– И он выбрал тебя, – задумчиво повторила я, – а кастинг большой был?

Маринка обиделась.

– Хочешь сказать, что в меня не верила? Не верила, что меня можно выбрать из большого количества претенденток?! О чем с тобой тогда говорить, разве может считаться подругой…

– Подругой вполне может считаться та, которая отдала тебе последнее, сохраненное на случай одинокого вечера вино, – осадила я ее, – нет, ну правда… Откуда этот Шиффер о тебе узнал?

– Ох, да ради бога! Мне рассказал один знакомый, ты его не знаешь. Он приятель Дракона…

– Постой-постой, – нахмурилась я, смакуя на языке смутно знакомую фамилию, – а не тот ли это делец, о котором вы тогда разговаривали?

Который перед камерой выбивает девушкам зубы, а потом оплачивает протезиста?

Марина нахмурилась:

– Мир не видывал таких зануд, как ты! Ну тот, тот! Только ты так представляешь, будто он маньяк! Все же по взаимному согласию, девушек предупреждают, они даже бумаги подписывают.

– Все равно как-то стремно. Я бы не стала с таким связываться.

– Кто не рискует, тот пьет шампанское «Советское». А я предпочитаю «Crystal»! – воскликнула она. – Съемки будут уже через пару недель! Глашка, ты представляешь, что это значит?

– Что? – озадаченно переспросила я.

Маринка закружилась по комнате, вальсируя:

– Я смогу бросить все к чертовой матери! Это мой шанс! Мой Великий Шанс! Хочешь почитать сценарий? Ну скажи, что хочешь, ну я тебя прошу!.. Впрочем, даже если не хочешь, все равно придется. Если ты настоящий друг.


А ведь однажды она, Марина, чуть не стала звездой. Был в ее жизни тот самый Великий Шанс, который перепадает одному из миллиона, – был, и она его благополучно прошляпила.

Случилось это четыре года назад, она еще не замылила глаз любителям порнушки и считалась подающей надежды моделью с экстраординарными для столь низменного жанра данными.

О том кастинге ей рассказала товарка по съемкам, смешливая петербурженка Лиза, которая переехала из самого романтичного российского города в самый циничный, чтобы поступить во ВГИК и получить работу в кино (первая часть плана не сбылась, вторая – отчасти).

– В Москве сейчас Дэйв Бродер, – многозначительно обмолвилась она.

Они находились в тесной ванной обычной окраинной малогабаритки – гримировались перед съемками. Для съемок бюджетного порно редко арендуют студию – антураж и освещение не так важны, как фактура и фотогеничность главных действующих лиц.

Марине и Лизе предстояло изображать лесбийскую любовь. Лиза исподтишка злилась на Маринку – та была немного моложе и намного красивее ее самой и платили ей по более высокой ставке, хотя роль Лизы была на несколько минут длиннее.

– Кто это? – равнодушно поинтересовалась Марина, сконцентрированная на священном действии приклеивания к уголку глаза пучка фальшивых ресниц.

Лиза замерла с кубиком льда в руках (старинный испытанный способ приведения сосков в состояние боевой готовности).

– Ты, должно быть, издеваешься? – приподняла брови она. Лиза выщипывала брови максимально тонко – ей казалось, ретроштрх делает ее похожей на красавицу с антикварной открытки, на самом же деле ее по-совиному круглые голубые глаза приобретали наиглупейший вид.

«Точно два пустых аквариума, – подумала Маринка, – в которых все рыбки давно издохли».

– Вовсе нет, – пожала плечами она, удовлетворенно созерцая свое отражение.

– Это самый известный порнодеятель Америки, – важно объяснила Лиза, – фотограф, гений.

– Прямо-таки гений?

– Много ты понимаешь. Он начал заниматься этим еще в пятидесятые, когда был студентом-художником. Потом сотрудничал с «Плейбоем». Потом жестче – с «Хастлером». Потом открыл свою студию на Манхэттене. Он работает на грани порнушки и эротики. И все его на руках носят. Считают гением и чуть ли не «Оскара» прочат. Знаешь, этакий Тинто Брасс, только более высокой пробы.

Марина обернулась и задумчиво посмотрела на Лизу; впервые в ее ореховых глазах появился интерес. Она была стопроцентной реалисткой, довольно быстро разобравшейся, что на раздаче московских слонов ей едва ли светит более крупный куш. На что могла рассчитывать девушка с такой запятнанной репутацией? Ну поснимается она еще лет семь – десять, пока физиономия будет свежей да грудь не начнет обвисать. А потом… Первые заметные невооруженным глазом морщинки, и несвежий цвет лица по утрам, и материнский инстинкт, проснувшийся точно грудной младенец – внезапно и некстати, – и громогласно требующий своего. Что дальше – замуж? И с замиранием сердца ждать, когда коллеги супруга случайно наткнутся на откровенную фотосессию добродетельной супруги?

Будучи натурой прагматичной, иногда она, тем не менее, лелеяла несбыточную мечту – а вдруг в один прекрасный день на фильм с ее участием наткнется какой-нибудь Стивен Спилберг или Квентин Тарантино? Наткнется и ужаснется – что делает девушка с таким красивым и одухотворенным лицом в этой помойке? На этом месте Марина, как правило, себя жестко одергивала, но желанные образы отравленным газом насильно прорывались в ее сознание. Вот он сажает своего секретаря на телефон – обзванивать московских порнодельцов. В конце концов невероятными стараниями ему удается найти телефон самой Марины. Он звонит ей, представляется, говорит, что всю жизнь искал такую девушку, как она, которая непременно станет украшением его следующего шедевра… А Маринке сначала кажется, что это чей-то жестокий розыгрыш, она кричит в трубку: «Fuck off!» – и дрожащими руками жмет на «отбой». И тогда Стивен (ну или Квентин, что даже еще более заманчиво) заявляется к ней домой с охапкой белоснежных тюльпанов и… О дальнейшем мечтать было совсем уж неприлично, в конце концов, она была не наивной школьницей, по-церберски стерегущей невинность для принца, а взрослой женщиной, порноактрисой…

И вот когда Лиза независимым тоном рассказала об этом Дэйве Бродере, кем бы он ни был, что-то екнуло у нее внутри, что-то щемяще шелохнулось…

Увидев, с каким выражением смотрит на нее Маринка, Лиза вдруг сообразила, что наговорила лишнего. Но было уже поздно. Марина вцепилась в нее, как питбуль в грабителя. В итоге ей удалось узнать, что Бродер разыскивает восточноевропейских девушек для съемок в своем новом фильме, который будет полнометражным, что для порножанра большая редкость.

Внешность Марины никоим образом не относилась к восточноевропейскому типу, тем не менее ей удалось пробиться на кастинг, который проходил в одном из люксовских номеров отеля «Националь».

Дэйв Бродер оказался субтильным мужчиной неопределенного возраста, издали его можно было принять и за подростка, только с расстояния двух шагов становились заметны шероховатости, которое время позабыло на его лице: обколотые ботоксом линии морщин, слегка опущенные уголки тонких губ, глубокая грустинка в чего только не повидавших глазах. Он был типичным американцем – белозубым, улыбающимся во всю ширину рта, не употребляющим кофе и черный чай, маниакально работающим над линией квадрицепсов и расчетливо карабкающимся к затерявшемуся среди облаков Олимпу общественного признания.

Сначала он и разговаривать с ней не захотел. Его интересовали славянки – полевые цветочки с широкими скулами, каштановыми бровями вразлет, веснушками на белоснежной коже и мягкими русыми волосами.

– You are very beautiful, – покачал головой он, – but…

И тогда у Марины – впервые в жизни – произошел настоящий истерический припадок. Внезапный, как летняя гроза, начавшийся с трогательного дрожания подбородка и за доли секунды воплотившийся в яростную бурю с метающими молнии глазами, сдавленными рыданиями и заламыванием тонких рук. Марине повезло – оператор Бродера был эстетом, рыдающая красотка произвела на него впечатление, и он быстро включил камеру, чтобы не упустить ни одной секунды волнительного зрелища.

Ну а Маринку тем временем охранники Дэйва Бродера под белы рученьки выпроводили из номера. И в тот вечер она впервые в жизни напилась – как следует, по-мужски. Не какой-нибудь кокетливый ликерчик, возлияниями которого сопровождаются розовые девичьи трагедии. Лаконичная ледяная водка с черным хлебушком и консервированными оливками. До потери памяти, до бешеной центрифуги в голове.

Проснулась она в полдень в прихожей собственной квартиры – оказывается, подушкой ей послужили грязнющие сапоги. Проснулась – и обнаружила на автоответчике мигающий красный огонек. Каково же было ее удивление, когда она услышала бодрый голос русскоязычной секретарши Бродера, который приглашал ее снова явиться в отель «Националь».

Наскоро почистив зубы и вымазав на лицо весь тюбик антистрессовой маски за пять тысяч рублей, который она держала в хозяйстве на всякий случай, Марина помчалась в центр.

Дэйв Бродер встретил ее приветливой улыбкой. На этот раз в номере не было ни оператора, ни конкуренток, ни секретарши – только он сам и снулая переводчица старого советского формата, которая смотрела на Маринку с недобрым прищуром и явно мечтала скорее получить свой гонорар и уйти из этой развратной компании, в которой говорят о вибраторах так непринужденно и светски, как о погоде за окном.

– Признаться, вы произвели на меня впечатление, – сказал он, – когда я вчера отсматривал кассеты и увидел вашу истерику… Я понял, что это именно то, что я так много лет искал. Вы непрофессиональная актриса, и это как раз хорошо. Ваша страсть такая искренняя, что это подкупает.

Сердце Марины колотилось так бешено, что казалось вот-вот – и грудная клетка взорвется многоцветным фейерверком.

– Есть у меня один проект, я мог бы попробовать вас на главную роль.

– Главную… – зачарованно повторила она.

– Это будет фильм о девушке, которая приехала в Голливуд в поисках счастья и устроилась в стриптиз-бар. Знаете, что-то вроде «Шоу-герлз» Поля Верховена, только менее водевильное. И на главную мужскую роль я планировал пригласить какого-нибудь известного мачо. Мэтта Дэймона, например. Или Орландо Блума.