«А Гордон там будет?»

Вопрос Мириам со вчерашнего вечера отдавался у нее в ушах. Разве девочке не подобает больше печься о своем будущем муже? Она не должна флиртовать, и Гордон зря ее к этому подталкивает.

Шона прошла мимо входа в кладовую и на пересечении двух коридоров повернула направо. Если пойти налево, попадешь в конюшни. Лампа распространяла желтоватый свет, выхватывая из мрака детали, которые Шона хорошо помнила. Семь лет назад коридор этот казался гораздо короче, но ведь тогда она спешила навстречу Гордону. Подхватив юбки одной рукой и держа в другой светильник, она почти бегом бежала к озеру.

Запах влажной земли напоминал о тех временах. Шона провела рукой по холодной и грубой стене. Коридор постепенно расширялся. Пахло Лох-Мором. Ход вел к уступу над озером, дверь его была надежно скрыта от глаз нагромождением камней.

Триста лет назад ее предки создали систему потайных ходов, чтобы в случае, если Гэрлох будет захвачен врагами, остатки клана могли уйти невредимыми. Последнее средство спасения. Сколько раз она стремилась этой дорогой к Гордону?

Теперь же она просто хотела постоять на утесе над Лох-Мором, полюбоваться волнами, может быть, проститься с детством, девичеством и Гэрлохом.

По мере приближения к выходу земляной пол делался ровнее – идти становилось легче. Шона поставила светильник на землю и сняла тяжелый деревянный засов, укрепленный поперек окованной железом двери. Потом подняла светильник и одной рукой отодвинула задвижку, запиравшую дверь, удивилась попутно, как легко та открывается.

Когда отец впервые показал ей тайные ходы, она спросила, специально ли их предки замаскировали этот выход камнями.

«Возможно. Это было бы умно с их стороны, но наверняка я не знаю», – ответил он.

В течение трехсот лет члены семьи лэрда передавали друг другу знание об этой системе тайных ходов – семейная тайна Имри из Гэрлоха.

А теперь ее узнают американцы.

Если бы ей не вздумалось изображать привидение, мистер Лофтус никогда бы не узнал, что эти ходы существуют.

Шона решительно отогнала эту мысль.

Лох-Мор очертаниями напоминал слезу, как ей говорили. В широкой части скалы образовывали пляж, в узкой, на утесе, стоял Гэрлох. На краю уступа росли высокие вязы, их ветви висели над водой, словно деревья жаждали сбежать.

Предки хорошо все предусмотрели. Даже если бы озеро разлилось, чего за всю историю Гэрлоха ни разу не случалось, тоннель все равно находился бы выше уровня воды и не пострадал бы.

Шона затушила лампу, поставила ее на камень – и легко нашла тропу. С этой стороны озера стоял густой лес. Воздух под ветвями дышал прохладой. Пурпурные герани поднимали головки над опавшей листвой. Шона удивилась, увидев их. Для сентября сейчас была удивительно теплая погода. Пронзительные ветра начнутся позже.

В воздухе нежно жужжали насекомые, а на тропинке вышагивал одинокий дрозд. Он помедлил, одарил Шону проницательным взглядом – и продолжил свою утреннюю прогулку.

Шона не удержалась от улыбки.

Сквозь кроны деревьев просачивался солнечный свет и танцевал на ее плечах. Она шла дальше. Лес постепенно редел, и наконец открылась поляна. Посреди нее, как неограненный драгоценный камень на земляной насыпи, стояла старая хижина.

Время обошлось с домиком без всякой жалости. Соломенная крыша посерела и местами сгнила, ставни на единственном окне висели криво, но дверь, как ни странно, выглядела крепкой. Интересно, сохранились ли внутри шаткая кровать, ветхий стол, два колченогих стула?

Воспоминания нахлынули на Шону и затопили, словно поток.

Гордон боялся щекотки. Она бы в жизни не подумала, что он боится щекотки. Но когда она в очередной раз потянулась к его ступне, он низким басом завопил в знак протеста.

Когда Шона со слезами вспоминала, как отец перед сном целовал ее в лоб, мать заключала в благоухающие духами объятия, Гордон обнимал и утешал ее. В те минуты, когда боль потери была так сильна, что из-за слез она не могла говорить, Гордон всегда был рядом.

Они сидели, скрестив ноги, на узкой койке и играли в гляделки. Тот, кто отвернется первым, проиграл. На тарелке лежала последняя лепешка – приз для победителя.

Те дни наполняли смех и слезы. Гордон был ее лучшим другом, любовником, ее любовью.

– Графиня прячется? – весело поинтересовался Гордон.

Шона вздрогнула, но не обернулась.

– Пришел сказать, как гнусно я себя вела? – спросила она, продолжая смотреть на хижину. – Не стоило беспокоиться. Я уже извинилась за свое поведение.

– Решила нанести визит прошлому?

Шона сжала кулаки и повернулась к Гордону.

Нет, Господь все-таки шотландец, и он испытывает ее.

Полковник сэр Гордон Макдермонд, первый баронет Инвергэр, стоял перед ней во всей красе. Она в жизни не видела никого прекраснее. Он был одет в военную форму горцев из Девяносто третьего полка хайлендеров: килт в темно-голубую и изумрудно-зеленую клетку, красно-белые чулки, перевязанные красными лентами до щиколоток, мундир из красной шерсти, украшенный золотыми эполетами, манжетами и пуговицами. На поясе висела сумка из звериной шкуры, отделанная треугольниками более светлого меха. Вместо медвежьей шапки – Фергус говорил, что это жутко неудобная вещь, требующая хлопотного ухода, – он надел «шотландскую шапку» – длинный вязаный колпак с темно-голубыми лентами, свисавшими ему на спину.

Ряд медалей подтверждал его безудержную храбрость, улыбка – безграничное обаяние.

Шона не удержалась – вспомнила ощущение его плеч под пальцами, изгибы рук, бедер. Неужели его образ так и будет стоять у нее перед глазами?

– Ты уже видела меня в форме, – сказал он с явным шотландским акцентом.

Шона кивнула, не имея сил сказать что-либо вслух.

Тысячу лет назад такие люди, как он, пришли на эту землю и сделали ее своей. Такими были первые лэрды Гэрлоха – и его собственные предки. Он горец до мозга костей.

Он улыбнулся шире. И на мгновение, на единственный краткий миг, она попала в прошлое семилетней давности, когда Гордон вернулся из первого похода.

– Нравится?

Он привязал поводья лошади к ближайшему суку и направился к ней уверенным шагом.

– Что ты тут делаешь? – спросила Шона.

Она чувствовала, что категорически не готова к словесным баталиям. Девушка из ее воспоминаний вела бы себя совсем иначе – она уже давно бросилась бы Гордону на шею и зацеловала бы до беспамятства.

Мириам сочтет его шикарным образчиком мужчины. Да, вот это та самая мысль, которая позволит сдержать натиск прошлого.

Шона нахмурилась.

– Идешь в Гэрлох? Продемонстрировать Мириам свои великолепные ноги?

Гордон остановился и прикрыл глаза.

– Ты что, нюхаешь меня?

Он открыл глаза.

– Прекрати!

Его губы изогнулись в усмешке.

– Я серьезно.

– Мне так нравится, как ты пахнешь.

Как и всегда. Однажды он спросил, чем от нее пахнет, и она сказала, что это духи, которые мама заказывает во Франции. Брюс ей тоже такие покупал. Но потом они закончились, а новый флакон ей оказался не по карману – духи стоили слишком дорого.

– Давай иди, покажи себя Мириам во всей красе.

Она выдавила улыбку.

Как странно, что они здесь – и говорят о другой женщине. Тут они признавались друг другу в своих чувствах.

Они вместе постигали искусство любви. Гордон, от природы любопытный и изобретательный, придумывал такие вещи, которые она потом так и не решилась предложить Брюсу. Здесь они учились целоваться. Они сидели на кушетке, и она позволяла ему трогать ее грудь. Она до сих пор помнила то удивительное чувство, которое охватило ее, когда Гордон впервые ее коснулся. Так нежно и с таким интересом.

Она много раз думала, что зачала, но благодаря инструкциям Мэг этого не случилось. Она много раз говорила себе, что быть с Гордоном – опасно и глупо, но любовь к нему была такой естественной, такой сильной, такой неотъемлемой частью ее жизни, что она просто не могла устоять.

Гордон шагнул вперед и провел пальцем по лицу Шоны – прикоснулся к щеке, скуле, задержался на подбородке. Это нежное легкое касание она ощутила всем телом, до кончиков пальцев ног. Гордон подался вперед, и теплое дыхание окутало ее кожу там, где он только что прикасался пальцем. Так нежно и легко, что ей вполне могло это показаться, он тронул губами ее висок – призрачный поцелуй, тихое эхо их прошлых поцелуев.

– Ты ревнуешь, Шона?

Она отступила на шаг, желая увеличить дистанцию между ними.

– Ну разумеется, нет, – ответила она, не желая признавать очевидное. – Однако она скоро выходит замуж. Тебе следует знать.

Он по-прежнему улыбался, но что-то изменилось в его взгляде, он стал прохладнее. Юноша, которым Гордон когда-то был, никуда не ушел, но гораздо большую роль играл мужчина, которым он стал – бесстрастный, умеющий скрывать свои чувства. Перед ней теперь был военный, способный смотреть на поле битвы и оставаться совершенно спокойным.

– Ты здесь прячешься? – спросил он, отстраняясь.

– Нет, с чего бы мне?

Она пригладила юбку. Сегодня утром она вместо кринолина надела две юбки и теперь жалела об этом. Женский доспех ей бы не помешал.

– Тебя все простили? Снова приняли в лоно семьи?

– Они не моя семья. Я, конечно же, не имею в виду Фергуса и Хелен. Но американцы мне точно не родня.

Уголки его губ снова дрогнули.

– Ты так и не ответила на мой вопрос. Прячешься и ждешь, пока все забудется?

Он всегда умел говорить напрямую. Они разговаривали на любые темы, кроме двух: о его отце и его будущем. Уже в детстве Гордон знал, какое будущее ему предначертано: сначала военная академия, потом армия.

Только раз они коснулись этого вопроса.