— В доме много его картин?

— Не так уж и много. Та, что с рыбачьей шхуной, — над камином в столовой, один-два черно-белых рисунка в верхнем коридоре. И в кабинете найдется картины три-четыре, да еще есть несколько в той комнате, где спит миссис Роджер.

— И еще одна в гостиной.

— Да, конечно. Дама с розой.

— Кто была эта дама?

Он не ответил, возможно, сосредоточившись на своей работе — он тер вилку с таким усердием, словно вознамерился стереть с нее узор.

— Кто же она была? Та девушка на картине?

— А, — сказал Петтифер. — Это София.

София. С того мгновения, когда мама вскользь упомянула это имя, мне хотелось разузнать о Софии, а сейчас Петтифер таким тоном заговорил о ней, так буднично…

— Эта девушка позировала командиру. Кажется, она начала ему позировать в Лондоне, когда он был еще студентом, а потом она иногда приезжала сюда летом. Останавливалась в Порткеррисе и позировала всем художникам, кто готов был ей платить.

— Она была очень красивая?

— На мой вкус — нет. Но очень живая, а говорунья, каких мало. Она была ирландка, родом из графства Корк.

— А как относилась к ней бабушка?

— Их пути не очень пересекались. Ну часто ли ваша бабушка общалась, к примеру, с мясником или с девушкой из парикмахерской?

— Значит, в Боскарве София не бывала?

— О нет, бывала: приходила и уходила. Все больше в мастерской с командиром. А когда он уставал или она ему надоедала, он объявлял, что на сегодня хватит, она шла в сад, и потом от задней двери неслось: «А чайком я здесь не разживусь?» Это была София, и для нее миссис Петтифер всегда держала наготове чайник.

— Она умела гадать на спитом чае.

— Откуда вы знаете?

— От мамы.

— Верно. Умела. И предсказывала нам судьбу, удивительные всякие вещи. Ничего из этого, конечно, не сбылось, но все равно ее приятно было слушать. Она очень дружила с вашей мамой. София брала ее с собой на море, и миссис Петтифер давала им вкусные вещи для пикника. А если на море штормило, они уходили в дальнюю прогулку на пустошь.

— А чем в это время занималась бабушка?

— Ну, чаще всего играла в бридж или маджонг. У нее были друзья, очень изысканное общество. Она была довольно милая женщина, только вот детям не слишком-то уделяла внимание. Удели она Лайзе в детстве побольше внимания, они бы ближе сошлись потом, и, может быть, тогда мама ваша и не сбежала бы из дому, причинив всем нам столько горя.

— А что потом сталось с Софией?

— Ну, она вернулась в Лондон, вышла замуж и, насколько я знаю, родила ребенка. А в тысяча девятьсот сорок втором году ее убило бомбой во время налета. Ребенок ее был в деревне, муж — за границей, а София оставалась в Лондоне, потому что работала там в госпитале. Мы долго ничего не знали, узнали с большим опозданием. Для нас с миссис Петтифер тогда словно свет померк.

— А дедушка?

— Он тоже, конечно, очень огорчился. Но он не видел ее много лет. Для него она была всего лишь натурщица — девушка, которая когда-то ему позировала.

— А есть другие ее портреты?

— Где их только нет, по всей стране в галереях. Одна картина с ее изображением есть в местной галерее в Порткеррисе. Если хотите, можете пойти взглянуть. И у миссис Роджер в комнате тоже найдется кое-что.

— А можно взглянуть на эти картины сейчас?

В моем голосе прозвучало такое нетерпение, что Петтифер посмотрел на меня удивленно, словно я проявила некоторую бестактность.

— Я хочу сказать, миссис Роджер не стала бы возражать, не так ли?

— О, конечно, не стала бы. Не вижу причины, почему бы она могла… пойдемте.

Он с трудом поднялся на ноги, и я прошла за ним наверх — по лестнице и дальше по коридору второго этажа в комнату над гостиной, большую, обставленную старинной викторианской мебелью, с тускло-розовым с бежевым ковром на полу. Там в простенке между окнами висели в ряд два небольших, писанных маслом полотна. На одном было изображено каштановое дерево, а под ним в тени лежала девушка; на другой картине эта же девушка развешивала белье на ветру. По существу, это были эскизы, и я почувствовала разочарование.

— Я и теперь не понимаю, как выглядела эта София!

Петтифер хотел было ответить, но в недрах дома прозвенел колокольчик. Петтифер накренил голову — так слушает собака.

— Это командир. Услышал нас через стенку. Простите, я отлучусь.

Вслед за ним я вышла из комнаты Молли и прикрыла за собой дверь. Он прошел дальше по коридору, распахнул дверь, и я услышала голос Гренвила:

— Что вы там бормочете все время?

— Я показывал Ребекке те две картины, что висят в комнате миссис Роджер.

— Ребекка здесь? Скажи ей, пусть войдет.

Петтифер посторонился, пропуская меня в дверь. Гренвил не лежал в постели, а сидел в глубоком кресле, поставив ноги на скамеечку. Он был одет, но колени прикрыл пледом, а в камине весело мерцало пламя. В комнате царила истинно корабельная чистота и попахивало туалетной водой, которой он смачивал волосы.

— Я думала, вы в постели, — сказала я.

— Петтифер поднял меня после обеда. Скучно целый день лежать как бревно. Так о чем вы там беседовали?

— Петтифер показывал мне некоторые ваши картины.

— Ты, наверное, сочла их очень старомодными. Но знаешь ли, сейчас у молодых художников происходит откат к реализму. Я знал, что это время наступит. Можешь взять себе одну из моих картин. В мастерской их тьма-тьмущая, так и стоят неразобранные. Я запер мастерскую десять лет назад и с тех пор там не был. Петтифер, а где ключ?

— Спрятан для пущей верности, сэр.

— Надо будет тебе взять ключ у Петтифера, пойти туда и хорошенько там порыться — посмотреть, что там тебе понравится. У тебя найдется, куда повесить картину?

— У меня квартирка в Лондоне. Картины там очень не хватает.

— Я тут сидел и еще кое о чем подумал. Внизу в кабинете есть нефритовые статуэтки. Я привез их когда-то из Китая и подарил Лайзе. Так вот, теперь они твои. И зеркало, которое ей бабушка оставила, — где оно, Петтифер?

— В маленькой столовой, сэр.

— Надо снять его, почистить. Ты ведь хочешь взять это зеркало, да?

— Да. Хочу. — У меня как будто гора спала с плеч. Я все время думала, как мне затронуть тему принадлежащих маме вещей, и вот теперь Гренвил, без всякой моей подсказки, облегчил мне задачу. И после секундного колебания, решив ковать железо, пока горячо, я сказала: — Там было еще бюро…

— Гм! — Он пронзил меня сердитым взглядом. — А ты откуда знаешь?

— Мама сказала мне о нефритовых статуэтках и о зеркале, и о бюро тоже. — Он не сводил с меня злобного взгляда, и я даже пожалела, что упомянула об этом. — То есть это не так важно, но если другим оно не нужно… если им не пользуются…

— Петтифер, ты помнишь бюро?

— Да, сэр, теперь, когда вы заговорили о нем, вспомнил. Оно было наверху, в комнате на чердаке, но в последнее время мне оно что-то не попадалось на глаза.

— Будет время, не в службу, а в дружбу, разыщи его. И подбрось полено в камин. — Петтифер повиновался, а Гренвил, наблюдая за ним, вдруг спросил: — А где все? Дом как вымер. Только дождь шумит.

— Миссис Роджер поехала поиграть в бридж. А мисс Андреа, по-моему, у себя в комнате.

— Как насчет чашки чая? — Гренвил стрельнул в меня глазом. — Ты ведь не против чашечки чая, правда? А то у нас с тобой не было случая познакомиться поближе — то ты в обморок падаешь посреди ужина, то меня немощи одолели, и я валяюсь в постели. Два сапога пара, верно?

— Я буду рада выпить с вами чаю.

— Петтифер принесет нам поднос.

— Нет, — сказала я, — поднос принесу я. Петтифер и без того устает целый день бегать вверх-вниз по лестнице. У него больные ноги. Пусть отдохнет.

Слова мои, видимо, позабавили Гренвила.

— Ладно. Ты принесешь поднос. И захвати побольше гренков с маслом.

Я еще не раз потом пожалела, что заговорила о бюро, потому что найти его не удалось. Пока мы с Гренвилом пили чай, Петтифер начал поиски. К тому времени, как он поднялся к нам забрать поднос, он перерыл весь дом, но бюро так и не обнаружил.

Гренвил не поверил ему:

— Ты просто не разглядел. Глаза у тебя стали плохие, не лучше моих!

— Но бюро-то я разгляжу! — Петтифер был очень расстроен.

— Возможно, — сказала я, желая как-то помочь, — его отправили на реставрацию или куда-нибудь…

Они оба поглядели на меня так, словно я сморозила глупость, и я поспешно заткнулась.

— Может быть, оно в мастерской? — рискнул предположить Петтифер.

— Чего ему там делать? В мастерской я картины писал, а не письма. Оно только бы мешалось мне там! — Гренвил совсем разволновался.

Я встала.

— О, ну найдется оно, — сказала я самым беззаботным своим голосом и, подхватив поднос, отправилась вниз. Ко мне присоединился обескураженный произошедшим Петтифер.

— Командиру нехорошо волноваться, а он так раскипятился, весь прямо напружинился, как терьер, когда учует крысу!

— Это все я виновата. И угораздило же меня заговорить об этом!

— Да помню я прекрасно это бюро. Только в последнее время не помню, чтобы оно попадалось мне на глаза. — Я принялась мыть чашки с блюдцами, и Петтифер потянулся за полотенцем, чтобы вытирать их. — И еще одно… кресло-чиппендейл [10] к этому бюро… Оно не очень к нему подходило, но всегда стояло возле него. У него ковровое сиденье, довольно старенькое, птицы, цветы там вышиты… Так вот, оно тоже исчезло… Но командиру я уж про это не скажу, и вы не говорите.

Я пообещала молчать.

— Так или иначе, — сказала я, — для меня это не столь важно.

— Но для командира это важно. Художнику рассеянность простительна, однако памятлив он, как слон, и в жизни еще ничего не терял и не забывал. А может, лучше было бы забыть, — вдруг хмуро добавил он.