– А ты знаешь, кто я? – лукаво спросила баба Зина. – Я предсказываю будущее. Хочешь, погадаю тебе на Таро?

– Не надо. – Марина с некоторым усилием сбросила с себя гипнотизирующий взгляд и, цокая высокими каблуками, быстро пошла – почти побежала – прочь.

Вслед ей доносилось старческое дребезжание:

– А и гадать не надо! Все и так вижу. У тебя на лбу смерть твоя написана! Ты умрешь двадцать первого числа. Помни, красавица, двадцать первого!

Марина бежала по Арбату, словно участвовала в спринтерской гонке. Только у метро «Библиотека им. Ленина» она позволила себе остановиться и перевести дыхание.

– Да не волнуйся ты так, – успокаивала ее я, – баба Зина не в себе.

– Ага, а сама мне говорила, что она никогда не ошибается.

– Я хотела тебя заинтриговать, – соврала я, – неужели ты можешь всерьез относиться к таким вещам? Это же легенда, байка.

– Думаешь, я тебе тогда поверила? – В Маринином голосе слышались плаксивые нотки. – Я так и подумала, что ты нагнетаешь обстановку, чтобы меня развлечь. Но когда я эту ведьму увидела… У меня волосы на ногах дыбом встали от ужаса.

– Волосы на ногах ты всегда эпилируешь, – усмехнулась я. – Маринка, не будь ребенком! Баба Зина – шарлатанка.

– Не знаю. Настроение она мне испортила на несколько дней.

– Даже если ей верить… Она ведь не сказала, в каком году это произойдет. Может быть, ты и правда умрешь двадцать первого числа, но лет через восемьдесят.

– И теперь я каждый месяц должна дергаться и отсиживаться дома?! – взвилась Марина. – Да так я все нервные клетки истрачу!

– Уверена, что через пару месяцев ты и думать о ней забудешь.

– Сомневаюсь! Глаша, ты бы видела, как она на меня смотрела. У нее такие глаза – как два заколдованных колодца. Хочется прыгнуть в них и утонуть. Поверь мне, такое не забывается.


Сидим, курим…


Я вдыхаю привычный ментоловый дымок – теплый, приятно щиплющий горло. Донецкий удовлетворяется имитацией – медовым кальяном. Вот уж кого я никогда не могла понять, так это фанатов кальянокурения. С остекленевшим взглядом наблюдать, как в плохо промытой колбочке пузырится темная вода, при этом вбирая в легкие пахнущую бабушкиным вареньем субстанцию. Но у Данилы был вид релаксирующего йога, задерживая дым, он даже довольно зажмуривался, точно разомлевший в солнечной кляксе флегматичный кот.

Мы ужинали в полуподвальном ресторанчике с дивной красоты интерьерами – Данила питал слабость к малоизвестным стильным местечкам, достаточно дорогим, чтобы в них не ломился кто попало, но недостаточно раскрученным для фейс-контроля, очередей у входа и концентрированного снобизма в качестве комплимента от шеф-повара. Ели калифорнийские роллы, и я возбужденно рассказывала ему о Маринкином внезапном успехе. Люблю классические истории Золушек: они внушают оптимизм. Мне до зуда на кончике языка хотелось с кем-нибудь этим поделиться.

– … купила белье в «Агенте Провокаторе», с хрустальной вышивкой и кружевами. Сходила в «Spa Palestra» и в какой-то жутко дорогой этнический салон на эпиляцию медом. Натуральным медом, представляешь, Донецкий? Я ее видела – мама дорогая, это же звезда! Маринка и так красавица, а тут… Она так рассчитывает на эту съемку, не хочет ударить в грязь лицом перед немцами.

– А мне не нравится такой типаж, – зевнул Данила.

– Шутишь?

– У нее выражение лица неприятное, хищное. Пока она молодая, это не очень заметно. Но лет через пять ее лицо начнет застывать маской. И морщинки у нее будут неприятными, брюзгливыми.

– Много ты понимаешь! – К достоинствам лучших подруг я относилась ревниво, как к своей частной собственности. – Да она вообще не состарится. Теперь, когда ей столько заплатят за один фильм… Десять тысяч долларов, представляешь?

В его глазах мелькнуло что-то похожее на интерес.

– Сколько? Десять тысяч? – недоверчиво протянул Донецкий. – За один съемочный день? В порнофильме? Бред какой.

– Много ты понимаешь. Фильм снимает известнейший немецкий продюсер, он выйдет в мировой прокат, разойдется миллионными тиражами. – Я заученно повторяла восторженные Маринкины фразы. – Презентация будет в Париже, придут все светские репортеры. Ведь порнобизнес потихонечку переползает с теневой стороны. Маринку снимут для «Плейбоя», возможно, она даже playmate года станет. И тогда – все двери открыты, все схвачено. Подумать только, она добивалась этого пять лет, никто в нее не верил – а ведь поди же ты…

– А почему в нее никто не верил?

– Считалось, что актриса она никакая, – простодушно объяснила я. – Маринка флегма, имитировать страсть у нее получается плохо. Порнозвезда, в которой нет огня. Но для фильма этого Шиффера огонь и не нужен.

– Порнозвезда, в которой нет огня, – задумчиво повторил Данила. – Что-то мне в этой прилизанной истории не нравится. Слишком уж она неправдоподобно конфетная. Так не бывает.

– А в чем подвох? Я своими глазами видела контракт. Там черным по белому написана сумма – десять тысяч условных единиц. Авансом она получила тысячу, остальное ей переведут на карточку на следующий же день после съемки. И сценарий видела. Очень интересный сюжет.

– О чем же?

– О девушке, которую бьет супруг. Она решает подать на развод, и тот притворяется, что согласен, занимается с ней любовью в последний раз, а потом убивает. Накрывает ей лицо подушкой и так держит, пока она не задохнется. И такая музыка будет на титрах красивая – Маринка давала мне послушать диск. Специально для фильма написал какой-то андеграундный композитор.

– Действительно, замысловатый сюжет, – усмехнулся Данила, доедая последний ролл. – Просто венец режиссерской мысли! Не Вуди Аллеи ли сценарий написал?

– Откуда в тебе этот снобизм? – разнервничалась я. – Это же порнофильм, там совсем другие законы жанра. В классических порнофильмах вообще сюжета нет и снято все как попало. Главное – сам процесс и чтобы четко видно было и крупные планы. А если кто-то пытается выпендриться и тем более вкладывает деньги, кино становится культовым.

– Ну-ну.


В ту ночь я собиралась быть примерной, пораньше лечь в байковой пижаме со слониками, с огуречными кружочками на глазах и мятной конфетой под языком, воссоздать вокруг себя идиллию под названием «Вечер одинокой интеллигентной девушки» (обычно под тем же заголовком я прячу бессовестное распитие джин-тоника, зачастую на пару с каким-нибудь уцененным арбатским персонажем, показавшимся пригодным для ни к чему не обязывающей лаконичной близости). Но не успела моя голова коснуться подушки, а в телевизоре замелькать титры «Девчат», как целостность идиллической картины нарушило пронзительное телефонное треньканье.

Ненавижу, когда безответно звонит телефон – в такие моменты мой живот щекочет неприятное ощущение упускаемого момента. Одно дело – вовсе отключить телефон и совсем другое – тупо слушать, как кто-то пытается прорваться в зону твоего внимания.

Сонно пробормотав «алло», я тотчас же пожалела о своем малодушии, потому что на другом конце линии был бодрый голос Данилы Донецкого, с которым я рассталась всего два часа назад. Вторжение в частную жизнь – по-другому и не скажешь.

– Ну чего тебе? – Я решила, что раз он игнорирует законы вежливости, то и я могу о светскости позабыть.

– Глашка! Ты можешь выйти из дому?! Я под окнами твоими стою!

– Шутишь? Ты что, так и не поехал домой? Околачивался здесь и придумывал предлог, чтобы помешать мне спать?

– Глань, не до реверансов. Все очень серьезно и плохо. Дело касается твоей подруги, Марины. Можно мне подняться?

Кажется, только что я услышала самый бездарный предлог для напрашивания в полуночные гости к одетой в пижаму девушке. Я могла бы собрать впечатляющую своим размахом коллекцию подобных фраз. С расхожими экземплярами, имеющимися в архиве каждой свободной девушки («Не могу ли я подняться на чашечку чаю?», «Может быть, вместе посмотрим кино?», «У меня в машине есть замечательный диск, давай прослушаем вместе на твоей аппаратуре?»). Более художественно выполненными эскпонатами («Мне так далеко ехать, может быть, переночую на кухонном диванчике?», «Можно от тебя позвонить, родители волнуются!»). И настоящими шедеврами авторской работы – например, один музыкант пытался прорваться в мою святая святых, имитируя припадок эпилепсии. Когда он рухнул мне под ноги, забился в конвульсиях и басовито захрипел, я перепугалась, вызвала «скорую» и кое-как втащила его, почти бездыханного, в квартиру. Оказавшись в спальне, «эпилептик» приоткрыл глаз, оживился, сказал, что я спасла ему жизнь и за это он одарит меня порцией своего драгоценного семени.

Другой персонаж, начинающий писатель, прощаясь со мною у моей двери, вдруг тяжело задышал и сказал, что ему в голову пришла гениальная фраза и если он ее немедленно не запишет, то мировая литература понесет невосполнимый урон. Естественно, я не могла ему отказать. Однако протянутый мною блокнот был небрежно отброшен в сторону – переступив порог квартиры, творец решил, что мировая литература вполне может подождать, когда в радиусе пяти метров имеется привлекательная девушка, склонная к развешиванию ушей.

Выглянув в окно, я обнаружила, что Донецкий и правда нервно расхаживает по двору с трубкой в руке.

– Ничего не получится. Данил, завязывай с цирком, я спать хочу!

– Это не цирк! – он закричал так, что с ближайшего тополя сорвалась стая мирно дремавших ворон. – Когда у нее съемка, ты говоришь?

– Все, я вешаю трубку.

– Когда у нее съемка, мать твою?!

– Сегодня, – машинально ответила я, смущенная хамским напором, – на рассвете. А если будешь так орать, милицию вызову.

– Вызывай! Только не сюда, а в студию этого долбаного немецкого режиссера! Глаша, я тебе сразу сказал, мне не нравится эта история! А тут еще в Интернете прочитал… Слушай, мне долго тут стоять? А ну открывай дверь!

Только в тот момент я поняла, что человек вроде Донецкого не стал бы разыгрывать столь сложносочиненную пантомиму ради прорыва на территорию девственных снов бывшей одноклассницы. Мне стало страшно. Как завороженная, я поплелась к домофону. И даже, пока он поднимался, не потрудилась поменять пижаму со слониками на что-нибудь менее впечатляющее.