайн, владелец буквально с катушек съехал. Да, Грейс была здесь. Он так и сказал полицейскому. Разве эти клоуны никогда не разговаривают друг с другом?

– Надеюсь, вы уволите этого офицера, Маккинли! Наглый кусок дерьма, извините за выражение, детектив. Но я ему говорил! – Митч повернулся к эксперту, искавшему в комнате отпечатки. Тот покачал головой.

– Чисто, как в операционной, босс. Простите. Если она и была здесь, наверняка постаралась замести следы.

У старика был такой вид, словно его седая голова сейчас разлетится как арбуз.

– Что значит «если»? Никаких «если». Она была здесь! Сколько раз вам повторять? Грейс. Брукштайн. Была. Здесь.

– Уверен, что так оно и было, сэр, – кивнул Митч.

«Только сейчас ее здесь нет. Еще один тупик».

– Как насчет моей награды? Парень в телевизоре сказал: двести тысяч баксов!

– Мы с вами свяжемся.

В участке Митча ждали новости.

– Ваша жена звонила, – сообщила дежурный сержант.

– Бывшая жена, – поправил Митч.

– Не важно. Что-то вопила насчет детского спектакля. Судя по всему, настроение у нее не из лучших.

Митч застонал. Будь оно все проклято! Пьеса Селесты! Неужели спектакль был сегодня? Митч клялся всеми святыми, что придет, но так замотался за последние сорок восемь часов, что совершенно обо всем позабыл. Нет, он давно заслуживает медалей: как худший в мире отец и худший в мире коп!

Сгорая от стыда, он стал набирать на мобильном домашний номер, но тут вмешалась сержант:

– Еще одно, сэр. Приходил какой-то парень. Сказал, что имеет информацию о Грейс Брукштайн. Вроде он ее знает. Хотел поговорить с вами, но ждать не стал.

– Имя? Адрес?

Сержант покачала головой:

– Ничего не хотел говорить. Передал, что до шести будет ждать в этом баре.

Она сунула Митчу грязный клочок бумаги с нацарапанным на нем адресом.

Митч вздохнул. Вероятно, очередной охотник за наградой. С другой стороны, бар всего в паре кварталов отсюда. Все лучше, чем выдержать бурю гнева Хелен и услышать разочарование в голосе Селесты.

Настенные часы показывали без десяти шесть.

Ровно в шесть Митч вошел в бар, как раз в ту минуту, как из дверей выходил темноволосый красавец с орлиным носом. Увидев, что других посетителей нет, Митч выбежал на улицу и догнал его.

– Привет. Это вы хотели меня видеть? Я детектив Коннорс.

Брюнет глянул на часы.

– Вы опоздали.

Митч раздраженно нахмурился. Что за кретин?

– Послушай, приятель, у меня нет времени для игр. У тебя есть для меня информация или нет?

– Знаете, вам не мешало быть повежливее. Ваша задница на кону, Коннорс, а я могу ее спасти. Не бесплатно, конечно. Я знаю, где будет Грейс Брукштайн завтра в полдень. И если будете любезны со мной – по-настоящему любезны, – я отведу вас к ней.

Этой ночью Селеста Коннорс плакала, пока не заснула.

Папа так и не позвонил.

Дэйви Баккола метался по гостиничному номеру как тигр в клетке. Его люкс в «Парамаунте» на Таймс-сквер мог с полным правом считаться роскошным. Постельное белье от «Фретте», изящная современная мебель, кашемировые пледы по пятьсот долларов, небрежно брошенные на спинку кресла. Да, сюда можно привести женщину!

К сожалению, был он не с женщиной. В номере толпились копы. И действовали ему на нервы.

– Не шевелитесь, мистер Баккола. Мы должны проверить работу микрофона.

Дэйви закурил сигарету. Уже третью за последние три минуты.

– Снова?

– Да, снова, – злобно бросил Митч Коннорс. – Если хотите увидеть эти двести штук, советую вам быть посговорчивее.

Дэйви подумал, что коп, возможно, тоже нервничает. Не хочет, чтобы операция сорвалась.

Дэйви чувствовал себя последним негодяем. Да. Он предал Грейс Брукштайн, хотя она всегда ему нравилась. Более того, он был убежден, что она невиновна в тех преступлениях, за которые ее осудили. Но двести тысяч… Двести тысяч…

Он пытался оправдать себя. В конце концов, он пытался защитить Грейс. По крайней мере ее не пристрелят при задержании.

Кроме того, он не сообщил ни Коннорсу, ни другим копам о нарытой им информации. Позднее, когда Грейс будет в безопасности, он использует эту информацию для подачи апелляции и возобновления следствия по делу смерти Ленни. Или продаст ее. Интересно, сколько дадут в «Вэнити фэйр» за такую сенсацию? Если повезет, он удвоит наградные деньги.

Конечно, в глубине души Баккола сознавал, что предает ни в чем не повинную женщину ради денег. В точности как предали ее все остальные. Это не двести тысяч долларов, а тридцать иудиных сребреников.

– Мистер Баккола, вы здесь?

Дэйви испуганно встрепенулся. Митч Коннорс снова орал на него.

– Остался час. Давайте еще раз обговорим наш план.

Грейс окунула пончик в горячий черный кофе и откусила сразу половину.

Восхитительно!

У них с Ленни были лучшие повара в стране, готовые приготовить лобстер «Термидор» или взбить суфле с сыром Грюйер в любое время дня и ночи. Но только на этой неделе она попробовала пончики. И не могла представить, как до сих пор жила без них.

Неделя оказалась полной новых впечатлений. То чувство родства с Нью-Йорком, которое испытала Грейс, вернувшись в этот город, сменилось восторженным изумлением. Это был тот же город, в котором она прожила всю жизнь, уезжая лишь на время. И все же совершенно другой. Нью-Йорк простых бедных людей был для Грейс словно другой планетой: поезда метро, грязноватые автобусы, закусочные, дома без лифта, общие ванные и телевизоры с воткнутыми сверху проволочными вешалками для одежды вместо антенны.

Ленни твердил, что ужасно быть бедным: «Бедность – самое деградирующее, самое разрушающее душу состояние, в которое только может погрузиться душа человеческая», – повторял он. Грейс не спорила. Раньше она никогда не была бедной. Но ведь и Ленни никогда не был в тюрьме! Теперь она знала, что такое «разрушающее душу состояние». Знала, что значит деградировать, лишиться всякого подобия человеческого достоинства. Бедность с этим и рядом не стояла…

По всем стандартам, отель в Куинсе, где поселилась Грейс, был дырой – грязной, тесной, с унылыми стенами цвета горчицы и крытыми линолеумом полами.

Но Грейс с наслаждением принюхивалась к запаху жареного лука, доносившемуся от лотка с хот-догами под ее окном, и забавлялась абсурдными ссорами между парочкой в номере напротив. Она чувствовала себя не такой одинокой. Словно была частью жизни этого города.

Утром, собираясь на встречу с Дэйви, Грейс вдруг подумала, что будет жаль уезжать отсюда. Но дольше оставаться нельзя. Во-первых, это небезопасно. Нужно постоянно переезжать с места на место. И, что важнее всего, настало время приступить к выполнению своей миссии.

Вооруженная информаций Дэйви, она начнет крестовый поход. Сегодня ее месть начнет осуществляться.

Оделась она очень просто: джинсы, мокасины, черный свитер с треугольным вырезом, пуховик. На лоб низко надвинута круглая шапочка. Джинсы уже стали чуть тесноваты в талии, чем в тот день, когда она их покупала. Грейс поправилась: побочный эффект пристрастия к пончикам.

Проглотив остатки кофе, она взглянула на часы. Одиннадцать.

Грейс вышла из отеля и направилась к метро.

Митч Коннорс не спал.

План был прост: Дэйви договорился встретиться с Грейс ровно в полдень, перед магазином игрушек на Таймс-сквер. В это время будет полно покупателей, наводняющих зимние распродажи, плюс обычные орды нагруженных рюкзаками туристов. Митч поставил за спиной Дэйви, в самом магазине, двух человек. Еще парочку – на выходе из метро. Шестеро прогуливались в толпе. Все были в гражданской одежде, вооружены и снабжены микрофонами. Митч не ожидал особых проблем. Но после того как Грейс разделалась с этой падалью, Томми Бернсом, рисковать было нельзя. Как только Дэйви увидит Грейс, тут же подаст копам сигнал тревоги по спрятанному в одежде микрофону. И те мгновенно возьмут ее в кольцо. Стоит Брукштайн приблизиться к Дэйви и пожать ему руку, как ее схватят. Легко и просто.