Джон Мерривейл был польщен. До той минуты никто не говорил, что верит в него.

– Спасибо. Но я не маркетолог. П-поверьте, я теоретик, не продавец, – выдавил он и тут же вспыхнул. Проклятое заикание! Какого черта никак не удается его преодолеть?!

Ленни улыбнулся про себя. Он еще и заика? Парень просто находка! Ни прибавить ни убавить!

– Послушайте, – объяснил он Джону, – продавцы у нас – по тринадцать на дюжину. Мне нужен человек, достойный доверия и умеющий держаться в тени. Тот, кто может уговорить восьмидесятипятилетнего швейцарского банкира расстаться с деньгами своей матушки. Я для этого не гожусь. Слишком…

Он поискал нужное слово.

– Слишком бросаюсь в глаза. Мне нужно, чтобы менеджер по предотвращению рисков в пенсионном фонде подумал: «Знаете что? Это честный парень. И он знает свое дело. Мне он нравится больше, чем этот нахальный тип из “Морган Стэнли”». Говорю, Джон, это вы и есть!

Беседа состоялась пятнадцать лет назад. «Кворум» стал самым прибыльным страховым фондом за всю историю Америки. Его щупальца проникли всюду: недвижимость, ипотека, промышленность, сфера обслуживания, технологии. Каждый из шести жителей Нью-Йорка, повторяем, один из шести, работал в компании, балансовые отчеты которой зависели от деятельности «Кворума». А деятельность «Кворума» не вызывала ничего, кроме восхищения. Фонд считался самым надежным в Америке. Даже сейчас, во время худшего с тридцатых годов экономического кризиса, когда гиганты вроде инвестиционных банков «Леман бразерс» и «Беа Стёрнс» валились как подкошенные, а правительство старалось спасти от банкротства такие ранее незыблемые компании, как «Эй-ай-джи»[5], потерявшие миллиарды, «Кворум» продолжал приносить скромный, но стабильный доход. Мир был охвачен паникой, Уолл-стрит – поставлена на колени. Ленни Брукштайн продолжал придерживаться своей системы, как обычно, на протяжении многих лет. И хорошие времена не кончались.

Много лет Ленни был уверен, что достиг всего. Он покупал себе дома по всему миру, но редко покидал Америку и делил время между особняком на Палм-Бич, квартирой на Пятой авеню и идиллическим поместьем на острове Нантакет. Он устраивал приемы, на которые стремились попасть все. Вкладывал в любимые поместья миллионы долларов. Купил яхту длиной триста футов, интерьер которой делал знаменитый дизайнер Теренс Дисдейл, и четырехтурбинный реактивный лайнер – аэробус «А-340», на котором летал всего дважды. Иногда он спал с одной из моделек, которые вились вокруг… если вдруг обнаруживал, что в настроении заняться сексом. Но он никогда не заводил постоянных подружек. Окруженный десятками людей, ко многим он относился весьма дружелюбно. Но у него не было друзей в обычном смысле слова. Ленни Брукштайна обожали все, кто его знал. Но он ни с кем не был близок. И всем это было известно.

И тут он встретил Грейс Ноулз.


Разница в возрасте между ними была более чем тридцать лет.

Грейс была младшей из знаменитых сестер Ноулз, дочерей покойного нью-йоркского тусовщика и светского льва Купера Ноулза. Купер Ноулз занимался торговлей недвижимостью и сколотил состояние в пару сотен миллионов. Хотя по масштабам ему было далеко до «того Доналда», любили его гораздо больше. Даже конкуренты неизменно отзывались о нем как о «джентльмене», «обаятельном человеке», «старой гвардии». Подобно старшим сестрам, Констанс и Онор, Грейс обожала отца. Ей было одиннадцать лет, когда Купер скончался. Его смерть оставила ничем не заполнимую пустоту в ее душе.

Мать Грейс снова вышла замуж, три раза подряд, и наконец окончательно переехала в Ист-Хэмптон, где жизнь девочек продолжалась обычным порядком: школа, шопинг, вечеринки, каникулы, снова шопинг. Конни и Онор, обе очень хорошенькие, имели большой успех в обществе. Но все поклонники дружно признавали, что самой красивой из сестер была Грейс. Когда в тринадцать лет она стала выступать в соревнованиях по гимнастике, в попытке немного отвлечься от постоянной скорби по отцу, старшие сестры облегченно вздохнули. Гимнастика означала тренировки и постоянные поездки за пределы штата. Конечно, как только они благополучно выйдут замуж, можно будет снова брать Грейс на вечеринки.

Ну а пока что Конни и Онор вполне искренне поощряли роман младшей сестры с гимнастическими брусьями.

К восемнадцати годам Грейс прекратила выступления, поскольку считалась слишком старой для этого вида спорта. К тому времени Конни уже успела выскочить за картинно-красивого инвестиционного банкира по имени Майкл Грей, делавшего успешную карьеру в «Леман бразерс». Онор сорвала брачный джек-пот, заарканив Джека Уорнера, конгрессмена от партии республиканцев в двадцатом избирательном округе Нью-Йорка. Джек считался перспективным кандидатом в сенат, а возможно, в один прекрасный день – и на президентский пост.

Свадьба Уорнеров широко освещалась в прессе, фотографии медового месяца появились в десятках национальных таблоидов. В качестве новой Кэролайн Кеннеди Онор могла позволить себе быть великодушной к младшей сестре. Именно она пригласила Грейс на прием в саду, где та впервые встретила Ленни Брукштайна.

В последующие годы Ленни и Грейс сравнивали ту встречу с ударом грома. Грейс было восемнадцать. Совсем ребенок, не имевший ни малейшего представления о жизни за пределами замкнутого ист-хэмптонского мирка, где ее баловали и всячески ублажали. Даже ее друзья по гимнастической секции были богаты. И все же было в ней нечто восхитительно естественное, не присущее избалованным деткам обеспеченных людей.

Ленни Брукштайн привык видеть вокруг себя женщин, которых его мать назвала бы «особами легкого поведения». Каждая девица, с которой он спал, непременно чего-то от него хотела. Драгоценности, деньги, меха, машины… словом, их интересовало нечто материальное.

Всех, кроме Грейс. У нее было качество, которого Ленни никогда не имел, но которое страстно желал заполучить. Нечто столь бесценное и неуловимое, что он почти изверился в том, что оно существует. Невинность.

Ленни Брукштайн жаждал завладеть Грейс Ноулз. Держать невинность в ладонях. Стать ее хозяином.

Причина влечения Грейс объяснялась еще проще. Девушка нуждалась в отце. В человеке, который защищал бы ее и любил такой, какая она есть. Как в детстве любил дочку Купер Ноулз. Правда заключалась в том, что Грейс мечтала снова вернуться в детство, к тому времени, когда она была абсолютно, безоглядно счастлива. Ленни Брукштайн предложил ей эту возможность. Грейс ухватилась за нее обеими руками.

Шесть недель спустя они поженились в Нантакете, в присутствии шестисот ближайших друзей Ленни. Шафером был Джон Мерривейл. Подружками – его жена Кэролайн и сестры Грейс.

Как-то вечером, во время медового месяца на острове Мюстик, Ленни нервно спросил:

– Как насчет детей? Мы никогда это не обсуждали. Полагаю, ты рано или поздно захочешь стать матерью.

Грейс долго, задумчиво смотрела на океан, на поверхности которого плясали отблески мягкого лунного света, прежде чем ответить.

– Не слишком. Конечно, если ты хочешь детей, я с радостью рожу их тебе. Но я вполне счастлива тем, что есть. Мне больше нечего желать. Понимаешь, о чем я?

Ленни прекрасно понимал.

Это был один из самых счастливых моментов его жизни.


– Ты уже решила, что наденешь?

Прежде чем лечь, Ленни нацепил на нос очки для чтения и вынул из дипломата какие-то документы.

– Решила. Но это секрет. Я хочу тебя удивить.

Днем Грейс вместе со старшей сестрой Онор провела несколько беззаботных часов в бутике «Валентино». У Онор был безупречный вкус, и сестры любили делать покупки вместе. Управляющий закрыл магазин, чтобы дамы смогли спокойно выбрать платья.

– Я чувствую себя авантюристкой! – хихикнула Грейс. – Откладывать столь важную покупку до последней минуты!

– Знаю! Мы нарушаем все традиции, Грейси.

Бал в «Кворуме» действительно считался главным светским мероприятием сезона. Празднуемый в первых числах июня, он открывал летний сезон для привилегированной элиты Манхэттена. Спустя неделю начинался массовый исход в Ист-Хэмптон. Большинство женщин, получивших приглашение на завтрашнюю ночь в «Плазе», обдумывали свои туалеты, как генералы, планирующие военную кампанию. За несколько месяцев. Заказывали шелка из Парижа и бриллианты из Израиля. Неделями голодали, чтобы живот стал как можно более плоским.

Конечно, в этом году придется затянуть пояса. Все только и говорили о плачевном состоянии экономики. Утверждали, что жители Детройта вышли на улицы. В Калифорнии тысячи безработных поставили палатки вдоль берегов Американ-Ривер. Заголовки газет вопили, предвещая беду. Но для Грейс Брукштайн и ее приятельниц ничто не могло сравниться с тем шоком, который они испытали, услышав о банкротстве «Леман бразерс». Катастрофа казалась пулей, пролетевшей в опасной близости. Майкл Грей, зять Грейс, за одну ночь стал нищим. Это был настоящий кошмар!

– В этом году бал нужно проводить в иной тональности, – сказал Ленни жене. – Люди больше, чем когда бы то ни было, нуждаются в деньгах, которые мы сумеем собрать.

– Разумеется, дорогой.

– Но при этом не стоит пускать пыль в глаза. Сочувствие. Сочувствие и сдержанность. Вот наши ключевые слова.

Грейс с помощью Онор выбрала ОЧЕНЬ сдержанное черное шелковое платье «Валентино». А ее лодочки от Лабутен?! Сама простота! Ей не терпелось показаться во всем этом Ленни.

Скользнув в постель рядом с мужем, Грейс выключила лампу на тумбочке.

– Секунду, милая.

Ленни перегнулся через нее и снова нажал на кнопку выключателя.

– Мне нужно, чтобы ты кое-что подписала. Где это…

Он порылся в бумагах, разбросанных на его стороне кровати.

– А, вот оно!

И протянул Грейс документ. Та взяла ручку и уже собиралась поставить росчерк, когда Ленни покачал головой и рассмеялся.

– Вот это да! Даже не прочтешь?

– Нет. Зачем мне?

– Ты даже не знаешь, что подписываешь, Грейси! Разве отец никогда не советовал тебе не ставить подписи неизвестно на чем?