А под простыней, почти не скрываясь, находился ужас разложения и гангрены. Пока она была жива, с каждой минутой этот кошмар пробирался все выше. До какого предела? Она гнила заживо, будто погребение запоздало на много дней. Росс проглотил подступившую рвоту, убрал с лица платок и поцеловал Элизабет. Ее губы напоминали холодную и загустевшую оконную замазку.

Снова закрыв нос платком, Росс вдохнул и чуть не упал. Комната поплыла перед глазами, и он схватился за стул, потом развернулся и выбежал прочь. Дверь глухо хлопнула за его спиной — дверь склепа. Склепа, который нужно очистить от всего живого.

Росс промчался по коридору и вниз по лестнице, не взглянув на Джорджа, стоящего там. Вылетел из дома и уткнулся лбом в шею свой лошади, не в силах на нее взобраться.


IV

— Назовите сумму, которую я вам должен, — сказал Джордж.

— Всему свое время. Вернемся к этому в свое время.

— Дайте знать, когда привести вашу лошадь.

— Уже снова смеркается, — неловко произнес доктор Бенна, — я бы предпочел переночевать здесь. А кроме того, перед отъездом стоит взглянуть на ребенка.

— Она больна?

— Вовсе нет. Но я не уверен, что кормилица справляется как следует. Эти сельские девушки...

— За такое короткое время лучше нам не найти.

— Да, она вполне годится. Я дал миссис Чайновет большую дозу опиатов, теперь она заснет. Женщины наверху?

— Да, наверху.

— Думаю, гроб следует закрыть как можно скорее.

— Полагаю, они тоже так считают.

Где-то неподалеку Валентин спорил с няней. Он ничего еще не знал кроме того, что мама нездорова.

Джордж бродил по холодному, молчаливому и сумрачному дому. То, что сейчас с ним произошло, противоречило всему его жизненному опыту. К сорока годам он испытал несколько неудач, и все они были делом рук человеческих и могли быть исправлены. И большую часть он со временем исправил. Следует принять отказ и поражение, а потом шаг за шагом уменьшать масштаб этого поражения и так всё устроить, чтобы в конце концов обойти препятствие. Конечно, иногда и он, и его родители болели более или менее серьезно, и стоило смириться с тем, что все стареют и умирают. Но до сорока лет он никого не потерял, уж точно никого настолько важного.

И с этим поражением он не мог смириться. С двадцати лет он стремился получить Элизабет, хотя она и находилась так далеко, за пределами всех его возможностей. Но он ее получил, несмотря ни на что. И это стало его величайшим триумфом. Пусть с тех пор в нем и разгорелись ревность и подозрения, испортившие их совместную жизнь, всё это возникло вопреки его воле, и он мог контролировать свой гнев. А когда в редких случаях ревность выливалась в яростную ссору, Джордж был готов отступить при первой же угрозе, что Элизабет может его покинуть. Возможно, он не был с ней счастлив, возможно, страстно желал сделать такой же мучительной и ее жизнь, но никогда и в мыслях не держал, что будет жить без нее.

Потому что она была единственным человеком, ради которого он трудился — чтобы угождать ей, наблюдать за ней, критиковать, советоваться, даже оскорблять, показывать обществу, делать подарки, а главное — производить на нее впечатление. Других таких нет. А теперь, когда яд тетушки Агаты перестал действовать, когда отравленный шип наконец-то вырван и они могли бы жить друг с другом в согласии, когда у них родилась дочь вдобавок к сыну, когда жизнь заиграла новыми красками, в особенности когда он вот-вот получит последнее доказательство своих заслуг, рыцарство, это он-то, Джордж Уорлегган, внук кузнеца... рыцарство... сэр Джордж... сэр Джордж и леди Уорлегган... и все бы оборачивались при их появлении... один из богатейших людей Корнуолла и один из самых влиятельных, член парламента, владелец избирательного округа и рыцарь, а под руку с ним грациозная и аристократичная Элизабет, леди Уорлегган... и вот тогда-то он ее лишился.

Это невыносимо. Джордж огляделся и понял, что очутился в гостевой комнате, хотя не понимал, зачем сюда пришел. Комната находилась рядом с бывшей спальней Агаты, и Джордж быстро перешел туда. Это Агата его прокляла, это она! Всё это время на нем лежало проклятье, а теперь, когда Джордж почти от него избавился, она прокляла его снова, и жизнь превратилась в руины.

После ее смерти мебель по большей части осталась на своих местах — там стояла и кровать, на которой она умерла. Джордж яростно пнул туалетный столик, сломав одну ножку. Потом сбил его, и столик с грохотом упал, по полу рассыпались осколки стекла и туалетные принадлежности. Он распахнул дверь гардероба и дернул его. Шкаф медленно накренился и рухнул с гулким звуком, задев кресло и разорвав шерстяную обивку. Принесенная им свеча покосилась на полке и тоже чуть не свалилась.

Дом проклят, Джордж с удовольствием спалил бы его дотла — всего только поднести свечу к шторам и к краю постели, тут полно старого дерева, и оно быстро загорится. Подходящий погребальный костер для Элизабет и всех этих дважды проклятых Полдарков, когда-то здесь живших.

Но несмотря на бушевавшую в нем ярость, уничтожение собственности было не в характере Джорджа, тем более собственности, теперь по праву принадлежащей ему. Он огляделся, руки его еще дрожали от приступа бешенства. Он сорвал со стен две картины и бросил их на пол. Наверное, завтра ночью или даже сегодня нужно отправиться к церкви в Соле и осквернить ее могилу — пусть два человека расколют надгробие, выкопают сгнивший труп и выкинут останки на поживу воронам. Что угодно, лишь бы отомстить за рану, отмщение за которую невозможно.

Дрожащими руками он взял свечу и вышел из комнаты, свечное сало стекало по его пальцам и капало на пол. Джордж постоял в коридоре, не в силах сдержать гнев, но и не находя объект для его выхода. Он бы пошел еще раз взглянуть на Элизабет, но понимал — лучше дождаться, пока две женщины закончат ее обряжать и очистят комнату хлоркой. Джордж не знал, сможет ли даже после этого туда войти.

Она его покинула. Она его покинула. Он не мог в это поверить.

Не мог вынести мысль, что вернется в комнаты наверху и столкнется там с этим бесполезным докторишкой или, чего хуже, с еле стоящим на ногах отцом Элизабет со скорбным лицом. Если Джордж увидит его, то непременно спросит: а почему вы еще живы? Какой мне от вас прок? Почему бы вам и вашей жалкой жене тоже не умереть?

Из двери вышла девушка и уставилась на него. Это была Полли Оджерс.

— Прошу прощения, сэр. Я не знала, что стряслось... В смысле, что еще стряслось... Услыхала шум, грохот и всё прочее. Я не знала, что это.

— Ничего, — ответил он сквозь зубы. — Это ничего.

— А... Спасибо, сэр. Простите.

Она собралась уходить.

— Шум разбудил ребенка?

— О нет, сэр, она такая соня! А аппетит-то какой! За четыре дня уже так подросла, точно вам говорю!

Джордж последовал за ней в комнату. Миссис Саймонс, юная кормилица, присела в реверансе.

Он посмотрел на малышку. Урсула Уорлегган. Но Элизабет его покинула. И это всё, что после нее осталось. Она оставила ему Урсулу.

Он долго стоял не шевелясь, и девушки за ним наблюдали, стараясь не отвлекать от размышлений.

Когда Элизабет умирала, он держал ее за руку. Бенна сказал, что надежды нет, и тогда Джордж вошел в омерзительную, тошнотворную комнату, сел рядом и взял Элизабет за руку. Одна ее рука ужасно распухла, но другая осталась белой и тонкой, как прежде. Он решил, что Элизабет без сознания, но она шевельнула пальцами. Это была левая рука, с обручальным кольцом, с его кольцом, объявляющем о гордости от этого завоевания, кольцом, которое он надел ей на палец в старой и обветшалой церкви Майлора у реки Фал менее семи лет назад. С гордостью и ликованием. И вот чем всё кончилось.

Ближе к концу она повернулась и попыталась улыбнуться пересохшими и обескровленными губами. Потом улыбка исчезла, а лица коснулась смерть.

— Джордж, — прошептала она. — Так темно! Я боюсь темноты.

Он сжал ее руку, как будто хотел удержать в этом мире, вырвать у кошмара, утаскивающего ее в могилу.

Джордж вспомнил всё это, глядя на младенца, которого оставила ему Элизабет.

Он не был философом или провидцем, но если бы был, то удивился бы тому, что его прекрасная, хрупкая и белокурая жена родила троих детей, и ни один ничуть не похож на нее. Хотя Элизабет была достаточно крепкой физически, вероятно, вырождение старинного рода Чайноветов стало причиной того, что она не передала свою внешность детям, они были больше похожи на отцов. Джеффри Чарльз уже сейчас был вылитым Фрэнсисом. Валентин с возрастом станет всё больше похож на человека, только что покинувшего дом. А маленькая Урсула вырастет коренастой, сильной и с крепкой шеей, как у кузнеца.

Девочка заворочалась в колыбели, такая крохотная, такая хрупкая. «Позаботься о детях», — прошептала Элизабет. Хорошо, он это сделает, какой теперь прок от ненависти. Ему нужна была жена, та, ради кого он старался, краеугольный камень его существования. Все его труды, все планы, схемы, накопления и переговоры, все достижения... без нее всё это бессмысленно. Он мог бы опрокинуть колыбель, как только что мебель в комнате Агаты, перевернуть вместе с хрупким содержимым, ведь вся его жизнь перевернута с ног на голову, разрушена и пуста в результате одного удара судьбы. Джордж винил судьбу, так никогда и не поняв, что должен винить себя.

Полли Оджерс наклонилась и убрала край одеяльца с ротика малышки.

— Какая милашка, — сказала она.

— Урсула, — пробормотал Джордж. — Маленькая медведица.

— Что-что?

— Ничего, — ответил Джордж.

И впервые достал платок, чтобы вытереть слезы.


Глава шестнадцатая

I

Росс пришел домой, ведя лошадь в поводу. От потрясения и ужаса его ноги стали ватными, так что он добирался до дома медленно, шаг за шагом, идя рядом с Шериданом, больше полагаясь на его инстинкты.