Она верила Джейми. Она готова была поверить Бену Мастерсу. Отдала ему часть своей души. А он решил, что она способна на убийство.

Элизабет не могла заставить себя вернуться в дом. Не могла сейчас смотреть на гостей, видеть Барбару — женщину, которая соблазнила ее мужа. Не могла заглянуть в глаза мужчины, которого, как ей казалось, она любит.

Ей просто необходимо было сейчас побыть в одиночестве, и она быстро оседлала лошадь — одну из тех, что не участвовали в скачках. Элизабет нашла скамеечку, взобралась с ее помощью в седло и погнала лошадь подальше от дома — к развалинам замка на берегу озера.

* * *

Сара Энн с достоинством истинной леди прощалась с разъезжающимися гостями, и они покидали дом, очарованные его маленькой хозяйкой.

На прощальные слова Бена они откликались гораздо сдержаннее. Он чувствовал их настороженность и неприязнь к себе. И не порицал их. Калхолм, как ни крути, — родовое поместье Гамильтонов, и американец всегда будет для них чужаком.

Несколько человек решили остаться еще на одну ночь, и среди них — Дрю. Последнее обстоятельство никак не могло обрадовать Бена, но он понимал, что Дрю, уставший после скачек и живущий далеко — в Эдинбурге, должен заночевать в Калхолме. Да и нет у Бена права выставлять человека из дома, который ему не принадлежит. И никогда не будет по-настоящему принадлежать.

— Папа?

Бен посмотрел на Сару Энн, стоящую рядом с ним в опустевшем холле.

— Да, Ягодка?

— Можно мне покататься на Пепперминте?

— Мне думается, что лучше пойти повидаться с Аннабел, — ответил он. — Она, наверное, очень соскучилась.

Сара Энн упрямо вздернула подбородок. Изредка в эту малышку вселялся бес противоречия.

— Но Пепперминту тоже одиноко, — заупрямилась она.

— Однако его не запирали в одиночестве на целый день, — попытался переубедить ее Бен.

Сара Энн ненадолго задумалась, а Бен подумал о том, что в девочке удивительным образом уживаются упрямство и деликатность — или то, что он всегда привык считать деликатностью.

— Бедная Аннабел, — протяжно сказала Сара Энн. Бен понял, что она хочет спать, а сам он, похоже, выиграл эту схватку.

Хорошо. Сейчас он отведет ее наверх, она поиграет с Аннабел, затем он расскажет сказку, и вскоре сонные глазки закроются. И тогда, возможно, ему удастся переговорить с Эндрю Камероном.

* * *

А Дрю искренне желал Бену Мастерсу поскорее попасть туда, где его уже заждались, — в ад.

Дрю испытывал привязанность к очень немногим людям, и Элизабет была одной из них. С первого взгляда он почувствовал сильный характер и потянулся к ней — может быть, из-за родства душ.

С детства его учили не обращать внимания на такие глупости. Он рос единственным ребенком в семье графа. Отец разорился, оставив Дрю без гроша. Эндрю долго не мог понять, почему отец всегда с такой неприязнью относился к нему, и лишь позже узнал, что был незаконнорожденным — Камероном только по имени, но не по крови.

Отец часто называл его ублюдком. Он согласился скрепя сердце признать Дрю своим сыном только потому, что не хотел публичного скандала из-за любовных похождений своей легкомысленной жены.

И Дрю расплачивался за это всю жизнь.

Все раскрылось для Дрю лишь четыре года тому назад, когда отец на смертном одре рассказал ему правду, назвал в последний раз ублюдком и радостно объявил о том, что оставляет Дрю нищим — без единого пенса.

Это не слишком озаботило Дрю. Отца ему не было жаль. Тот превратил жизнь матери Дрю в кромешный ад. Когда-то она, вероятно, любила этого человека, но этого Дрю вспомнить не мог. Он помнил лишь бесконечные придирки и издевательства отца, от которых мать все больше замыкалась в себе. Затем она начала пить. Дрю скитался по различным закрытым школам, а когда приезжал домой на каникулы, его встречали придирки отца и пьяное равнодушие матери.

Бунт стал его убежищем. Его местью. Его с треском выгоняли из школ, хотя все учителя отмечали его способности и светлый ум. Он играл, воровал и лгал напропалую. Единственным, что его интересовало, был спорт: скачки, бокс, фехтование, стрельба. Здесь он был непобедим. Так, силой, он прикрывал и компенсировал свою отверженность.

Наконец, в одной из школ он встретил учителя, который сумел возбудить его интерес. Он был спокоен, приветлив, смеялся над выходками Дрю и частенько приглашал его на беседу, обращаясь с Дрю уважительно, как с равным. Сэмюэль Бэскомб стал тем человеком, который пробудил доброе начало в душе Дрю.

А затем Бэскомб умер, и Дрю снова остался один. Но при этом успел усвоить важную вещь, а именно: добром можно добиться гораздо большего, чем злом. И Дрю научился скрывать за шуткой и боль, и гнев, и одиночество. Научился быть равнодушным и жестоким.

По сути, положение Дрю в этом мире было незавидным: честолюбивый аристократ без копейки денег и каких-либо перспектив на будущее. Конечно, он мог бы выгодно жениться. На брачном рынке было предостаточно американских богатых семей, охотящихся за британскими титулами. Кое-кто из друзей Дрю пошел по этому пути. А он — не мог. Он уже запродал свою душу дьяволу. Не хотел ничего менять в своей жизни.

И при этом — заботился о Элизабет. Его привлекала ее прямота и сила. Проклятие! Он знал ее отца, ее никчемных братьев. Непонятно, как она могла выжить в этом гадючнике! Но она, слава богу, выжила, и он, Дрю, не позволит впредь кому-нибудь обидеть ее.

Если только это будет в его силах.

* * *

Грум сказал Бену, что леди Элизабет отправилась по северной дороге к озеру. Куда делся Эндрю Камерон, не знал никто.

Бен не удивился бы, обнаружив их там вместе.

Сара Энн все еще спала, и Аннабел и Генри спали вместе с нею. Бен попросил Эффи побыть с девочкой, и она обещала, что не отойдет ни на шаг, тем более что свою просьбу Бен подкрепил парой фунтовых банкнот.

Он оседлал Бейли, вывел его из конюшни и направился по дороге, ведущей к озеру. Он хотел найти Элизабет и получить ответ на свои вопросы. А еще он твердо решил сказать ей, что они с Сарой Энн уезжают из Шотландии.

Прежде всего Бен увидел лошадь Элизабет. Она была привязана к дереву возле разрушенной стены. Он спешился, привязал Бейли рядом с лошадью Элизабет и направился к развалинам церкви.

Элизабет стояла на коленях перед входом. Солнечные лучи падали сквозь отверстия в куполе и золотились в ее волосах, словно нимб. Элизабет выглядела юной и беззащитной. И такой милой — даже в бриджах и жокейской шапочке, сдвинутой набок.

Он немного постоял у нее за спиной, наблюдая. Ожидая. Чувствуя странный холодок под сердцем.

Элизабет почувствовала его присутствие, медленно поднялась с колен и обернулась. Она вовсе не выглядела удивленной.

Он подождал, пока она не подойдет — гордо распрямив спину, с холодным блеском в глазах.

— Мне хотелось побыть одной, — сказала Элизабет.

— Прошу прощения.

— Неужели? — слегка дрогнувшим голосом откликнулась она. Он смутился.

— Элизабет…

— Вы не боитесь, что я устроила вам здесь ловушку? Что сейчас вытащу кинжал? Или считаете меня слишком трусливой для этого? А может быть, думаете, что я наняла кого-нибудь для того, чтобы убить вас?

Черт побери, именно об этом он в припадке гнева думал не далее чем сегодня днем!

— Убирайтесь прочь, Бен Мастерс, — устало сказала она.

Да, ему следовало бы поступить именно так — убраться прочь. Только не мог он этого сделать, никак не мог. Ноги Бена словно приросли к земле. Несмотря на ее слова, между ними все еще существовало нечто, притягивающее их друг к другу словно магнит. Напряженность росла, звенела в тишине и, несмотря на холод, обдавала их жаром. Бен видел, как она борется с этим чувством, да и сам не мог совладать с ним. Они оба чувствовали себя несчастными.

— Вы должны поберечь свою ногу, — в замешательстве сказал Бен первое, что пришло на ум. Глупость, конечно, сморозил.

— А вы свою, — парировала она.

Они впились глазами друг другу.

Во взгляде Элизабет застыло страдание, боль, усталость. Она едва сдерживала рыдания.

Она повернулась, чтобы уйти, но Бен успел схватить ее и удержать. Элизабет не вырывалась. Да и смысла в этом не было. Она прекрасно знала силу Бена — ей с ним не совладать. И не затевать же ей глупую возню — бессмысленную и обреченную на провал?

Бен хотел извиниться. Но вместо этого он снова сморозил глупость, задав наихудший из вопросов, какой он только мог задать в этой ситуации:

— А где Камерон?

Лицо Элизабет побелело от гнева.

— Ну конечно, мы же с ним сообщники. Он прячется в камнях — здесь, неподалеку. Или устроил засаду в одном из колодцев. Вы кретин, Бен Мастерс. Пустите меня.

Тело ее напряглось как струна, глаза метали молнии. Она презрительно откинула назад голову.

Но Бен выдержал ее взгляд и продолжал удерживать.

— Выслушайте меня, Элизабет. Он был рядом всякий раз, когда случались эти… происшествия со мной и Сарой Энн.

— И вы решили, что мы с ним в заговоре…

— Вы — нет, — ответил Бен. — Но Камерон…

— Дрю не мог сделать этого, — отрезала она.

— Откуда вам знать? — Голос Бена дрогнул от охватившей его ревности.

— Все американские адвокаты такие подозрительные?

— Нет. Только те, в которых стреляют, которых сбивают лошадьми и деревянными ящиками.

Гнев в глазах Элизабет немного поостыл.

— Это была не я, и это не мог быть Дрю, — сказала Элизабет.

— Почему?

— У него нет причин для этого.

— У него есть вы.

Она так широко раскрыла глаза, что Бен тут же понял, что допустил очередную промашку. Ему вдруг стало очевидно, что Камерона и Элизабет не связывает ничего, кроме дружбы.

— Он мой друг, и больше ничего, — словно в подтверждение его мыслей, сказала Элизабет. Глаза ее стали удивленными.

— Но, может быть, он хочет большего.