Карен Рэнни - Шотландская любовь

Возможно, гордость Имри не так несгибаема, как ему казалось. И он в любой момент может предложить ей руку и сердце.

Он едва не споткнулся от внезапно пришедшей в голову мысли. Примет ли Шона его предложение? Нет, во второй раз он не поставит себя в такое положение. Он уже уяснил: отказ неприятен. Нет, более того: своим отказом она ранила его, и ему потребовались годы, чтобы исцелиться.

У него есть дела и поважнее, чем заявляться в Гэрлох в роли глупого воздыхателя. Он не такой. Она же ясно дала ему понять, что желает видеть его разве что в своей постели – и еще в качестве кредитора.

Он не будет плясать под дудку Шоны Имри. Он вообще ни под чью дудку плясать не собирается – только сегодня он сообщил об этом трем банкирам (он не ошибся с первым своим предположением), которые вновь объявились на фабрике.

– Мы представляем консорциум заинтересованных покупателей, сэр Гордон, – объявил старший из них. – Ваше открытие вызвало у нас глубокий интерес.

Сама фабрика им была не нужна – они жаждали заполучить взрывчатку, которую разработали Гордон и Рани. За нее предлагали немыслимые деньги, целое состояние: когда они озвучили свое предложение сегодня, Гордон чуть не поперхнулся. Он и мечтать не мог о таком богатстве.

– Но если мы будем поставлять взрывчатый порох на рынок сами, то заработаем не меньше! – возразил Рани.

Больше всего Гордона беспокоил не тот факт, что кто-то желает выкупить его открытие, а та настойчивость, которую эти люди проявляли в погоне за взрывчатым порохом.

– Здесь замешана армия? – спросил он и прочел ответ на их удивленных лицах еще раньше, чем старший заговорил:

– Нет, военное министерство тут ни при чем.

– Вы хотите заполучить взрывчатку так сильно, что готовы на воровство? – спросил Рани.

Все трое, судя по их виду, страшно оскорбились. Рани только пожал плечами.

Хотя Гордон и не давал им никаких обещаний, они посещали фабрику уже трижды. В первый раз разговаривали с ним, во второй – с Рани, а в третий, сегодня днем, настояли на беседе с ними обоими.

Когда они уехали, Рани сказал:

– Друг мой, англичане, заприметив что-то, так просто не уходят. Они берут что хотят.

Возможно, Рани говорил о своей родине и бесчинствах империи, творимых в Индии. В этом они похожи. Он, может, и бывший офицер Короны, и получил титул баронета за заслуги, однако в душе он шотландец, им и останется.

Нижний двор заполонили экипажи и повозки – сегодняшнее празднество имело успех. Вдоль дороги, почти на милю от замка, установили факелы, которые должны были зажечь, когда на горы опустится ночь.

Даже в темноте Гэрлох будет блистать.

И Шона Имри тоже.

Однако она изменилась, разве нет? Стала более молчаливой и сдержанной, спокойное, безмятежное выражение лица полностью скрывало мысли, бродившие у нее в голове.

Будь у него в руках какой-нибудь волшебный предмет, он загадал бы лишь одно желание: пусть прошлое вернется. Он снова стал бы просто Гордоном, он шагал бы через лощину из одного дома в другой, никого не таясь. Он засунул бы гордость куда подальше и просил бы Шону стать его женой.

«Пойдем со мной», – сказал бы он с акцентом их общей родины. А если бы она сказала «нет», он попросту не принял бы отказа и умыкнул ее, как делали это его дикие, сильные предки.

Они бы построили свой дом где-нибудь неподалеку. «Это наш дом, мы выстроили его сами», – говорили бы они случайным прохожим и родственникам, приехавшим погостить.

Но нет. Они оба служили прошлому, истинные сын и дочь Шотландии.

Через четверть часа прическа Шоны была готова. Хелен потребовалось столько шпилек, что она даже сходила за своими. Кроме того, Хелен припудрила ей лицо и нанесла на губы бальзам.

– Это чтобы ты не забывала улыбаться, – заявила она. – Только не слизывай его!

– Я умею себя вести в обществе, – ответила Шона, чувствуя себя ребенком.

Наконец-то она полностью готова к выходу. Она прошла в другой конец комнаты, чтобы еще раз взглянуть на себя в зеркало. Какое чудо: у женщины в зеркале на щеках играл румянец. Что за пудру использовала Хелен? Она заколола волосы Шоны над ушами и позволила им свободно ниспадать на плечи.

Шона едва не расплакалась.

– Ты превратила меня в красавицу, – сказала она дрожащим голосом.

– Ты всегда была очень красивой, только слишком печалилась и не замечала этого, – возразила Хелен.

– А еще ты сделала меня заметной.

Хелен кивнула:

– Никто не пропустит твоего появления, Шона Имри Донегол. Ты выглядишь, как и подобает графине Мортон.

– Правда?

Если бы у нее осталось хоть что-то из подаренных Брюсом украшений, она непременно надела бы это сегодня, но все драгоценности за последние два года послужили более важной цели, чем простое украшательство.

Понравится ли она Гордону? Ах, какая глупость даже думать об этом.

Она повернулась к Хелен:

– Давай, теперь я тебе помогу собраться.

Хелен покачала головой:

– Я не создана для балов.

Шона уселась на кровать, отбросив шаль и веер.

– Тогда я тоже не пойду.

– Шона, ты и без меня со всем прекрасно справишься.

– Знаю, но я хочу, чтобы ты немного себя побаловала. С тех пор как мы сюда приехали, ты только и делаешь, что выполняешь чьи-либо просьбы и пожелания. Я считаю, тебе нужно хорошенько потанцевать, поплакать под волынку и даже пропустить глоток-другой виски.

– Нет, правда, я с большим удовольствием посижу в комнате и почитаю книгу.

– Тогда я займусь тем же самым.

Хелен нахмурилась:

– Шона, я серьезно.

Шона только улыбнулась:

– Сколько тебе потребуется, чтобы собраться?

– Ты правда без меня не пойдешь?

Она покачала головой.

В дверях Хелен обернулась:

– Знаешь, ты действительно очень упряма.

Шона улыбнулась еще шире:

– Я знаю.

Хелен ушла, а она встала, расправила складки на платье и направилась не к зеркалу, а к окну. Смеркалось. Вечер вступал в свои права над Нагорьем. Через несколько часов станет совсем темно, но пока что Шона прекрасно видела вереницу карет и повозок, подъезжающих к Гэрлоху.

Когда стемнеет, зажгутся фонари и тени запляшут в листве деревьев. А звезды засияют так ярко, что будет казаться, словно небо придвинулось ближе, чтобы взглянуть на их праздник.

Сегодня, приветствуя гостей Гэрлоха, заиграют волынки. Сегодня их заунывные песни расскажут об иных временах, столь же смутных и полных отчаяния. Мир укрывал Нагорье, будто теплое одеяло, но внешний мир не так спокоен.

Многие из сегодняшних гостей прошли свои войны. Кто-то, как Фергус, вернулся со шрамами, которые заметны всем. Другие, как Гордон, внешне невредимы, но пережили не меньше.

Как бы она жила, если бы с ним что-то случилось?

А если во время одного из этих дурацких взрывов что-то пойдет не так? Ей хоть кто-нибудь сообщит?

Шона прижала кончики пальцев к прохладному стеклу и закрыла глаза. В этот вечер, когда прошлое, казалось, шло рука об руку с настоящим, она страстно молилась за двух своих любимых мужчин.

А вот и она, дар Божий, испытание для его гордости и воли.

Свет падал из-за ее спины, и она явилась, как тень в красноватой дымке, но Шону Имри он узнал бы где угодно. Даже лежа в гробу, если бы она пришла его оплакать. И последние осколки его души устремились бы к ней, дабы отблагодарить за искренние слезы.

Сегодня он должен либо оставить ее навсегда – либо вернуться к ней и любить до самой смерти всем сердцем. Сейчас не время для сомнений и вопросов. Он должен действовать наверняка.

Будучи хозяйкой, Имри из Гэрлоха, Шона должна была первой встречать гостей у входа. И она бы, конечно, за это взялась, если бы Хелен не настояла, во-первых, чтобы эту обязанность выполнил Фергус, а во-вторых – чтобы она, Шона, привела себя в порядок.

Что ж, справившись с этим заданием, теперь она спускалась по лестнице, приподнимая юбки и всецело надеясь, что корсаж тоже на месте.

Люди начали поднимать головы. Ее лицо зарделось. Мало того, гости еще и прекращали разговоры, и по Гэрлоху медленно распространялась волна молчания.

Спустившись до середины лестницы, Шона остановилась, вцепившись в перила с такой силой, что, пожалуй, могла бы их и сломать.

– Улыбнись, – напомнила ей Хелен из-за спины.

Она и раньше бывала на светских мероприятиях. Брюс редко выезжал в свет, но когда это все-таки случалось, она подавала себя великолепно – он часто потом делал ей комплименты на этот счет. Когда они посещали какие-то мероприятия в Эдинбурге и даже в Лондоне, она вела себя не как девчонка-сорванец, нет – как воплощенная элегантность.

Но здесь и сейчас Шона напрочь забыла все уроки матери и то, чему научилась в последующие годы. На нее смотрели десятки людей – людей, которых она знала с самого детства. Смотрели… и молчали. О чем они думали? Что хотели от нее?

Священник, которого она помнила с младенчества, выглядел ошеломленным. Его жена, похожая на маленькую пичужку, – тоже. Сара Имри Макнэр, двоюродная сестра, остолбенела с бокалом в руке и глазела на нее. Брат Сары Магнус буквально пожирал Шону глазами.

Они что, забыли, как она выглядит?

Хелен что-то прошептала сзади, дала какие-то еще указания, Шона кивнула и спустилась еще на одну ступеньку, мельком удостоверившись, что корсаж не сполз.

Гордон разговаривал о чем-то с Фергусом, держа стакан виски в руке. По случаю торжества он оделся в парадную форму с килтом и черным камзолом. Черные волосы блестели. Он засмеялся над какой-то шуткой Фергуса, и этот звук мигом пробежал по позвоночнику Шоны, словно ток.