Да, в этом она права. Вне всякого сомнения, если Керби узнает, кто она такая, — заставит ее сложить пожитки и отправит в ближайший же город. И если за девушкой действительно гонятся, ее место пребывания скоро обнаружат. Ее выдадут эти замечательные синие глаза. Дрю еще никогда не встречал таких глаз.

— Не люблю обманщиков, — холодно сказал он, стараясь не думать о ее прекрасных глазах… но всякий раз, когда он глядел на девушку, его тело предавало его самым постыдным образом.

Габриэль закусила губу. И, посмотрев на Дрю, прямо и просто сказала:

— У меня нет выбора.

— Кто этот человек?

— Банкир из Сент-Луиса. Моему отцу сначала очень везло в делах, но потом он разорился. И должен… очень много денег.

Дрю скептически вздернул бровь:

— И поэтому он решил продать свою дочь?

Что-то сверкнуло в ее глазах. Гнев? Возмущение! Габриэль отвернулась и ничего не ответила.

Дрю вздохнул. И в самом деле, только отчаянное положение заставит молодую женщину остричь волосы, облечься в самую неудобную, не говоря уже о том, что самую безобразную, одежду и терпеливо сносить все трудности перегона. Да, можно сомневаться кое в каких частностях, но в одном Дрю не усомнился ни на минуту. В реальности ее страха.

И кое-что в рассказе Габриэль объясняет, почему она так неопытна в приготовлении пищи и не знакома со всем тем, что знает и умеет большинство женщин. Шотландские графини тоже ведь почти не умеют готовить. Наверное, так оно водится и среди зажиточных американцев.

— Ты не скажешь мистеру Кингсли? — спросила она непритворно дрожащим голосом.

— Не уверен, — ответил Дрю. — Он имеет право знать обо всем. А если что-нибудь с тобой случится… — тут он запнулся и пожал плечами.

Габриэль взяла себя в руки. Лицо ее застыло.

— Может, я и не умею стряпать, но смогу о себе позаботиться.

— Да уж, знаю, что сможешь, — отозвался Дрю. — Так же, как позаботилась о том, чтобы не утонуть.

При этом неприятном упоминании Габриэль с упреком взглянула на него, и Дрю усмехнулся. Она еще сильнее нахмурилась, но вдруг уголки ее губ дрогнули, и лицо озарила лукавая обезоруживающая улыбка. Снова кровь быстрее заструилась по его жилам, дыхание внезапно прервалось, словно он получил резкий удар под дых.

— Да, я действительно могу о себе позаботиться пусть и не всегда, — добавила она откровенно. — Но я быстро учусь. Мне просто нужен шанс.

Это Дрю растрогало. Если ее рассказ об отце, решившем возместить дочерью свои долги, верен… Что же, Дрю и сам ведь познал на собственном опыте предательство со стороны отца. Эту боль.

Конечно, есть и другие виды предательства. Например, когда предаешь друга. Его друг Керби Кингсли захотел взять с собой Дрю на перегон скота, потому что кто-то пытался убить его, Кингсли, и этот «кто-то» может сделать еще одну попытку. Предположение, что Габриэль как-то связана с теми тремя наемниками, которые устроили засаду, кажется на первый взгляд просто нелепым. А все же в ее появлении есть что-то странное — и уж, во всяком случае, это ненужное осложнение.

А девушка сидела рядом и с надеждой смотрела на Дрю своими большими синими глазами, словно он и был ее последним, спасительным шансом.

— Почему же ты выбрала именно Кингсли, его перегон? — внезапно спросил он, неотступно глядя ей в лицо.

Габриэль явственно сглотнула и тихо сказала:

— Я о нем прочитала в газете. В статье говорилось, что Кингсли нужны рабочие руки, и я подумала, что лучшего места для того, чтобы скрыться, не найдешь.

Девушка нервно переплела пальцы. На руках вспухли волдыри, а ведь всего неделю назад эти ладошки наверняка были гладкие и ухоженные. И все же Дрю ни разу не слышал от нее ни единой жалобы — ни на долгом пути к Уиллоу-Спрингс, ни в изматывающей обратной дороге.

Большинство женщин, которых он знал, пали бы духом через полдня такой работы.

Черт возьми! Дрю же никогда сам не подчинялся общепринятым правилам, наоборот, с удовольствием их нарушал. С какой же стати он будет уважать правило, не допускающее женщин на перегоны скота? Нет, он не может отказать в помощи такому же нарушителю правил, как он сам.

Кроме того, Дрю Камерон уважал мужество и предприимчивость. «Нахальство» — как это здесь называется. И у Габриэль такого «нахальства» хоть отбавляй.

— Ну ладно, пока… ничего не скажу, — ответил он и мысленно поклялся, что будет смотреть в оба за этой чертовкой.

Габриэль на секунду прикрыла глаза, и на лице ее отразилось огромное облегчение. Открыв глаза, она прямо встретила его взгляд.

— Спасибо, — тихо сказала она. Дрю коротко рассмеялся.

— Пока еще рано меня благодарить. Я уважаю инстинкт самосохранения и восхищаюсь твоей, скажем так, предприимчивостью. Но, — и он предупреждающе выгнул бровь, — хоть я и согласился поверить твоему объяснению, по крайней мере частично, я не люблю, когда мне врут. Ложь меня оскорбляет, а ты — лгунья хоть куда.

Девушка хотела что-то возразить, но он перебил ее:

— Точно так же я не люблю, когда люди нарушают верность слову, а ты меня поставила в положение очень близкое к этому, — добавил Дрю мрачно. Теперь ему все происходящее казалось совсем не забавным. — И если в какой-то момент я вдруг почувствую, что Керби должен узнать о тебе правду, я обязательно ему все расскажу.

Опять она сцепила пальцы. Хотелось бы понять, что таится за этой обманчивой улыбкой, но Габриэль очень хорошо умеет скрывать свои чувства. Слишком хорошо, подумал Дрю. И во всем этом что-то не так. Он уверен, просто-напросто убежден в этом.

Однако было совершенно ясно: она влечет его так, как прежде не влекла ни одна женщина. Хорошо бы увидеть, как она выглядит в красивом платье, с чисто вымытыми и уложенными в прическу волосами! Впрочем, вряд ли Габриэль окажется привлекательнее, чем сейчас, в его чересчур просторной рубашке, с короткими, еще влажными кудрями и с этой искусительнейшей улыбкой на губах…

Почти бездумно Дрю протянул руку и ласково коснулся пальцами ее щеки. Габриэль оцепенела, в глазах мелькнула тревога… и еще что-то. Девушка задрожала — и причиной тому были не холод и не страх.

— Это преступление — прятать под грубой одеждой такую красоту, — негромко проговорил он.

Габриэль хотела что-то ответить, но Дрю наклонился и легонько тронул губами ее губы — совсем легонько, чтобы девушка могла увернуться, если пожелает. Дыхание ее замерло, губы неуверенно дрогнули под его губами… и вдруг стали мягкими и податливыми.

Дрю не собирался заходить далеко, но это благоразумное намерение в один миг вылетело у него из головы. Его охватила жгучая, ни с чем не сравнимая жажда.* * * В тот самый миг, когда губы шотландца коснулись ее губ, Габриэль поняла, что жизнь ее переменилась раз и навсегда. О, ее и прежде целовали, и не один раз, — но еще никогда она не испытывала того, что ощущала сейчас. Это было волшебство… словно она всю жизнь спала и только сейчас проснулась.

Дрю обнял ее, и Габриэль показалось, что его руки, словно солнечные лучи в летний день, облекли всю ее томительным теплом. То было новое, таинственное ощущение, которому невозможно было сопротивляться. Дрю касался ее губ легкими дразнящими поцелуями, и она вдруг поняла, что отвечает ему, совсем потеряв самообладание. Волны желания захлестнули ее с головой. Дрю напрягся, руки его, гладившие волосы и плечи Габриэль, дрожали, и она поняла, что причиной тому — едва сдерживаемая страсть.

Повинуясь новому, непривычному порыву, Габриэль тоже обняла его. Хриплый гортанный стон сорвался с его губ, и Дрю прильнул поцелуем к ее полуоткрытым губам. Габриэль дрогнула, словно ее поразила молния. Губы Дрю стали жесткими и требовательными… и внезапно ее охватил всеподавляющий страх… страх и смятение, возникшие в сокровенных глубинах ее тела. Вместе с тем она изнывала от нестерпимого желания познать нечто новое, неизведанное… и это желание еще больше напугало ее.

Негромко вскрикнув, девушка отпрянула, чтобы перевести дыхание и взять себя в руки. Дрю немедленно отпустил ее, только рука его задержалась у нее на плече, пальцы поигрывали короткими завитками волос.

— Габриэль, ты девственница?

Она порадовалась тому, что в темноте Дрю не видит на ее лице румянец. Габриэль пылала от страсти… и от стыда. Как она могла быть так несдержанна, настолько забыть о всяких приличиях!

Приняв ее молчание за утвердительный ответ, он тихонько выругался. Габриэль еще ни разу не слышала, чтобы Дрю бранился. Немного успокоившись, он вздохнул:

— Ах, девушка, неужели никто никогда не предупреждал тебя, что играть с огнем опасно?

Надо бы ответить какой-нибудь дерзостью — но она ничего не могла придумать. Ей хотелось только одного — снова дотронуться до шотландца. В знак благодарности. Ведь она чувствует к нему только благодарность, и ничего больше. Просто он сегодня спас ей жизнь.

И, во всяком случае, стыд ее не был отягощен сознанием того, что она целовалась с убийцей отца. Дрю Камерон никак не мог быть убийцей. Будь это так, он бы уже узнал Габриэль, ведь по всему Сан-Антонио были расклеены афиши с ее портретом. И он бы не сидел здесь, целуя ее, и уж, во всяком случае, не стал бы ее спасать. Наоборот, дал бы ей утонуть. Нет, он не убийца!

Но он — друг Керби Кингсли.

И Габриэль вздрогнула, вспомнив, что говорил Дрю о верности в дружбе. Эта мысль внушала ей беспокойство.

— Габриэль?

Она посмотрела на Дрю. Невольно. Ей не хотелось увидеть его презрительный взгляд. Наверняка он ее презирает, ведь она вела себя неприлично, недостойно для честной девушки. И все же она подняла глаза: Габриэль всегда была мужественной и не искала себе оправданий.

Губы Дрю были сурово сжаты, золотистые глаза сверкали, как у дикой кошки. А затем он снова удивил ее.

— Я поступил непростительно. Извини.

И, к вящему удивлению Габриэль, встал и ушел от костра в темноту.

Потрясенная девушка подтянула колени, обхватила их руками и стала смотреть на огонь. Все тело у нее еще пылало, охваченное непонятным желанием. Внезапно она почувствовала себя еще более одинокой и несчастной, чем всегда.