Карен Рэнни - Шотландская любовь

Может, ему просто нужна женщина? А ей? Нужен ли ей мужчина?

Он пытался забыть ее слова, но тщетно: воображение вновь и вновь подкидывало ему картины ее супружеской жизни с графом Мортоном.

Гордон медленным движением прижал ее к себе еще плотнее. Она снова поджала губы и нахмурилась. Но он отметил про себя, что держит ее не очень крепко, а она даже не пытается вырваться.

– Я не думал, что ты станешь ревновать, Шона Имри.

– Я не ревную. – Она отвернулась. – И я уже не Имри.

– Для меня ты навсегда останешься Шоной Имри, дорогая.

Она посмотрела на него широко распахнутыми глазами:

– Не называй меня так, Гордон. Ты не имеешь права.

– А кто имеет больше прав на это, чем я? Ты когда-то подарила мне свою невинность и свое сердце.

Он наклонился к ней – и удивился: она не отстранилась!

Прикосновение губ к губам как будто перенесло их в другое время. В то время, когда он был неопытен и юн, и она помогала ему учиться.

Он ощутил, как в душе взметнулись чувства, и сам себя предостерег от этого. Он может сколько угодно вожделеть Шону Имри, но он не должен снова в нее влюбляться. Боль первого предательства так и не утихла за семь долгих лет.

Его руки заскользили по ее спине, он обнял ее еще крепче. Шона издала глубокий горловой звук и наклонила голову, чтобы сделать поцелуй еще глубже.

Ему хотелось трогать ее везде, раздеть донага при свете дня, покрыть поцелуями каждый сантиметр атласной кожи, заставить ее дрожать и вскрикивать от наслаждения. Она всегда вздыхала, когда он целовал ее грудь и изгиб талии. Иногда, в разгар любовной игры, он пробегал пальцами по ее лодыжкам и ступням до самых пальчиков, щекотал, заставляя смеяться.

Она стала его первой любовницей, и он сомневался, что когда-либо сможет ее забыть.

Когда он отпустил ее, она не отстранилась, только прижалась лбом к его мундиру. Прикосновение ее волос к одной из медалей напомнило ему о том дне, когда они в последний раз виделись перед войной.

Шона пришла проводить Фергуса на корабль, и когда он заглянул ей в глаза, то заметил там вспышку удивления. Они не разговаривали, только кивнули друг другу, как почти незнакомые люди. Рядом с Шоной стоял ее муж, и Гордона неприятно поразил возраст этого человека. Тогда Гордон понял, что Шона предпочла простому солдату человека с титулом.

Жаль, подожди она несколько лет, он вернулся бы к ней баронетом. Но конечно, графом ему не стать.

Он наклонился и коснулся легким поцелуем ее макушки. Почему он не отнимет рук, не оттолкнет ее? Нет, вместо этого он ее целует. Он не удивился бы, если бы она изменилась. Но она осталась прежней.

Она все еще имела власть над ним.

Опаснейшая женщина.

Гордон прижимался щекой к волосам Шоны и хотел, чтобы она оттолкнула его. Сам он этого не сделает. Нужно мужественно принимать любой бой, и даже этот.

– Фергус рассказал о твоем отце, – тихо проговорила она. – Я не знала.

Ему следовало бы поблагодарить ее: она дала ему отличный повод опустить руки и отступить на шаг.

– Обычно люди заканчивают подобные фразы изъявлением сожаления. Мол, его безвременная кончина очень тебя опечалила. Тебе очень жаль. В такой ситуации следует горевать.

Она молчала.

– Тебе ведь не жаль, что он умер, да?

Прошло мгновение. Она покачала головой.

– Что он сказал тебе в тот день? Отчего ты сбежала в Инвернесс и бросилась под венец со своим графом?

Выражение изумления на ее лице могло бы показаться забавным, но в этот самый момент чувство юмора начисто ему отказало.

Шона опустила глаза и проговорила негромко:

– Он сказал, что ты меня жалеешь. Что если ты и сделаешь мне предложение, то только из жалости. Или потому, что Фергус – твой лучший друг, и тебе все известно о нашем отчаянном положении.

– Отец сыграл на твоей гордости, Шона, и ты сдалась без боя. – Гордон не дал ей оправдаться, прикрыться какой-нибудь ложью: вскинул руку. – Он сделал ставку на то, что твоя гордость сильнее любви ко мне. И оказался прав.

– Это не правда.

Он улыбнулся:

– К сожалению, правда. Я понял это сразу, как только он мне сообщил о твоей свадьбе.

Она посмотрела на него с удивлением.

– А ты что, думала, я не знаю? Он не преминул воспользоваться этим как оружием. Все время напоминал мне о твоем выборе.

Ее слова ошеломили Гордона.

– Отец точно знал, что делает, Шона. Он всегда хорошо изучал слабости врага.

– Разве он считал меня врагом?

Гордон кивнул:

– С той минуты, как я в тебя влюбился.

Без сомнения, он все время улыбался. Во всем находил повод посмеяться. Он пребывал в таком добром расположении духа, что любой человек, едва взглянув на него, сразу понял бы: парень влюбился.

Генерал Макдермонд для своего сына в жизни хотел трех вещей, и любовь в этот список не входила. Во-первых, он должен был блестяще проявить себя на поле боя. Гордон это сделал, правда, не для того, чтобы угодить отцу, а чтобы спасти своих людей. Во-вторых, генерал хотел, чтобы сын получил звание, достойное их славных родовых традиций. Гордон, ставший полковником, вполне мог дойти и до генерала. В-третьих, Гордон должен был удостоиться чести, которая выделяла бы его из общего числа людей. Он не получил ордена, но стал баронетом – это не столько польстило генералу, сколько взбесило его, так как сам он уже не мог надеяться на подобную награду.

Жалко, что старый ублюдок умер, так и не поняв, что все успехи, все победы Гордона – это достижения самого Гордона, а не его.

– Отец верил, что поступает правильно. Он считал, что ведет войну, а ты – его враг. Если бы одна тактика не сработала, он прибег бы к другой.

Шона отошла и встала в дверях.

– Мне было бы легче, если бы тебя тут не было, – устало проговорила она.

– А почему тебе должно быть легко?

Он почти обрадовался внезапной вспышке злости.

– А почему должно быть так сложно? – Она не дала ему ответить. – Почему ты мне раньше не сказал?

– Потому что отец дождался, пока ты уедешь в Инвернесс, и только потом рассказал, что ты предпочла мне графа. – Он отвернулся к окну, как будто за ним открывался захватывающий вид. – И что мне было делать? Умолять тебя вернуться?

– Ты считаешь, что это гордость заставила меня уехать?

– А что же еще? По-моему, она твоя суть. Ты же не обычная женщина, ты Шона Имри, последняя женщина клана Имри. У тебя есть статус, который нужно беречь, образ, которому надо соответствовать. – Он повернулся к ней. – И роль сыграла не только твоя гордость, Шона, но и его. Тебе не нравилась военщина. Если бы ты вернулась в Гэрлох, то потом вечно сетовала бы на это. Вы оба, такие гордые, вели войну друг против друга.

– А ты попал между молотом и наковальней?

Эта мысль заставила его улыбнуться.

Шона стояла неподвижно, губы ее до сих пор горели от его поцелуя.

– Ты, должно быть, меня ненавидишь.

– Я очень долго тебя ненавидел, – услышал Гордон собственный голос.

Слова эти будто вырвались из самых глубин его сердца. Он и не догадывался, что испытывает такие чувства, и тем более не собирался их выражать вслух.

Печаль в ее глазах сменилась удивлением.

– И до сих пор ненавидишь?

– О твоей свадьбе мне сообщил Фергус. Ты не теряла времени со своим графом.

– Мы с Брюсом познакомились гораздо раньше.

– Очевидно, он был очень пылким поклонником.

Шона стояла перед ним странно бледная, как будто правда оказалась для нее тяжким ударом. В этот миг ему остро захотелось подойти к ней, обнять и утешить – глупый порыв, которому он не поддался. Он может хотеть ее сколько угодно, но он не доверяет ей ни на йоту.

– А у тебя вообще нет гордости?

– Я любил тебя, и моя любовь не имела никакого отношения ни к титулам, ни к статусу, ни к гордости. – Гордон немного помедлил. Стоило ли открывать ей всю правду? – Любовь к тебе, – проговорил он, – дополняла мою жизнь. – Он решил, что здесь нужно сказать все или ничего. – Когда я понял, что пора перестать тебя любить, моя жизнь стала скучнее, но я сам не изменился.

Шона не ответила. Он снова улыбнулся:

– Тебе, Шона, любить нелегко. Твоя любовь переплетается с другими чувствами.

Она отвернулась, собираясь уйти, однако Гордон бросил ей в спину:

– Ты можешь жить без любви. Но она – как цвет, как вкус, как музыка. Она делает жизнь лучше.

Шона оглянулась:

– Значит, вот чем я была для тебя? Цветом, вкусом или музыкой?

Гордон вспомнил то время, и улыбка его поблекла.

– Ты была радугой. Настоящим пиром. Симфонией.

Шона ушла, и он остался наедине с собой. Он открыл ей правду – и освободился от боли, которую много лет носил в сердце.

Шона чувствовала себя опустошенной, как будто только что выплакала все слезы. Но у нее слишком много дел, ей жалеть себя некогда. А может быть, она просто не хотела думать о том, что сказал ей Гордон.

Он все знал.

Он знал, что сказал ей его отец, и воспринял это как испытание. Испытание, которое она с треском провалила.

Гнев лучше, чем отчаяние.

Она была его радугой.

Может быть, она правда его подвела? Может, он прав?

Да какая теперь разница…

«Дорогая»… Как давно она не слышала этого слова, произнесенного с такой интонацией. Целых семь лет.

Прав ли он? В гордости ли было дело? В то время она вовсе не считала это гордостью. Боль. Боль и стыд – вот что она чувствовала. Шона Имри, из гордого клана Имри, стала нищенкой.

У двери в потайной ход она вытащила из ящичка коробку спичек и снова зажгла светильник. Возвращаясь по своим следам обратно в замок, она чувствовала себя постаревшей на сорок лет. В библиотеке она вернула светильник на место и осталась стоять, глядя в стену, мысленно проигрывая сцену в домике.