— Нет, я принимаю тебя таким, как есть. Но не хочу тебя терять — таким, как есть.

Росс накрыл ладонью ее руку.

— Ты беспокоишься за Джереми?

— Нет-нет. Просто хочу, чтобы поскорей спал жар.

Из окна стало видно, как на шахте начали мигать огоньки.

— Хочешь, чтобы снова зашел Дуайт? Я могу послать Бенджи Картера.

— Лучше его не беспокоить, Росс. Сара тоже нездорова, как он сказал.

— Сара? — вскинул взгляд Росс.

Демельза подняла брови.

— Сара. Его дочка. Почему ты так странно смотришь?

— Разве? Нет. Я просто не вспомнил, о ком ты.

— У нее простуда, как у Джереми. Теперь все кругом болеют. Половина округи кашляет и чихает.

— А-а-а, — протянул Росс. — Ну да, понятно.

Он снова похлопал ее по руке и прошел через столовую в библиотеку.

Демельза подбросила угля в камин и посмотрела, как струйка дыма потянулась в комнату, пока ветер метался в дымоходе. Потом она подошла к фортепиано и стала играть пьеску, которую знала наизусть — упрощенную сонату Скарлатти, как когда-то ее обучила миссис Кемп.

В комнату снова вошел Росс.

— Я забыл, — сказал он. — На шахте остались еще кое-какие дела. Это займет около часа. Я вернусь как раз к ужину.

Демельза кивнула, волосы упали ей на бровь, она слегка высунула язык, как часто бывало во время игры. Но потом она услышала стук копыт и пошла на кухню.

— Капитан Полдарк взял лошадь?

— Да, мэм. Джон оседлал для него коня.

— Чтобы поехать на шахту?

— Не знаю, мэм. Он только сказал Джону, что возьмет Шеридана.


II

Когда Росс свернул к воротам Киллуоррена, свет дня уже угасал. Дом был ничем не примечательный: длинный, низкий, без архитектурных изысков. Подъездную дорожку и лужайки поддерживали в лучшем состоянии, чем при Рэе Пенвенене, но ветка старой сосны обломилась в непогоду и раскачивалась на ветру, испугав Шеридана, так что конь шарахнулся в сторону. В доме горело несколько огоньков.

Когда Росс постучал, в двери появился Боун. Он служил лакеем у Дуайта еще до женитьбы и участвовал во французской авантюре Росса.

— А, добрый вечер, сэр, входите, вот ведь ветерок, да? Хотите увидеться с хозяином?

— Или с миссис Энис, или с ними обоими.

— Да, сэр. Прошу, проходите. Я передам им, что вы пришли.

Боун провел Росса в малую гостиную на первом этаже. Самые лучшие комнаты находились на втором, как и большая гостиная над конюшней.

Появился Дуайт. Он был одет, побрит и причесан, но напомнил Россу того истощенного человека, которого он спас из тюрьмы Кемпера. Всё дело было во взгляде.

— Это ты, Росс, — улыбнулся Дуайт. — Джереми никак не поправится?

— Джереми поправится. Но Демельза сказала мне, что Сара... больна.

— У нее простуда.

— И всё?

Дуайт поморщился.

— Этого достаточно.

— Боже мой! А Кэролайн знает?

— Я решил... что пришло время ей сказать.

Росс стукнул хлыстом по сапогу.

— Я ничем не могу помочь. Но я должен был прийти.

— Хорошо, что ты пришел.

— Нет... Как она это приняла?

— Хорошо, — послышался голос из-за двери.

Кэролайн, как всегда, была похожа на высокий цветок — зеленоглазая, с рыжими волосами и веснушками на носу. Разница состояла только в том, что ее губы были совершенно лишены цвета.

— Кэролайн...

— Да, Росс, это слегка неприятно, не правда ли? Дуайт уже тебе сказал?

— Он предупреждал меня, что такое может произойти.

— Доверительность между мужчинами, из которой исключены жены и матери... Да, это стало для меня шоком, но Кэролайн приняла это спокойно, с достоинством и стоицизмом воспитанной леди.

— Позволь тебе что-нибудь предложить, Росс, — пробормотал Дуайт.

— Кэролайн, я не знаю, что сказать. Я даже не знаю, зачем я приехал, но мне казалось...

В его руке оказался бокал бренди.

Кэролайн посмотрела на бокал, который сунул ей Дуайт.

— Мой муж явно желает превратить меня в пьяницу. Или он думает, что выпивка смягчит трагедию, и горе примет более легкие формы? Или он предлагает поднять тост за что-то или кого-то?

— Кэролайн, — выговорил Дуайт. — Не пытайся никого обмануть. Сядь. Может, если ты просто тихо посидишь немного...

Она глотнула бренди.

— Ты знаешь, Росс, я же говорила, что не желаю иметь противное маленькое создание, и это правда. Я нахожу животных куда более благодарными и отзывчивыми. Но за эти месяцы, должна признаться, она как червячок проникла в мои чувства. Бедняга Гораций совсем сник из-за того, что я им так пренебрегаю. Ну вот, Сара Пенвенен. Ave atque vale [4]. Как бы негодовал мой дядюшка, что его внучатая племянница задержалась здесь так ненадолго.

Некоторое время все молчали. Ветер колотил в окно тонкой веткой, как будто билась, пытаясь влететь, птица.

— Она... Еще долго? — спросил Росс.

— Я думаю, несколько часов, — ответил Дуайт.

— Мне следовало привезти Демельзу.

— Нет-нет, — возразила Кэролайн. — Это было бы величайшей ошибкой. Вы оба сильные и можете меня поддержать. Я тоже тверда и могу справиться. Но Демельза... Демельза не так... воспитана не в такой строгости, она не умеет так себя контролировать, она не была бы столь же сдержанной. Демельза не понимает эту сдержанность и всё, что за ней стоит... — Кэролайн снова сделала глоток. — Я думаю, Демельза расплакалась бы, и это... это... и мы все зарыдали бы вместе с ней...


Глава вторая

I

В то время как хрупкая белокурая Сара Кэролайн Энн, рожденная в 1798 году, покинула этот мир в тот же год, почти без борьбы, и умерла так же, как и жила — тихо и бесцельно, старик, родившийся в 1731 году и названный любящими родителями Натаниэлем Густавусом, упрямо отказывался умирать, хотя всё указывало на близость смерти. Ее предсказывал доктор, ее ожидал викарий, он и сам каждый день ее предрекал, а его дочь-методистка уже три раза посчитала его мертвым.

Но мистер Пирс, нотариус и стряпчий, был сделан из крепкого и долговечного материала. Дверь уже открылась, но он никак не мог в нее протиснуться. Он лежал в постели и с каждым днем всё больше раздувался, и хотя доктор Бенна дважды пытался выпустить лишнюю жидкость, похоже, дело было вовсе не в ней. Так он и лежал, как выброшенный на берег кит, начавший понемногу разлагаться — руки и лицо цвета спелой сливы. Он постоянно теребил ночную сорочку, под которой где-то глубоко одиноко трудилось утомленное сердце.

Приступ совести прошел, или, возможно, был позабыт из-за ежедневной необходимости бороться за жизнь. Мистер Пирс больше не вспоминал об обманутых вдовах и сиротах (к тому же среди них не было ни одной вдовы и лишь две сироты), но всё же с нетерпением ждал визитов своего духовного наставника. Если бы не недавние проявления заботы со стороны преподобного Осборна Уитворта, он бы назвал Оззи эгоистичным молодым человеком, к тому же весьма самодовольным, в особенности относительно собственного мастерства в висте, но мистер Пирс был тронут регулярными визитами мистера Уитворта. Каждый четверг без исключения. Правда, Оззи оставался всего на полчаса, а затем с облегчением удалялся. Но регулярность посещений — причем причиной не служил вист, а канарское он мог выпить и в любом другом месте — трогала и поражала нотариуса. Он ошибался в этом дородном молодом человеке.

Мистер Пирс понимал, что слегка раздражает доктора Бенну тем, что по-прежнему дышит, хотя и не должен, но не знал о том, как досаждает Кэрри Уорлеггану, только и ждущему, когда потянуть за ниточки марионетки, а вступительная ария так и не начиналась. Пока жив мистер Пирс, куклы не могли танцевать.

Тем временем самый заметный член семьи, мистер Джордж Уорлегган, продолжал приобретать собственность в парламентском округе Сент-Майкл. Он убедил сэра Кристофера Хокинса расстаться с имуществом в этом округе, и по очень привлекательной цене, но доля Скауэна по-прежнему оставалась значительной, а Джордж, никогда не делавший ничего наполовину, страстно желал получить контроль над обоими местами.

Скауэны были старой корнуольской семьей и веками владели собственностью в Сент-Джемансе и в других местах, а с недавнего времени, породнившись благодаря браку с семьей Нортантов, расширили свои интересы. Джеймс Скауэн, брюзжащий холостяк, не видел причин расставаться с имуществом в Сент-Майкле, поколениями принадлежащим семье. Требовалось терпение, настойчивость и ловкость, чтобы заставить его изменить точку зрения. Не говоря уже о деньгах. Приехав с визитом в Лондон, Джордж завел знакомство с обоими действующими членами парламента от округа, а в особенности присмотрелся к капитану Дэвиду Хоуэллу, протеже сэра Кристофера Хокинса. Капитан Хоуэлл не выглядел процветающим — он был выходцем из Корнуолла и владел довольно бедным поместьем около Ланрита, и вряд ли мог бы выстоять против искушения деньгами.

Викарий церкви святой Маргариты в Труро следил за этими маневрами издалека, как наблюдатель на охоте, но был безмерно заинтересован, чем это кончится. Он понимал, что если Джордж однажды станет распоряжаться округом, его влияние станет куда выше, чем у простого члена парламента.

Он так и заявил Джорджу как-то вечером за обедом, но тот не стал развивать тему. Даже если бы Оззи не употребил слово «простой», ему недоставало убедительности. Но Оззи не стушевался и заметил, что в подобном положении Джордж мог бы оказывать существенную помощь карьере более молодых родственников, служителей церкви.

— Карьера священника, — заявил он, заглотив очередную порцию пищи, — карьера священника — это лотерея. С этим каждый согласится, Джордж. Архиепископ Кентерберийский получает двадцать пять тысяч фунтов в год! А епископ Лондона — двадцать тысяч! А людям вроде меня приходится довольствоваться суммой в триста фунтов! А некоторым и меньше. И это ведь достойные люди! Если поделить на всех церковные доходы, то, возможно, трехсот фунтов и не выйдет. Так что человек, выбирающий эту профессию, покупает лотерейный билет в надежде на большой выигрыш. Если бы джентльмены не питали таких надежд, они бы и не становились священниками. Тогда в церковь пришли бы люди вроде Оджерса — без образования, немытые, неотесанные, не умеющие одеваться, а иногда и грамотно выражать мысли! — немногим лучше крестьян. И во что бы тогда превратилась церковь?