Шторм улыбнулась, и ее улыбка была исполнена одновременно счастьем и печалью. Шторм была счастлива за Бекки: та, конечно, заслужила, чтобы ее жизнь озарилась, наконец, светом радости. Но Шторм будет так ужасно не хватать Бекки, когда Рейф увезет свою жену в Орегону.

Однако, напомнила себе Шторм, после праздников ее самой здесь тоже не будет. Той бесконечной черной ночью, когда она лежала без сна, после того как Уэйд покинул ее, словно одну из своих случайных женщин после торопливой мимолетной близости, она приняла твердое решение: надо возвращаться в Шайенн. Она опять начнет преподавать в школе, но будет беречь себя, чтобы снова не заболеть. Теперь-то Шторм окончательно убедилась, что для нее здесь, в родных местах, нет будущего. Не может же она влачить здесь из года в год жалкую, никому не нужную жизнь.

Наконец все дорожки были расчищены, и Шторм взглянула вверх на серое низко нависшее небо, надеясь, что снегопада не будет по крайней мере еще пару дней.

С лопатой, закинутой на плечо, она вошла в дом и, поставив ее в коридоре у стены, тщательно отряхнула ноги от снега, прежде чем пойти на кухню.

Шторм снимала сапоги, сидя на лавке и поставив ноги на коврик, предназначенный для этой цели, когда возившаяся у печи Мария повернулась к ней лицом и сердито сказала:

– Он сведет меня с ума!

– Что он еще такое натворил? – устало спросила Шторм, зная, что речь идет о Кейне. Он всех в доме сводит с ума. Хотя, по правде говоря, в первую очередь он сам малость тронулся от того, что так долго вынужден был находиться в четырех стенах.

– Он пытается учить меня готовить! Всю жизнь занимаясь лишь коровами и быками и ничем другим, он вдруг вообразил себе, что он повар, – жаловалась Мария в сильном волнении и негодовании, – мой соус «чили» показался ему вдруг слишком пресным, и он, не долго думая, встал и добавил туда красного перца. А теперь его в рот нельзя взять. Потому что он обжигает рот так, что кажется, глаза вылезут из орбит.

Слушая эту длинную сердитую тираду, Шторм сняла свой жакет и подошла к плите. Она взяла ложку и осторожно попробовала густую красно-коричневую жидкость в кастрюльке, стоявшей на краю плиты.

– О Господи! – охнула она и задохнулась.

Она тут же молниеносно бросилась к раковине и налила себе стакан воды, судорожно орудуя ручным насосом.

– Ну, что я тебе говорила? – спросила Мария, стоя посреди кухни и уперев руки в бока. – Тебе надо поговорить с ним, Шторм.

Шторм вздохнула и закрыла кастрюльку крышкой.

– Я просто не в состоянии сейчас спорить с ним, Мария, его надо проучить за то, что он нам испортил ужин. Подай ему его «чили» в самой большой миске, которая только есть у нас в доме, а мы возьмем себе по большому куску сочного мяса.

– Прекрасная идея! – заметила Мария удовлетворенным тоном. – А теперь садись и выпей чашку кофе с куском яблочного пирога. Ты заслужила это после такой тяжелой работы.

Шторм уже доедала последний кусочек Пирога, когда за дверью послышались шаркающие шаги и скрип сапог. Дверь распахнулась, и на кухню ввалился Джеб.

– Не становись на пол, стой, где стоишь, на коврике! – строго распорядилась Мария. – Я только что выскребла и вымыла полы.

– Я не собирался наступать на твой проклятый пол, – обиженно проворчал старик и взглянул на Шторм. – Шторми, сегодня выдался отличный денек для того, чтобы сходить за рождественской елкой. На дворе подмораживает, снег довольно плотный, и лошади не будут сильно вязнуть в сугробах.

Шторм чуть не послала старика куда подальше, с ее губ уже готовы были сорваться грубые обидные слова. Потому что ей была сейчас противна сама мысль, что надо ехать куда-то в лес и бродить там по глубокому снегу от дерева к дереву в поисках «великолепной ели». Сколько Шторм себя помнила, Джеб каждый год в это время носился с мыслью о «великолепной рождественской ели».

Но тут в доме что-то с грохотом упало, и послышался недовольный голос Кейна, извергающий ругательства и проклятия. Это изменило настроение Шторм, и она решила, что лучше уж шляться по лесу в поисках рождественской ели, чем сидеть за столом с осатаневшим от безделья братом.

Улыбнувшись старику, она сказала:

– Подожди, пока я допью кофе.

– Тебе бы только спорить со мной, Шторми, в тебе слишком силен дух противоречия, – прошамкал старик, увязая в снежном сугробе и сердито пытаясь выбраться из него. – Я же говорил тебе, что самые лучшие ели растут в долине.

– Джеб, я вовсе не упрямлюсь, – принялась спорить с ним Шторм, хлопая в ладоши, чтобы немного разогнать кровь и согреть озябшие в рукавицах пальцы.

– Мы уже битый час топчемся на одном месте, и я выбилась из сил и замерзла. Вон то дерево – вполне великолепное. А если мы срубим какое-нибудь более высокое, мы просто не сумеем довезти его домой.

– О чем ты говоришь? Мой конь способен дотащить до дома два таких дерева!

– Ну допустим, однако поместится ли такая громадина в комнате? Ты же знаешь, что высота наших потолков – не более десяти футов.

Она передала топор Джебу и тот, бормоча себе что-то под нос, заковылял за ней.

Джеб уже до сердцевины дорубил ствол, составлявший в диаметре примерно четыре дюйма, когда у Шторм появилось неприятное ощущение, что за ними кто-то наблюдает. Мурашки забегали у нее по спине, и она зябко передернула плечами.

Она резко повернулась и задохнулась от страха.

– Джеб! Смотри!

Джеб взглянул в ту сторону и затаил дыхание.

– Дикий жеребец! – только и сумел выдавить он чуть слышно из себя.

Дикий жеребец стоял примерно в двадцати ярдах от них. Его шкура была неухожена, шерсть висела клочьями, однако мерцала безупречной белизной, сливаясь со снежным покровом.

Резкий порыв ветра тронул его длинный хвост и гриву, которые на мгновение пришли в движение, взметнувшись в воздух. Он был слишком далеко, чтобы можно было разглядеть его глаза, но Шторм знала, что они были красными от ярости. Она и Джеб вторглись на его территорию, и теперь он стоял между чужаками и их лошадьми, привязанными в нескольких ярдах от него.

– Что же нам делать, Джеб? – произнесла Шторм дрожащим голосом.

Джеб быстро смерил своими слезящимися глазами расстояние до лошадей. Нет, им не удастся добраться до них, дикий жеребец помешает это сделать. Старик лихорадочно начал шарить взглядом по округе в поисках хоть какого-нибудь выхода, хоть какого-то убежища. Но вокруг расстилались только голые равнины, занесенные снегом, да пологие холмы, на которых кое-где росли одинокие ели, невысокие, не больше той, которую только что рубил Джеб и в которой до сих пор еще торчал его топор.

Джеб вытащил острое топорище, глубоко вошедшее в древесину, и взвесил тяжелый топор в руках, как бы примериваясь.

– Если он набросится на нас, – произнес старик голосом, в котором было не больше твердости, чем в дрожащем голосе Шторм, – я его сумею задержать, а ты беги к лошадям.

– А как же ты? – испуганно прошептала Шторм. – Я не хочу оставлять тебя один на один с этим зверем.

– Послушай меня, безмозглое дитя, – яростно зашептал Джеб, кривя свое сморщенное, покрытое старческими пигментными пятнами, лицо, – ты сделаешь все так, как я тебе сказал. Если этот жеребец нападет на нас, ты усадишь свою маленькую задницу в седло и ускачешь отсюда без оглядки.

Девушка и старик стояли на маленьком пятачке утоптанного снега и напряженно с вызовом глядели в глаза друг друга. Секунда сменяла секунду, они больше не произнесли ни слова. Даже ветер утих на это короткое время, и на равнине воцарилось торжественное безмолвие.

И в тишине, за ближайшим невысоким бугром, внезапно отчетливо раздался вой голодной волчьей стаи. Джеб моментально повернул голову в ту сторону, и тут же послышалось испуганное ржанье лошадей, привязанных к дереву. Взглянув снова на жеребца, Джеб с облегчением вздохнул: дикий конь повернул морду к бугру, откуда доносился волчий вой. Все его могучее, стройное тело напряглось, из раздутых ноздрей валил пар и раздавался предостерегающий храп.

– Шторми, – запинаясь, проговорил Джеб, – мне кажется, наши шкуры спасены. Эти волки угрожают его гарему. И мы больше не интересуем его.

Шторм едва могла кивнуть ему, у нее подкашивались ноги от пережитого страха, и все тело было словно парализовано. Они смотрели вслед жеребцу, который с трудом торил себе дорогу по глубокому снегу, храпом и громким фырканьем выражая свое недовольство.

Взобравшись на косогор, он замер на мгновение, красуясь горделивой осанкой на фоне свинцового неба, как будто стараясь разглядеть своих врагов или намечая обходные маневры предстоящей битвы.

Неожиданно он взвился на дыбы, издал пронзительный воинственный клич и, бросившись вперед, исчез за гребнем холма.

– Почему он ведет себя так странно? Почему он удалился на значительное расстояние от своих излюбленных мест в долине? – Шторм вопросительно взглянула на Джеба, переводя дыхание. – Я думала, что он всегда держится вблизи гор.

– Он зашел сюда в поисках пищи. Если приглядеться к тому месту, где он стоял, можно увидеть разрытые копытами участки, где из-под снега выглядывают клочки травы. Этот дьявол очень сообразителен. Он вспомнил, что прошлым летом здесь росла сочная трава.

Джеб подошел к ели, чтобы закончить прерванную работу. Но тут же замер, потому что из-за бугра, за которым исчез жеребец, послышался яростный визг, громкое рычание и жалобный лай.

– Поедем-ка домой, Шторми – сказал Джеб и несколькими ударами топора срубил ель. – Когда этот озорник управится с волками, он, пожалуй, снова возьмется за нас.

Когда Шторм и Джеб въехали на двор перед конюшней, уже спустились густые сумерки и в кухонном окне весело горела лампа.

– Иди в дом и обогрейся, Шторми, – сказал Джеб, когда они спешились. А я затащу пока елку в сарай, пусть полежит там до субботы, а в субботу мы ее установим в доме.