Не удержалась и все же приобрела боксеры с изображением головы рычащего волка и надписью: «Не съем, так надкушу». И хоть предполагала, что Андрею, скорее всего, не понравится презент, но взяла.

Расплатиться мне не дал, и мы молча убивали друг друга взглядом, не ругаясь, но и не уступая. Мне совсем не нравилось, что мое нижнее белье оплачиваю не я. Да, возможно, я сумасшедшая, но вот было ощущение неправильности. Потом Грызлов раздраженно вручил карточку продавщице со словами: «Через карту либо мы уходим отсюда. Высокая эффектная блондинка даже ахнула от возможности потерять такую выручку и быстренько провела операцию, любезно попросив ввести пин-код.

Не разговаривали на эту тему. Я пыталась привыкнуть к мысли, что у меня есть мужчина, оплачивающий мои покупки и решающий проблемы, а Андрей, видно, не хотел ссориться, а, может, и другое. Точно не скажу.

Стоило только сесть в машину, как Шторм посмотрел на меня, мои пакеты, а также на часы, только гневным взглядом показывая, как мы задержались помимо всего прочего. Я не прокомментировала, а он не просил. Так и ехали, пока мне не надоело, тем более постоянно чувствовала его взгляд на себе. Да и я уже отошла.

Поразительно, но вот все же придется мне пересилить в себе это четкое «Я сама» и перейти к мысли, что этот агрессивный, тяжелый, но заботливый, страстный человек – мой мужчина. Пусть он не джентльмен, решает все по-своему, категорично и резко, что иногда раздражает, но другого и не смогла бы принять.

– Ты узнал про Королька? – спросила, решив уточнить по этому вопросу. Оказалось, что Андрей первый раз слышал такую кличку.

– Нет. Сколько ни узнавал, никто не знает. Лишь старик, не последний человек в городе, бывший полковник, уже отошедший от дел, странно посмотрел на меня и уточнил, почему я спрашиваю.

– И…

– Ничего не сказал, но уверен, что он все понял. Хотя… он сейчас в больнице… и чувствует себя неважно. Навещал его. Он дружил с моим дедом, лучшие друзья.

– А твой де…

– Он умер. Разбился в автокатастрофе с бабушкой, когда был пацаном. Думаю, поэтому мать защитить было некому, и она… сбежала.

На светофоре мы остановились, а я все думала над словами Андрея, первый раз слыша слова о его родных. Очень хотелось узнать о его детстве, но ответить ли он?

– Кто знал информацию по охране в доме твоей матери? – вдруг спросила, не понимая, как могло произойти случившееся, если все утверждают, что чужие не знали.

– Лера, я не хочу, чтобы ты знала, что тебе не следует знать. Зачем подвергать тебя опасности? – грубо проговорил Грызлов.

Отвернулась, не понимая такого отношения. Ведь если мы вместе, то должны действовать сообща. Мне тоже тяжело принимать чью-то опеку, помощь, но я стараюсь, пусть у меня и плохо получается.

Ехали молча, а потом услышала:

– Никто. Только я и охрана, но там проверенные люди были. Из них никто не мог.

– Значит, был тот, кто был в курсе всего, – прошептала, проводя пальцем по боковой панели.

– Знаю, но не пойму, кто и каким образом.

– А в твоем доме никто не гостил? Ну, может, гости приходили к персоналу или охране, – поинтересовалась, положив свою руку на его, немного поглаживая. Его ладонь дрогнула, но он не убрал ее, вцепившись в подлокотник.

Мужчина прочистил горло и, посмотрев на меня тяжелым взглядом, сказал:

– Строго запрещено было. Только за территорией отцовских владений. Я тогда жил в его доме. Находился лишь персонал, но информация по дому Соркиных нигде не просачивалась. Даже Грызлову не говорил, только несколько слов, чтобы объяснить мои поступки.

– Почему ты держишь кухарку? – задала вопрос быстрее, чем подумала.

Шторм нахмурил брови и повел челюстью, а потом выдал:

– Она работает на заказчика. Еще на собеседовании понял. Но так как невозможно было выйти на него, решил оставить ее и посмотреть за ее действиями.

– Если она допускает столько ошибок, не скрывая своего отношения, почему столь умный заказчик нанял ее?

– Не ее. Сына. Хорового Алексея, который погиб несколько лет назад на боевой точке.

– Постой, но как…

– Достоверно знаю, он не погиб… даже очень жив, выполняя грязную работу. Киллер. Решил действовать через мать. Специально устроил ее на работу в мой дом, чтобы отвлечь внимание. Теперь жду, когда она выведет нас на него.

– А если она не только в какао подсыпает еду?

– Раньше такого не было. Мы проверяли, а сейчас видно на нее нажимают. Только как? Она не выходит из дома. Несколько раз по салонам и все.

– У мужа твоей мамы было много врагов? – продолжая рисовать рисунки пальцем на его руке.

– Скорее да, чем нет. Он многим отказывал в услугах, не желая защищать коррупцию. Хотя наездов не было, но им были недовольны.

– А мать? – тихо спросила у него, не желая показаться любопытной, но хотелось бы понять.

– Мать? Нет, она была спокойной, доброй женщиной. Хотя, с отцом у них были разногласия, конфликты, поэтому меня и отправили в Москву, избавившись на много лет, чтобы не общался ни с кем. Отец решил так, посчитав, что этим накажет ее.

Пораженно ахнула и прошептала:

– Но как? Как мог поступить родной отец с собственным сыном? И злость на мать совсем ни при чем… Я не понимаю…. И ты… никогда не приезжал…

– Было запрещено. Несколько раз срывался, но отцу докладывали, и он возвращал меня назад, подключая органы.

Повернулась к нему и с силой сжала ладонь, ничего не говоря, пытаясь переварить. Мы молча ехали, а потом он грубо сказал:

– Директор кредитной шарашки прибыл, но прячется. Но я его достану, так что не думай о долгах. Я обо всем позабочусь. И еще… больше не смей тыкать своими карточками в магазинах либо сломаю при тебе.

Промолчала, понимая, что лучше ничего не говорить, а потом, наверное, привыкну. Вероятно, так и правильно.

– Ты, главное, не рискуй. Одна не ходи. Без меня никуда. Совсем. Я всегда найду для тебя время, поэтому не нужно благих побуждений, которые могут обернуться бедой.

– Хорошо. Тогда хочу предупредить, что завтра хотели встретиться с девочками на тренировке, а потом в сауне.

Повисла тишина, а потом он вздохнул и выдал:

– Хорошо. Буду поблизости. Без сюрпризов. Сбежишь, закрою в спальне и не выпущу.

Улыбнулась шикарной улыбкой и лучезарно выдала:

– Заметь, ты такой добрый, что тебе невозможно отказать.

Шторм нагло усмехнулся, и пробубнил:

– Ага… Я всегда такой был. Ты просто не замечала.

Глава 30


15 февраля, четверг

Время – 10:20


Сидела на работе и улыбалась, вспоминая, как вчера мы провели вечер, а особенно утро. Как только проснулись, Шторм подарил мне подарок. Вернее, положил на тумбочку со словами: «Это тебе». Открыла и увидела откровенное французское белье с корсетом и чулками. Несомненно, стоит огромных денег и невообразимо красивое. Поцеловала в щеку и тут же услышала просьбу одеть. Понимала, что если покажусь в этом, то однозначно опоздаю работу, тем более, если учитывать, как он озверел после нашего небольшого воздержания. В понедельник стоило только поужинать и уложить свою малышку, как утащил меня в спальню и заснули мы лишь в третьем часу.

Мои отговорки Шторма не устраивали. На мои замечания, что поздравления будут вечером, ему было откровенно наплевать. Пришлось достать его подарок из коробочки и вручить со слова: «Ты тоже примерь…»

Нужно было видеть его лицо. Он не ожидал от меня такого сюрприза. Да что уж, сама от себя не ожидала, но очень хотелось посмотреть. В итоге, налюбовавшись собой в течение нескольких секунд, как дикие звери накинулись друг на друга, отчего я опоздала на работу полтора часа.

Сейчас настроение было волшебным. Работать, да работать, но, к сожалению, во всем здании не было света по неизвестным причинах. Вроде как сказали, что около двух часов можно погулять, потом должны включить. Никуда не пошла, достала дневник и стала читать, рассчитывая за это время закончить его.

Через полчаса я уже не улыбалась, почти трясущимися руками читая о том, что любимый мужчина Анастасии пришел к ней, раскаиваясь в своем поступке, умоляя простить. Уверял, что сразу одумался, и что бросился за ней, но не нашел. Оправдывался, что жену жалко было, и сын у них маленький рос, не позволила совесть. А сейчас понял, что ошибался, любит только ее и постарается сделать счастливой. С женой невозможно, так как она подлая и жестокая.

Как Анастасия не пыталась бороться с собой, своими чувствами, обидами, поверила его признаниями и дала надежду их счастью.

Только сейчас я соединила две важные записи: ту, что она написала, когда стала свидетельницей его предательства, когда думала, что жена любимого сделала аборт; и письмо матери, в котором Раиса Никитична рассказывала том, что Елена обманула Александра, заявив, что сделала аборт.

С невероятной силой сжимала дневник, вчитываясь в каждую строчку, понимания, что возлюбленный Анастасии – это мой отец, и все что она писала и говорила, было о нем.

«Почему она не говорила имя. Разве в дневниках нормально не указывать имя любимого? Почему ОН, ЕГО?!»

С каждым ее словом я пыталась отключить эмоции, чтобы не обвинять, не судить, а понять, что произошло. Отвратительное предчувствие чего-то ужасного рвало сосуды в сердце, вызывая судороги, и, казалось, что самое плохое впереди.

Когда дошла до тяжелого момента в ее жизни, читая эмоции и мысли, меня трясло, и чертова бумага ходила ходуном, буквы прыгали, сливаясь в одно пятно.

«Он ушел… К ней… К своей жене. Что ему не хватало, не знаю. За те два месяца, что мы были вместе – я летала от счастья, узнала, что такое быть любимой женщиной и познать мужчину.

Я не жалею. Нет. Когда действительно любишь, закрываешь глаза на многое. К сожалению…