Карен Рэнни - Шотландская любовь

– Сомневаюсь. Никогда не слышала ничего более нелепого. Привидения!

Хелен бросила на Шону предостерегающий взгляд, словно напоминая, что ей не следует игнорировать гостью или говорить Мириам все, что она о ней думает.

Возможно, жизнь ее избаловала: она всегда имела возможность высказать в рамках приличия именно то, что хотела, и тогда, когда хотела, но в этот конкретный момент такой роскоши она себе позволить не могла. Она даже не могла ответить колкостью на колкость.

Шона сдержала раздражение и изобразила улыбку. Она даже без зеркала знала, что улыбка получилась вымученная и фальшивая.

– А вашим призракам понравится, что тут будут жить американцы?

Шона очень опасалась, что привидениям Гэрлоха грядущий отъезд последних представителей клана Имри придется не по вкусу, но если Мириам так скептически настроена, то что ей ответить на подобное заявление? Даже Шона и Фергус относились к призракам с уважением. Этого требовали, конечно, не привидения, а традиция, передававшаяся из поколения в поколение с тех самых пор, как в стенах Гэрлоха в первый раз раздалось горестное пение невидимых волынок.

Шона много раз желала, чтобы этот звук служил неким предупреждением для Имри. Может быть, тогда им удалось бы каким-то образом предотвратить тот злополучный отъезд родителей в Эдинбург или смерть малышки-сестры несколькими годами ранее. Дедушка объяснял, что волынщик играет, только когда сам того хочет. И потому, заслышав отдаленные, слабые звуки волынки она останавливалась, вспоминала тот день и разговор с дедом и размышляла, что же могло вызвать к жизни эту печальную мелодию.

Этого Шона не собиралась рассказывать американцам. Пусть покупают Гэрлох, но ее воспоминания им не заполучить.

Возможно, нужно родиться шотландцем, чтобы это понять. Земля Нагорья пропитана кровью многих поколений. Предки Шоны считали свободу такой важной и необходимой, что с готовностью сражались за нее, гибли за нее и бережно лелеяли мечту о ней в песнях и легендах. Гордый народ восставал против любого гнета, и не важно, кто пытался их завоевать – другой клан, захватчики с севера или англичане.

– Мне очень жаль, что вы не верите, – сказала Шона. – Возможно, когда наши призраки вам явятся, вы поверите.

– Это было бы забавно. Представляю, как буду рассказывать друзьям, что видела шотландское привидение! А призрак будет в килте? И такой же красивый, как ваш друг Гордон?

– Полковник сэр Гордон, – поправила ее Шона.

Хелен предостерегающе покосилась на Мириам, но та только улыбнулась.

Шона же явственно почувствовала, что американка сейчас нанесла ей первый удар.

– Ретивую лошадку загоняют до смерти.

– В смысле? – переспросила Хелен.

– Ничего, – смутилась Шона. – Так, одна из папиных поговорок.

Еще он говорил: «Тот, кто беседует сам с собой, беседует с дураком», – однако повторять эту реплику Шона не стала.

Проснувшись, мистер Лофтус наконец-то согласился осмотреть Гэрлох, но вначале попросил что-нибудь «перекусить» между ленчем и обедом. Ах да, и еще горячей воды. И капельку виски. И еще пару одеял: он, дескать, замерз. Шона, Хелен и Дженни только и делали, что сновали вверх-вниз с подносами. Жаль, что в замке пока не установили лифт. И жаль, что великан так и не отошел от американца ни на шаг и не предложил помощи. Очевидно, пока он не перетаскивал чемоданы хозяина и не брил его, то стоял где-нибудь неподалеку со свирепым видом. И надо сказать, великолепно справлялся с этой обязанностью.

Наконец-то объявился Фергус: Шону обеспокоило, что он сильнее обычного опирается на трость. Ее злость его явно позабавила. Что ж, пусть забавляется, может даже посмеяться, не таясь. Лишь бы не мешал сделке.

Шона вошла в небольшую гостиную, примыкающую к спальне лэрда, и обнаружила мистера Лофтуса с дочерью. Не успела она и рта раскрыть, как американец заявил:

– Я с нетерпением жду, когда начнется экскурсия, графиня. Или вы хотите что-то скрыть от меня?

– Папа, а ты разве не сказал графине, что уже имеешь полное представление о замке?

Шона посмотрела на Мириам, перевела взгляд на мистера Лофтуса, потом – на великана-телохранителя.

– Что вы имеете в виду? – спросила она.

На скулах американца заиграл румянец. Что стало этому виной – виски или стыд? И вообще – знакомо ли мистеру Лофтусу слово «стыд»?

– Я никогда ничего не покупаю, не проверив со всех сторон, графиня.

– Вы обследовали Гэрлох?

Улыбка так и застыла у нее на лице.

– Месяц назад я кое-кого сюда послал, кто сделал это вместо меня. Я не сентиментальный дурак, графиня, а деловой человек. Приступим?

Она молча вышла в коридор.

Месяц назад? Кого же он отправил с таким поручением? Сколько этот человек здесь пробыл? Почему Старый Нед ни словом не обмолвился о появлении чужака? И вообще, заметил ли Старый Нед этого чужака? Ведь этот тип должен был лазить по Гэрлоху, осматривать стены, крышу…

Она повернулась к мистеру Лофтусу:

– Откуда пожелаете начать?

– С древнейшей части замка.

– Вы ее уже видели, это пиршественный зал и малая гостиная.

Он кивнул:

– Значит, оттуда и начнем.

Вчера по прибытии он пил там виски с Гордоном, но если уж ему так хочется вновь увидеть эти помещения, она их покажет. И произнесет речь, которую готовила несколько дней.

Если только соберется с мыслями.

– И какого мнения ваш человек о Гэрлохе? – спросила Шона.

Мистер Лофтус покачал головой:

– Часть крыши требует ремонта, немного отсыревают стены в южном крыле, но в целом замок в хорошем состоянии.

В ее душе облегчение смешалось с досадой.

Значит, он послал сюда инспектора? Все ли тот выяснил? Если нет, тогда, возможно, американцам и не нужно знать всех тайн Гэрлоха.

Они медленно спускались по винтовой лестнице. Фергус так плотно сжимал губы, что они превратились в узкую белую полоску. Элизабет часто поглядывала на него, и Шоне захотелось сказать, что он сжимает губы не из-за боли, а из-за упрямства. Ее предупреждали, что нога у брата будет болеть всю жизнь. Уж лучше бы он согласился на ампутацию в Индии.

Впрочем, сама Шона так не думала. В конце концов, это же нога Фергуса. Но иногда, вот как теперь, она спрашивала себя, не слишком ли дорогую цену он заплатил, чтобы ее сохранить.

Мистер Лофтус все время ворчал. Левой рукой он держался за перила, справа ему помогал телохранитель.

Никто не веселился и даже не выказывал особого желания к этой экскурсии. Даже Хелен, взявшая на себя роль миротворца в их компании, не улыбалась. Они проследовали по коридору, но не успели войти в пиршественный зал, как послышался громкий стук в заднюю дверь.

Шона пошла открывать. Хельмут, мистер Лофтус, Мириам, Элизабет, Хелен и Фергус гуськом потянулись за ней.

На пороге стоял Гордон. Послеполуденный ветер разметал его волосы, в голубых глазах играли смешинки. Он был одет в строгий черный костюм и белоснежную рубашку.

На секундочку – всего на секундочку – сердце Шоны екнуло. Семь лет назад она бы быстро огляделась и, привстав на цыпочки, поцеловала бы его, пока никто не видит. Но сейчас вместо этого усилием воли изобразила улыбку:

– Вы?

Уголки его рта дрогнули, как будто Шона сказала что-то смешное.

– Простите, если явился не вовремя, – сказал он, глядя ей за спину.

Шона вспомнила о приличиях.

– Нет, что вы. Я просто собиралась показать гостям Гэрлох.

Он вдруг расцвел в улыбке, и ее охватила дрожь от воспоминаний. Сколько раз он вот так же улыбался ей, с таким же неподдельным восторгом. Однако на этот раз он улыбался не ей.

– Ах, сэр полковник Гордон!

Мириам подошла и встала рядом с Шоной.

– Полковник сэр Гордон, – поправила ее Шона.

– Просто Гордон.

Он собирался войти, несмотря на то что Шона все еще стояла в дверях, преграждая ему путь.

Шона нехотя отступила, освобождая дорогу.

Мириам улыбнулась, как кошка, учуявшая сметану. Кошка, которая надеялась помурлыкать, потереться головой о ногу – и получить вожделенное угощение. Но нежность кошек, как известно, длится недолго, когда они захотят уйти, их уже ничем не удержишь.

Как долго Мириам будет лапочкой?

Ее отношение к Мириам Лофтус превратилось в стойкую неприязнь. Шону до невозможности бесили каждая застенчивая реплика, каждый взгляд из-под трепещущих ресниц, которые она адресовала Гордону.

Шона всегда считала, что Гордон не поддается таким глупым уловкам, но, очевидно, ошиблась. Он, склонив голову набок, слушал Мириам, которая говорила нарочито тихо, чтобы никто, кроме него, не мог слышать ее слов. Со стороны казалось, что она делает это намеренно, чтобы у других создалось впечатление, что они беседуют о чем-то тайном и интимном.

– Ты так и не сказал, зачем пришел, – обратилась к Гордону Шона.

– Я хотел поговорить с Фергусом. – Он посмотрел сначала на нее, потом на ее брата. – Но это может подождать.

Шона сделала глубокий вдох, поморщилась от зарождающейся головной боли и, развернувшись, направилась в пиршественный зал. Плевать ей на все, пусть Гордон с Мириам, если хотят, шепчутся в пустой прихожей.

Мистер Лофтус ведь в состоянии сам позаботиться о репутации дочери?

Шона поймала на себе взгляд Элизабет, та не скрывала своего сочувствия. Уж если Элизабет поняла, что она разозлилась, значит, ей и вправду плохо удается скрывать свои чувства.

– На стенах вы можете видеть щиты, – указала Шона наверх, когда все собрались в пиршественном зале. – Первое письменное упоминание об участии клана Имри в боевых действиях относится к 1314 году. Тогда мы сражались на стороне короля Роберта против англичан в битве при Баннокберне[3], а в 1333 году – участвовали в сражении при Халидон-Хилле.[4]