– Подожди, но как же ты собираешься общаться со мной в Москве, если Пупсик… – начала было я.

Но Len'a (crazy) уже бросила трубку.

И так грустно стало мне – не передать словами. С ногами забравшись на свой продавленный диван, я прихватила фотоальбом. Разглядывать улыбающиеся Ленкины физиономии для меня было подобно удару под дых. Вот мы на пляже, в Серебряном Бору. Ленка загорает топлес, но почему-то в безразмерных мужских боксерах с пчелками. Смутно припоминаю: она на спор сняла их с какого-то дремавшего в песке выпивохи, а потом долго носила как военный трофей.

А вот мы на Арбате – кажется, это мой самый первый арбатский год. На мне дурацкое старушачье пальто с лисьим воротником, на Ленке – потрепанный кожаный плащ и бандана в черепах. Распахнув рот навстречу мутному московскому небу, она ловит языком мерцающие снежинки. Счастливая и шальная.

А вот мы в каком-то кабаке. Набравшаяся черного рома Ленка пытается, перегнувшись через барную стойку, обняться с молоденьким барменом, тот испуганно отстраняется и прикидывает, что ему будет за посылание по известному адресу клиента, который оставил в заведении значительную сумму. Забегая вперед, могу сказать, что бармена того Len'a (crazy) все-таки соблазнила, влюбила в себя, потом бросила, а он еще много месяцев дежурил под ее окнами, вызывая вероломную сердцеедку на полуночный тет-а-тет. Она всегда получала, что хотела, наша Ленка.

Я захлопнула альбом и позвонила Марине:

– Пойдем кофе пить?

– Прямо сейчас? – растерялась она. – Я вообще занята немного…

– Чем? – удивилась я.

– Ну… Ну ладно, – вздохнула она, – только ненадолго. Через полчаса в траттории, хорошо?


Она немного опоздала. Я уже жадно поедала двойную порцию тирамису, закутавшись в свой поеденный молью свитер, когда на пороге наконец появилась Марина.

Увидев ее, я обомлела. Я-то ожидала, что на свидание придет депрессивное существо в камуфлирующих синяки темных очках, в чалме из шелковых палантинов…

Но Марина и здесь осталась верной самой себе.

Я не отношусь к любительницам вдохновенного самоуничижения, однако рядом с Маринкой мне всегда становится неудобно за свои бесформенные боты, расбросанные по плечам волосы, блестящий нос и хлопчатобумажные, скрадывающие зимние килограммчики брюки.

Марина всегда выглядит так, словно за ней следует толпа репортеров из «Hello». В тот вечер на ней была белая кожаная юбка, легкомысленно открывающая колени совершенной формы, белая короткая шубка из искусственного меха, белые шерстяные колготки и белые же меховые унты.

Но самое главное: на ее лице не осталось ни следа побоев. Ничто не намекало на ее недавнее плачевное состояние. Роскошная женщина, кинозвезда, с гладкой загорелой кожей, беззаботно блестящими глазами, умело подкрашенными губами. На ней была кокетливая розовая шапочка. Перехватив мой взгляд, Маринка одним изящным движением с лукавой улыбкой сдернула ее с головы. И тут уже обомлела не только я, но и все посетители ресторана.

Красавица была лысой! Абсолютно лысой! У нее была настолько совершенная форма черепа, что экстремальное отсутствие прически ей шло. Появилось в ее облике нечто неземное, инопланетное, ярче засияли глаза…

– У меня просто нет слов, – выдохнула я, прикасаясь губами к ее прохладной щеке.

– Отвалила кучу денег, – с выражением небрежности на лице махнула рукой она, – мне посоветовали один чудодейственный крем, полторы тысячи долларов стоит. Неделю пользовалась – и смотри, как новенькая!

– Маринка… Я всегда знала, что ты ведьма.

– Да брось, – трогательно смутилась она.

– Нет, я серьезно. Волшебная женщина, я тобой восхищаюсь! И ты только посмотри, как все на тебя пялятся.

Я заметила, что дама со следами былой красоты, одиноко объедающаяся пирожными за соседним столиком, решительно отодвинула уставленную эклерами тарелку. Распрямила плечи, достала пудреницу и с затаенной тоской принялась рассматривать поры на своем носу. Давно заметила этот феномен – глядя на Маринку, женщины вдруг осознают количество калорий в своих тарелках и прыщей на лице.

– Привет! – белозубо улыбнулась она. – Опять пирожные?

– Очень рекомендую. Они здесь изумительные, а поскольку строгая диета тебе больше не нужна…

Маринка посмотрела на меня как-то странно и заказала минеральную воду без газа и зеленый салат. Перехватив мой изумленный взгляд, потупилась:

– Я все объясню… У тебя закурить есть?

Я молча выложила на стол мятую пачку с ментоловыми сигаретами. Маринка подрагивающими пальцами вытащила одну – был в ее движениях какой-то нервный порыв. Глубоко затянулась, выпустила струю дыма в потолок.

– Я передумала, – не глядя на меня, произнесла она.

Я даже не сразу поняла, о чем идет речь.

– В каком смысле?

– Глашка, я знала, что ты так отреагируешь. Но попытайся меня понять. У тебя все-таки в Москве родители, которые помогут, если что. А я совсем одна. И другого выхода у меня просто нет… Короче, я вчера была на кастинге, послезавтра у меня съемки. А в пятницу фотосессия у Дракона для какого-то польского журнала. Дракон всегда платит хорошо.

Десертная ложечка выскользнула из моих рук и шлепнулась на пол.

– Маринка… Ты что забыла, что с тобой произошло?! Ты ведь чуть не погибла!

– Это была случайность, – покачала головой она. – Я не первый год в бизнесе, сама не понимаю, как так лоханулась. Говорила вчера об этом с Драконом, он пообещал меня подстраховывать, если что.

– Мне кажется, ты делаешь непоправимую ошибку…

– Глашка, не надо! Принимай меня такой, какая я есть. И на что, по-твоему, я должна жить?

– Но ты же собиралась искать работу…

– Не будь наивной. У меня нет ни образования, ни опыта. Одна смазливая мордашка. Ну сходила я на два собеседования к мужикам, которые секретарш искали. И что ты думаешь? Оба обрадовались. Увидели меня – глазки так и загорелись. Сразу стало понятно, в чем будет заключаться моя работа. Оклад восемьсот долларов! Да мне за одну сессию столько платят. А работа, между прочим, та же самая, только без камер.

Я потрясенно молчала.

– И не надо так на меня смотреть! Вообще, с тех пор, как у тебя появился Данила, ты стала какой-то… снобкой.

Я поперхнулась:

– Да что ты говоришь такое?! Между прочим, этот сноб Данила спас тебе жизнь!

– Спасибо, – криво усмехнулась она. – А теперь пусть не мешает мне жить так, как я хочу. И ты вместе с ним!

Что я могла ей сказать?

Какое-то время сидели молча. Маринка то и дело посматривала на часы – ее тонкое запястье обнимал изящный серебряный ободок. Любимое приобретение – антикварные часики, украшенные мелкими брильянтами. Несколько месяцев страстного потения перед камерами – и заветные часики в кармане.

– Ну а зачем ты меня позвала? – спросила она.

– Да так. Хотела про Лену рассказать. Она на Маврикий уехала, с Пупсиком.

И тут Марина огорошила меня во второй раз:

– Знаю, – спокойно сказала она, – Ленка мне перед отъездом звонила, советовалась.

– Что? Она тебе звонила? И ты ничего не сказала мне?!

– А смысл? – спокойно передернула плечами Марина. – Я заранее знала, что ты скажешь. Примчишься со своими страстными речами и, брызжа слюной, толкнешь речь об искренности и самооценке.

Комната закружилась у меня перед глазами. В голове вальсировали горячие оранжевые шары. Что она такое говорит? Что? С каких это пор две ближайшие подруги объединились против меня?

– Ты, Глашка, в последнее время стала какая-то… другая. Уж прости, но с тобой стало сложно.

Я растерянно на нее смотрела – Маринка прятала глаза, ковыряясь в своем незаправленном салате.

– Ленка была в истерике. Говорила, что не хочет жить, что она потерялась, что не любит своего Пупсика и не знает, что ей делать.

– И что ты ей посоветовала? – спросила я, хотя ответ был предсказуем.

– Я сказала, что в ее жизни было достаточно любви. Что нельзя годами порхать над асфальтом, потому что рано или поздно ты на него шмякнешься и больно разобьешь коленки. Надо когда-то подумать о будущем. И если в ее жизни появился такой потрясающий шанс, было бы грехом его упустить.

– Так, значит, это она из-за тебя… изменила свое решение!

– Думаю, в глубине души она была со мной согласна. Конечно, твои слова ее смутили, но в итоге победил здравый смысл. И не надо так на меня смотреть! Глаша, ты всегда была идеалисткой. Знаешь, что я подумала, когда впервые увидела тебя?

– Что? – потрясенно прошептала я.

– Я подумала: ну как такие создания умудряются выживать в этом городе?

– Но когда мы познакомились, я была другой. Я только сбежала из дому, я первую неделю жила одна…

– Поверь мне, за эти годы ты не изменилась, – усмехнулась Марина. – Конечно, наивность и вера в то, что светлое будущее придет само собой, – это здорово, но… Аглая, так нельзя! Лена свой выбор сделала.

– Но…

– И если ты хочешь по-прежнему с нами общаться, давай больше не будем это обсуждать. – В нежном Маринкином голосе появилась несвойственная ей твердость. – И насчет меня тоже. Поверь, принять это решение было непросто. Но мне это нужно, понимаешь? Нужно для выживания. Я же не хочу убраться в свой родной город, где все обо мне давно и думать забыли! Я не хочу менять свою жизнь…

… Она говорила что-то еще. Долго говорила, проникновенно. Но почему-то мой мозг не желал воспринимать смысл ее слов – наверное, то была своеобразная защитная реакция. Под убаюкивающий монолог я десертной ложечкой осторожно ковыряла пирожное и думала о своем.

А что, если я ошиблась? Если новая жизнь, которой я так шумно радовалась, означает совсем не то, что я под ней подразумевала? А вдруг… Вдруг ненормальная баба Зина права и прямо сейчас, в данную конкретную минуту, я упускаю тот из возможных вариантов будущего, который мог бы стать действительно счастливым? Ради жизни, которую я сама себе придумала и которую пытаюсь придумать для своих подруг. Не удержавшись от усмешки, я подумала, что веду себя совсем как моя бабушка. Из лучших побуждений раскладываю жизненный пасьянс окружающих меня людей.