На это замечание Кейн только хмыкнул в ответ, а Шторм глубоко, шумно вздохнула и продолжала:

– Если это действительно так важно для тебя, ну что ж – я обещаю тебе, что сделаю тебя однажды дядюшкой.

Кейн взглянул на нее довольно насмешливо и проворчал:

– Ты сначала замуж выйди.

– Ну это само собой, – ответила Шторм с притворной деловитой серьезностью.

Больше они на эту тему не обмолвились ни словом. Кейн сосредоточил все свое внимание на лошадях – их коляска миновала целый поезд экипажей, карет и легких повозок, в которых сидели хорошо одетые женщины, рядом с экипажами скакали мужчины верхом, все они, вытянув шеи, проводили взглядами прекрасную Шторм.

Еще проезжая по улицам города, Шторм вглядывалась во встречные лица, надеясь отыскать среди прохожих своих прежних знакомых. Но не встретила никого из тех, кого знала. За время ее отсутствия Ларами значительно вырос, в нем появилось много новых жителей…

Когда коляска свернула на старый Орегонский тракт, Шторм нарушила молчание.

– А как поживают Мария и старый Джеб? – поинтересовалась она. – Что вообще нового на ранчо?

– У Марии и Джеба все прекрасно, во всяком случае, я так считаю. Мария стала немного грузнее, а старый болтун Джеб трещит, как всегда, без умолку. Оба они страшно рады, что наконец-то увидят тебя. Я приобрел табун чистокровных арабских скакунов: пять кобыл и племенного жеребца.

Шторм удивленно взглянула на брата.

– Ты что же, хочешь переключиться с разведения крупного рогатого скота на разведение лошадей?

Кейн отрицательно покачал головой.

– Для меня это будет лишь побочным занятием, так, для души. Человек ведь сильно устает, глядя с утра до ночи на рогатый скот – коров да быков. В них нет ни на йоту красоты и изящества.

– Ты всегда любил лошадей.

– Я полюбил их с того самого момента, когда папа посадил меня на одну из них. Но скот – это деньги, это большие деньги, и я никогда не мог позволить себе сделать коневодство делом своей жизни. Я был бы доволен уже и тем, если бы имел возможность завести небольшой табун. Но давай теперь поговорим о тебе! Ты довольна тем, что снова дома?

– Я более чем довольна, Кейн, – Шторм повернула к брату пылающее лицо. – Ты даже представить себе не можешь, как я счастлива!

Губы Кейна расплылись в довольной улыбке.

– Я не был до конца уверен в этом, – заявил он, – там, в Шайенне, ты всегда выглядела такой счастливой, – ив его голосе послышались нотки упрека, когда он добавил: – И потом, ты даже ни разу не приехала навестить родной дом. Ты всегда отговаривалась большой занятостью на работе и заботами своей новой жизни.

Шторм не мигая глядела вперед, на дорогу. У нее были свои причины не возвращаться на ранчо, причины, о которых она помалкивала. Но она не хотела даже мысленно задерживаться на этом предмете и снова повернулась лицом к Кейну.

– Прости меня, но я действительно была очень занята – сначала преподавание в школе в течение всего учебного года, а потом, летом, частные уроки с отстающими по программе учащимися.

Она скинула свои легкие туфельки и поставила ступни на поперечную планку коляски, приподняв юбки до колен. Бросив на Кейна хитрый взгляд, от которого тот рассмеялся, она произнесла:

– Не рассказывай только об этом моим приятелям мужского' пола.

Кейн с чувством пожал ее руку.

– Я рад, что ты счастлива, Шторм.

«О Кейн, – горько подумала Шторм, – если бы ты только знал, как я несчастна на самом деле… Как я тосковала по дому с самого начала разлуки с родными местами. Первое время я ужасно скучала по тебе и по ранчо. Но хуже всего давалось мне постоянное ощущение боли, боли, из-за которой я и покинула дом».

Она мысленно вернулась в недалекое прошлое. Тогда, четыре года назад, в августе, Кейн поехал с ней в Шайенн и оставался в городе еще некоторое время, чтобы проследить, как она устроится на новом месте в трех меблированных комнатах, расположенных над аптекой. Квартирка была уютной и чистой и находилась недалеко от школы, с руководством которой Шторм предварительно списалась и была принята в штат.

Она припомнила то утро, когда Кейн собрался к отъезду домой и уже был готов сесть в дилижанс, отправлявшийся в Ларами. Стоя рядом с братом, Шторм кусала губы, чтобы не расплакаться, а он сунул ей в руку деньги и произнес нарочито грубоватым тоном, так непохожим на его обычную манеру говорить:

– Держи, тут хватит тебе на жизнь, пока сама не начнешь зарабатывать.

Но тут он, должно быть, заметил пелену слез, застилавшую ее взор, потому что вдруг улыбнулся и пошутил:

– Хватит, конечно, только в том случае, если ты не будешь тратить их на своих друзей-приятелей.

Она быстро сунула руку ему под жилет и сильно ущипнула. Кейн ойкнул и засмеялся, а затем быстро сел в экипаж. Когда экипаж тронулся, Шторм почувствовала себя более одинокой, чем когда бы то ни было в жизни.

Ее полное беспросветное одиночество длилось весь тот месяц, в течение которого она знакомилась с Шайенном.

Потом наступил сентябрь, дни становились все короче и холоднее. Со второй недели сентября начались занятия в школе. Шторм постепенно подружилась со всеми учителями – мужского и женского пола. Однако она не оставляла никакой надежды тем своим мужчинам-коллегам, которые были не прочь поволочиться за ней. Она не чувствовала никаких угрызений совести, когда резко обрывала свои отношения с теми, кто, как ей казалось, имеет на нее серьезные виды.

Теперь, оглядываясь назад, Шторм почти сожалела, что никому не оставила ни единого шанса. Ведь кто-то из них, возможно, питал к ней глубокое искреннее чувство. Ей следовало попытаться поверить хотя бы одному из них, попытаться ответить на его чувства.

Но в то время это было невозможно: слишком свежа еще была ее рана, она не хотела и не могла открывать душу навстречу новой боли, новому страданию. Она однажды уже испытала на себе мужское лицемерие и двуличность, притворство и обман, и ей потребовались годы, чтобы залечить свое раненое сердце и выбросить из головы этого человека. И теперь Шторм надеялась только на то, что с ней больше никогда не случится ничего подобного.

«Я хочу иметь детей, – думала Шторм, – а для достижения этой цели требуется мужчина. Возможно, где-нибудь на свете существует человек, чья главная цель в браке – это создание крепкой семьи и рождение сына. Обыкновенный человек, пусть даже немного невзрачный и скучный, но такой, на которого я могла бы положиться. Вот за такого, – думала Шторм, – я могла бы выйти замуж».

Шторм смотрела невидящим взором на мелькающие мимо живописные окрестности, которым так не хватало изящного белохвостого оленя, стремительно несущегося по равнине. Она решила, что должна хорошенько подумать о возможности замужества без любви. «Достаточно ли одного уважения, чтобы скрепить супружеский союз? – спрашивала себя Шторм. – Необходима ли страсть, заставляющая гулко биться сердце, бросающая то в жар, то в холод, в семейной жизни, в браке? Наверняка существует много супружеских пар, живущих в полной гармонии, которые в свое время связало простое чувство долга».

Шторм подавила тяжелый вздох. Если она действительно хочет завести семью, ей придется ограничить многие свои интересы и распроститься с дорогими ее сердцу занятиями. Например, она уже никогда не сможет больше преподавать. Но что поделаешь. Надо же чем-то жертвовать. Иначе ее ждет еще более суровое испытание: годы и годы беспросветного одиночества.

В последние два года она подорвала свои силы, много работая с учениками. Работая практически без отдыха – в течение всего года, зимой и летом. Ей было очень нелегко, она стала раздражительной, у нее накопилась усталость, так что она очень быстро утомлялась от любого занятия.

Две недели назад ее вызвали в кабинет директора школы и в мягкой форме, но решительно дали понять, что она на грани нервного истощения, во всяком случае все симптомы – налицо, и у нее при таком режиме работы не сегодня-завтра может произойти нервный срыв.

– Шторм, – сказала ей директриса, женщина средних лет, добрая и порядочная наставница, – я хочу, чтобы вы отправились домой на продолжительный отдых. Возвращайтесь на ваше ранчо, насладитесь в полной мере жизнью на природе. Помнится, вы рассказывали мне о вашей чудесной кобыле – так вот, вам пойдут на пользу долгие прогулки верхом. Одним словом, делайте все, чтобы только отдохнуть от работы в школе, выбросьте ее полностью из головы! Переключитесь на другие занятия.

Когда Шторм попыталась что-то возразить, доказать, что с ней все в порядке, миссис Вильсон покачала головой и сказала твердо:

– Нет, Шторм. Я пришла в школу, когда мне было шестнадцать лет, и занимаюсь преподавательской работой уже половину своей жизни, поэтому я знаю, о чем говорю, – и она встала, давая понять, что разговор окончен. – И не смотрите на меня с таким отчаяньем во взоре, – произнесла директриса, подходя к двери, – дорогая моя, это еще не конец света. Вы – красивая молодая женщина. Вам надо выйти замуж и завести собственных детей, которых вы и будете обучать. Иначе вас ждет участь старой девы, вас ждет моя доля. Поверьте, в ней нет ничего отрадного.

Шторм вернулась в свои меблированные комнаты и прорыдала там два дня кряду. Но затем она вынуждена была смириться с неизбежным и написала Кейну письмо. Ответ не заставил себя долго ждать. Он был коротким: «Приезжай домой, радость моя. Извести меня, когда выедешь дилижансом, чтобы я мог встретить тебя».


Шторм срочно направила брату этой же почтовой каретой столь же короткое послание: «Буду в четверг, выезжаю дилижансом». Она попрощалась со своими друзьями и упаковала вещи: одежду, картины, всякие безделушки, которые она купила, чтобы придать арендованным комнатам хотя бы легкий отпечаток собственной индивидуальности. Сделав все это, она стала ждать четверга – дня отъезда, который неумолимо приближался. Шторм ждала его со страхом и трепетом.