В глубине души Соня подозревала, что она глуповата. Ей казалось, что всю жизнь она будет пользоваться лишь теми знаниями, которые в свое время вложили ей в голову учителя. Но то, что она будет учиться чему-нибудь новому в двадцать пять лет, ей не приходило в голову. Когда Жозеф начал свои объяснения, ей показалось, что такую науку, как карточная игра, она не освоит никогда.

Прошло, наверное, не меньше часа, когда Фуше довольно откинулся в кресле и проговорил:

— Фу, кажется, дело пошло. Никогда не думал, что быть учителем так трудно. Знаете, Гера, временами мне хотелось дать вам хороший подзатыльник!

— Меня зовут Софья, — со вздохом поправила княжна, недоумевая, почему она так устала.

Неужели Соня не освоит то, что доступно другим женщинам? Хотя бы и королеве Франции. Вряд ли она так уж отличается от самой Сони. Подобная крамольная мысль никогда прежде не приходила ей в голову, но не испугала княжну. Кажется, она росла в собственных глазах не по дням, а по часам.

Они пообедали вместе с Жозефом, который неожиданно предложил ей прогуляться по паркам Версаля, хотя она уже представляла себе послеобеденный отдых с недочитанным романом «Манон Леско».

— Обычно я привык делать это один, — признался он, — но отчего-то я уверен, что вы не станете посреди их божественной красоты щебетать о какой-нибудь чепухе. Мне кажется, что после прогулок по этим паркам я по-другому воспринимаю жизнь и мне видится собственное будущее величественным, а нынешняя жизнь зовет к любви и наслаждениям… Но вам не стоит меня бояться, Гера, герцогиня правильно заметила: мы с вами должны стать близкими приятелями, чтобы в далекой австрийской земле знать: мы можем друг на друга положиться…

Молодые люди вышли на террасу через вестибюль и остановились. Соня — в восхищении от лицезрения фонтанов, Жозеф — от гордости за красоту, созданную французами, которой нет равных в мире.

— Видели вы когда-нибудь что-то подобное, а, Гера? — вопросил он.

— Подобное — видела, — улыбнулась она его мальчишеской хвастливости, — в Петергофе.

— И где этот ваш Петергоф? — ревниво осведомился он.

— В России. Подле Петербурга, откуда я родом.

— Не верю! — нахмурился Фуше. — Такую красоту повторить невозможно!

— Я и не говорю, что русские ее повторили, — согласилась она, — но вы сами спросили о подобном. И наш Петергоф, понятное дело, не Версаль, но тоже по-своему прекрасен.

Возвращались они во дворец несколько опьяневшие от свежего воздуха и молчаливые. Жозеф, как само собой разумеющееся, провожал Соню до ее покоев и, очевидно, предупрежденный герцогиней, гвардеец не обратил на него никакого внимания.

Остановившись у двери, Соня подала Жозефу руку, которую тот почтительно принял, но вместо того, чтобы поцеловать, он крепко сжал ее и почти втолкнул Софью в дверь, которую она уже успела открыть. И тут же закрыл ее за собой, продолжая удерживать княжну за руку.

Безусловно, Жозеф был умельцем в том, что можно было бы назвать наукой обращения с женщинами. Про себя Соня подумала, что Леонид Разумовский против него мальчишка, хотя и имел в этом деле кое-какие навыки.

Княжна, что называется, и глазом не успела моргнуть, как тонкие и длинные пальцы молодого человека пробежали по застежкам ее одежды.

Она опять, как и в прошлый раз, хотела крикнуть, но его рука зажала Соне рот. Княжна со злости вцепилась зубами в эту самую руку, сжимая челюсти все крепче, но Жозеф продолжал освобождать ее от одежды, как если бы он совсем не чувствовал боли.

— Вы не находите, дорогая, — проговорил он насмешливо между делом, — что вы мне кое-что задолжали? Уверяю вас, еще ни одной женщине не удавалось уйти от меня подобным образом! Если бы я не знал, что вы княжна, я бы подумал, что вы дикарка, одетая в платье цивилизованной женщины. Подумать только, вы ударили меня по голове так сильно, что я на некоторое время потерял сознание. Лейб-медик, ощупав мою шишку, даже посоветовал на всякий случай полежать в постели во избежание сотрясения мозга…

— Ежели он у вас, конечно, есть, — вполголоса пробормотала девушка.

Оказавшись прижатой к Жозефу, Соня невольно задержала взгляд на его лице: несколько крупноватый, с горбинкой нос, тонкие черные крылья бровей, которые подчеркивали его необычного цвета, удлиненные к вискам желто-карие глаза хищника, смотревшие на нее, как на загнанную дичь. Чувственные губы изогнулись в предвкушении поцелуя. Все еще продолжая закрывать ей рот, он вдруг резко убрал руку и, когда она набрала воздуха, чтобы закричать, позвать на помощь, впился губами в ее губы…

Его ласки были далеки от нежной страстности Разумовского, они ее потрясали, выводили из себя, заставляли закусывать губы, чтобы не кричать от новых ощущений. Жозеф будто терзал ее, и от этого, как ни странно, она вся горела и дрожала и вместо того, чтобы вырываться, начинала к нему теснее прижиматься. Его влияние на княжну походило на колдовство. По крайней мере, Соня совершенно не отдавала себе отчета в своих действиях.

Самые потаенные места ее девственного тела не миновала его дерзкая рука. Он делал ей больно, заставлял вздрагивать и трепетать, она уже почти не сопротивлялась, а с замиранием сердца ждала продолжения…

Вывел Соню из оцепенения легкий стук в дверь и голос Иоланды де Полиньяк:

— Софи, дитя мое, вы не спите?

— Подождите минутку, я сейчас выйду! — крикнула Соня.

К ее удивлению, Жозеф так же споро, как и раздевал, принялся одевать ее, шепотом бормоча про себя какие-то ругательства.

Когда княжна предстала перед герцогиней, та воскликнула:

— Ах, Софи, вам вовсе не обязательно было облачаться в это платье! Все равно вам следует надеть вечерний туалет. Королева собирается представить вас своим придворным. Они хотят послушать о ваших злоключениях в плену у работорговцев.

Знала герцогиня де Полиньяк о том, что у Софьи прячется Фуше, или не знала, сказать трудно, но если знала, то не выдала себя ни единым словом или намеком.

Когда Софья вернулась в свою комнату, Фуше уже полностью привел себя в порядок.

— Я тоже хочу послушать ваш рассказ, Гера, — сказал он, — думаю, ее величество позволит мне при этом присутствовать… Но я не перестаю удивляться, насколько силен ваш ангел-хранитель. Трудно даже представить, что помешает мне в следующий раз!

— Вы собираетесь снова домогаться меня?! — ужаснулась Соня.

— Конечно, царица богов, — проговорил он, осторожно выскальзывая за дверь и осматриваясь. — О, если бы нынче я так не торопился!

— Прощайте! — сухо вымолвила Соня.

— Не «прощайте», милая моя, а до свидания! Герцогиня еще не предупредила вас, что завтра у нас с вами урок фехтования? Вы в очередной раз убедитесь, как много я умею!..

С ехидным смешком он исчез, и Соня некоторое время еще старалась успокоиться, чтобы пришедшая ее одеть и причесать камеристка не заметила, как дрожат у нее руки.

В приемной королевы, выдержанной в голубых с золотом тонах, Соню и вправду ожидало небольшое общество, среди которого она с огромным облегчением не обнаружила Жозефа Фуше.

Королева Мария-Антуанетта по очереди представила княжне пятерых женщин и двоих мужчин.

— Наша русская гостья не успела приехать во Францию, как обстоятельства потащили ее в жизненный водоворот. Она участвовала в освобождении двух знатных девушек из лап работорговцев, потом сама попала к ним же в плен, и только благодаря прекрасной Иоланде де Полиньяк мы имеем возможность лицезреть ее сейчас. У герцогини дар — оказываться там и в тот момент, где и когда она более всего нужна.

Надо сказать, что только в собственном рассказе, видимо, оттого, что Софья смогла посмотреть на себя со стороны, она поняла, до чего уязвима и совершенно не приспособлена к жизни. Прав Фуше: ей стоит благодарить своего ангела-хранителя, что до сих пор княжна не попала в безвыходное положение…

— Как звали мать девушки, освободившей вас от пут? — с волнением спросила ее молодая дама — принцесса де Ламбаль, вспомнила Соня.

— Она успела произнести только: «Маркиза Фредерик де…»

— Грансень! — докончила за нее принцесса. — Я знала, я говорила всем, что дочь Фредерик жива!

— Вряд ли стоит радоваться, ваше высочество, — проговорила со вздохом Иоланда де Полиньяк, — насколько я поняла, девушек увезли во дворец сына турецкого султана.

— И все же она жива, — не согласилась принцесса, — а то, что в гареме… Многие из нас тоже живут в гареме, только не все об этом знают.

Одна из присутствующих дам — Соня не запомнила ее имени — задала вопрос о Флоримоне де Баррасе:

— Он хорош собой?

— Можно сказать, хорош, — медленно проговорила Софья, пытаясь наиболее явственно представить себе молодого де Барраса. — Черты лица правильные, большие черные глаза… Только, думаю, мало кто из пленниц замечал его красоту. На мой вопрос, почему мсье Флоримон не хочет жениться, иметь детей и жить счастливо с молодой женой, он сказал, что будет смертельно скучать.

— А что, я его понимаю и одобряю! — раздался знакомый голос, и в приемную вошел Сонин знакомец Жозеф Фуше.

— Еще бы вы не одобряли, — покачала головой Мария-Антуанетта, протягивая молодому человеку руку для поцелуя, — вы, мсье, у нас известный авантюрист!

17

Григорий Тредиаковский не только получил ответ на свой запрос относительно княжны Астаховой, но и приглашение на завтрашний бал в Трианон, хотя он ни о чем таком не просил. Похоже, тот человек, который поставлял императорскому двору России сведения, был человек умный и дальновидный. И достаточно могущественный — на бал королевы приглашались лишь избранные.

Собирался пойти на бал и барон де Кастр. — Главное, денег возьми с собой побольше, — посмеивался его приятель Луи ла Рейни, — ибо стоит тебе сесть за карточный стол, как тебя разуют и разденут! Сама ее величество в игре большая дока!