— Без малейших! — заверил он девушку. — Мои амбиции ничуть не пострадают. У меня нет желания стать вождем клана со всеми его проблемами и трудностями, с бесконечными жалобами со стороны тех, кому больше некуда пожаловаться.

Эти слова развеселили Пепиту.

— Тогда к чему же ты стремишься?

Она спросила это шутя, но Торквил ответил ей очень серьезно:

— Жениться на тебе, моя радость, чтобы мы жили в мире и покое вместе с нашими детьми и были счастливы до конца наших дней!

Он так говорил и так смотрел на нее, что девушке казалось, будто он обнимает и целует ее.

Радость пульсировала в ней подобно морским волнам, и она больше ни о чем не могла думать.

Потом, очнувшись и отринув несбыточные иллюзии, поскольку высказанное им желание никогда не осуществится, она услышала, что их зовет Жани.

— Я нашла его! Я нашла его! — кричала малышка. — Дядя Торквил, пожалуйста, можно я залезу в него?

Это был маленький деревянный домик с тростниковой крышей, в который мог забраться любой ловкий ребенок.

Он показался Пепите отличным местом для игр.

После того как Торквил забрался в него сам и убедился, что, несмотря на прошедшие годы, домик хорошо сохранился и даже пол, сделанный плотником из поместья, достаточно крепок, чтобы выдержать его, он поднял туда сначала Жани, а потом Пепиту.

Домик был сооружен из деревьев, стоявших на краю леса, и из него открывался великолепный вид на залив и замок, возвышавшийся над ним, а также на ряд утесов, которые простирались вдоль моря по направлению к северу и поднимались намного выше над морем, чем утес, на котором находились сейчас они.

— Какое прекрасное место, — воскликнула Пепита, — и как здорово было вам, мальчишкам, играть здесь!

— Я приводил сюда друга во время школьных каникул, мы часами смотрели на море в подзорную трубу и наблюдали за голубями, как они возвращаются домой в гроты, расположенные под утесами.

Пепита вопросительно посмотрела на него, и он спросил:

— Разве Алистер не рассказывал тебе о гротах в стенах утесов, где гнездятся тысячи голубей? Они, конечно, наносят большой урон урожаям, но можно часами наблюдать, как они выводят там свое потомство — Мне кажется, я вспоминаю, он как будто говорил об этом, — наморщила лоб Пепита, — но я тогда не очень понимала.

— Я должен показать их Рори, — вдруг загорелся Торквил. — Мы сядем с ним в лодку и заплывем в гроты в скалах, и он удивится, сколько вылетит оттуда голубей, напуганных нашими голосами, которые будут повторяться внутри этих пещер многократным эхом.

— Я уверена, Рори будет в восторге, — согласилась Пепита.

Беседуя с Торквилом, она думала, каким хорошим отцом будет он для своих детей, когда они появятся у него.

И тут же румянцем заалели ее щеки, когда ей показалось, что он по выражению ее глаз догадался, о чем она думает.

Им не нужны были слова.

Они просто глядели друг на друга, и она уже знала, — оба они молятся о том, чтобы каким-то чудом их мечта быть вместе все-таки претворилась в жизнь.

Становилось уже поздно, и они направились обратно к замку.

Жани побежала вперед, чтобы немедленно рассказать брату о маленьком домике на дереве, и Торквил смог наконец излить душу.

— Я люблю тебя, моя милая, и сойду с ума, если не смогу поцеловать тебя как можно скорее! — горячо промолвил он.

— Это… невозможно!

— Нет ничего невозможного! — заявил Торквил.

— Теперь, когда ты знаешь дорогу сюда, встречай меня здесь после ужина.

— Это невозможно! — быстро повторила Пепита.

— Луна еще светит по ночам, — продолжал он, как будто не слышал ее возражений. — Ты покинешь столовую после ужина пораньше, а я подожду и уйду одновременно с несколькими гостями, так что мое отсутствие не будет замечено.

— Представь, герцогиня… заподозрит, что мы… встречаемся? — сказала Пепита с дрожью в голосе.

— Ты можешь выйти через дверь в парк, — нашелся с ответом Торквил. — Никто из слуг не увидит, как ты покинешь замок. Они все ложатся рано.

— Ты уверен… совершенно уверен… что это… безопасно?

— Абсолютно уверенным нельзя быть ни в чем, — пожал он плечами, — и я не хочу, мое сокровище, подвергать тебя риску. Но, пойми, я должен обнимать тебя, говорить тебе, как сильно я люблю тебя, иначе опять не засну ночью!

Пепита улыбнулась.

— Этого, конечно, необходимо… избежать… любой ценой!

Торквил засмеялся, но тотчас произнес серьезно:

— Я, наверное, кажусь тебе слишком чувствительным, но это ты делаешь меня таким, и никто, моя дорогая, никогда не вызовет во мне столько чувств.

Разве можно было сомневаться в его искренности!

И так же сильно желая видеться с ним, быть рядом с ним, радоваться его поцелуям, она пролепетала:

— Я чувствую… мы… не должны делать этого… но, если будет возможно… я… приду в лес.

— Сегодня это будет возможно, — убеждал ее Торквил, — но скоро погода переменится, и нам придется искать место для встреч в замке, что может оказаться более опасным.

Она понимала логику сказанного им, но дальше обсуждать это было невозможно, так как они подошли уже к дверям замка, где был слышен голос Жани; девочка бежала вверх по лестнице и звала Рори.


Пепита вышла из гостиной вместе с леди Рогарт, самой старшей по возрасту гостьей.

Она чувствовала, как испуганно колотится сердце, и ей казалось, что она напрасно затеяла все это.

Еще раньше, до ужина, она из предосторожности принесла в гостиную шелковую шаль, как бы на тот случай, если вечер будет холодным.

Она положила ее на стул возле двери, как делали другие дамы в прошлые вечера.

Теперь можно было сразу взять шаль и не идти за ней в свою спальню, расположенную в западном крыле замка.

Комната леди Рогарт была в противоположной стороне, и когда Пепита прощалась с ней, присев в реверансе, дама сказала:

— Вы очень хорошенькая, дитя мое, но, боюсь, среди женщин это может вызвать как дружелюбие, так и неприязнь.

Пепита заметила, что герцогиня беседовала с леди Рогарт после ужина, и догадалась: та наговорила о ней много неприятного.

— Спасибо за сочувствие, — ответила девушка. — Этого уже не изменишь.

— Да и вряд ли вы хотели бы изменить, откровенно говоря! — лукаво улыбнулась леди Рогарт. — Зато мужчины будут стремиться всячески помогать вам и проявлять заботу о вас, несмотря на недовольство женщин.

Тронутая участием леди Рогарт, Пепита ощутила внезапное желание рассказать ей о своих проблемах с герцогиней.

Однако вскоре спохватилась, подумав, что леди, конечно, уже знает обо всем и ничем не может помочь.

«Есть лишь один человек, кому я могу открыть истину и кто поймет меня», — рассудила она.

И расставшись с леди Рогарт, поспешила вниз, к выходу в парк.

Дверь была заперта на ночь на засов, однако Пепита отодвинула его и вышла в парк, надеясь, что по возвращении они не найдут дверь запертой.

Если даже это и случится, она была уверена, Торквил отыщет способ пробраться в замок так, чтобы никто не заметил.

«Все, что мне нужно, — это всецело полагаться на него во всем, — решила она. — Тогда у меня не будет проблем, я буду в безопасности, и дети — тоже».

Она не могла понять, откуда у нее такая уверенность, что он способен оберегать их, и пыталась объяснить это своей любовью к нему.

И все-таки она знала, ее инстинкт сильнее разума, и он подсказывал ей, что именно Торквил оградит ее от опасности, хотя у нее не было достаточно убедительных оснований верить в это.

Зато природа вновь являла собой некую волшебную страну со звездами, мерцающими в небе, и луной, что убывала медленно и плавно, но по-прежнему серебрила все вокруг.

Пепита шла по ясно видимой тропинке, извивающейся меж деревьев, по которой они шли днем.

Царившую кругом тишину изредка нарушали только маленькие зверьки, снующие в лесной поросли, да вспугнутая птица, взлетающая над веткой, где устроилась было на ночлег.

Пепита, всегда жившая в деревне, не боялась лесной тишины.

В Корнуолле она часто совершала долгие прогулки после ужина, чтобы дать возможность сестре и Алистеру побыть наедине, — это доставляло им несказанную радость.

Теперь она как нельзя лучше понимала переполнявшую их любовь и непреодолимое стремление всегда быть вместе.

Дойдя до дерева с домиком, она не стала забираться в него, а прислонилась к дереву, ощущая, как вселенский покой, красота звезд и лунного света вливаются в душу.

Ей казалось, будто весь мир ждет любимого вместе с ней, и когда она увидела на расстоянии движущуюся точку, она знала — это идет Торквил.

Вот он подошел чуть поближе, и она уже не могла больше ждать, и побежала навстречу, и все ее тело стремилось к нему в неукротимом нетерпении ощутить ласку его сильных рук.

Он стоял недвижимо, пока она не домчалась до него и не оказалась в его объятиях, таких жарких, что она не могла дышать, и во власти его губ.

Он целовал ее до тех пор, пока весь мир с головокружительной скоростью не завертелся вокруг них.

Звезды, казалось, сыпались на них сверху, и теперь от них исходило божественное сияние.

Пепита чувствовала, что человек, которого она любит, взял у нее не только сердце, но и душу.

Теперь они стали неразличимы, ибо превратились в единое целое.

Наверное, прошло столетие, а может, больше, когда они достигли небес, не принадлежа более земле, и Пепита произнесла каким-то удивительным голосом:

— Я… люблю… тебя… я… люблю!

— Я обожаю тебя! — вторил ей Торквил. — Как смогу я жить без тебя? Как смогу я существовать, если ты не будешь моей женой?

Он не ждал ответа, он целовал ее вновь, пока она с тихим шепотом не спрятала свое лицо у него на груди, как будто устыдилась жадной требовательности его губ, оказавшейся слишком страстной и пылкой для нее.

— Мое сокровище, — молвил он, — я не хочу пугать тебя, но ты не знаешь, какое мучение — видеть и не сметь коснуться тебя, знать, что ты спишь под одной крышей со мной и не иметь возможности прийти к тебе.