Маделин Уикхем - Шопоголик и брачные узы

— А вот послушай, для Вихреподобного Романа: «Мы повстречались час назад, но я уже знаю, что буду любить тебя вечно…»

На Центральном вокзале столпотворение. Люк идет в зал ожидания, а я направляюсь к киоску, чтобы купить леденцов. Прохожу мимо стенда с газетами — и застываю. Погодите. Это еще что?

Я возвращаюсь назад и таращусь на «Нью-Йорк таймс». Прямо наверху, там, где шапки главных тем, — маленькая фотография Элинор.

Хватаю газету и быстро отыскиваю нужную страницу.

Вот и заголовок: «КАК ПОБОРОТЬ УСТАЛОСТЬ МИЛОСЕРДИЯ». И фотография: Элинор, с тщательно выверенной улыбкой, стоит на ступенях какого-то большого здания и протягивает чек мужчине в костюме. Я озадаченно пробегаю глазами текст под заголовком: «Элинор Шерман с боем преодолела апатию, чтобы достать деньги на дело, в которое она верит».

Разве вручать чек на снимке должен был не Люк?

Быстро просматриваю статью — ищу хоть какое-нибудь упоминание о «Брендон Комыони-кейшнс». О Люке. Но вот добираюсь до конца страницы — а его имя так и не появляется ни разу. Будто он здесь и ни при чем.

После всего, что он для нее сделал. Как она могла с ним так поступить?

— Что это?

Я подскакиваю, услышав голос Люка. На миг возникает желание спрятать бомбу под пальто. Но это бессмысленно, верно? Рано или поздно он все равно узнает.

— Люк… — Я колеблюсь, а потом разворачиваю газету так, чтобы он видел.

— Это мама? — Вид у Люка изумленный. — Она мне ничего не говорила. Дай взглянуть.

— Люк… Там нет ни слова о тебе. Или о компании.

С содроганием смотрю, как он шарит глазами по странице, как на лице его проступает ошеломление. День и без того выдался слишком тяжелый — не хватало только узнать, что через тебя перешагнула собственная мать.

— Она тебе хоть говорила, что дала интервью?

Люк не отвечает. Он вытаскивает мобильник, набирает номер и ждет несколько секунд. И огорченно вскрикивает:

— Забыл! Она же в Швейцарии.

Я и сама забыла. Элинор опять поехала «проведать друзей» перед свадьбой, На этот раз на целых два месяца — значит, проделает все по полной программе. Интервью она, видимо, дала перед отъездом.

Я пытаюсь взять Люка за руку — он не реагирует. Один бог знает, о чем он думает.

— Люк… может, есть какое-то объяснение…

— Забудем.

— Но…

— Просто забудем. — От голоса Люка я вздрагиваю. — У нас был долгий, трудный день. Поехали домой.

Нелегкое время.

А если честно — жуткое. После этого интервью в газете Люк совершенно замкнулся в себе. О случившемся он не говорит, атмосфера в доме все напряженней, и как с этим быть, я не знаю. Несколько дней назад попробовала купить успокаивающие ароматизированные свечи, но они воняли исключительно стеарином. Вчера занялась фэн-шуй — переставляла мебель, чтобы сделать дом гармоничным. Но Люк вошел в гостиную как раз в тот момент, когда я засандалила ножкой дивана по проигрывателю DVD, так что желаемого эффекта я не достигла.

Как бы я хотела, чтобы Люк доверился мне — как в «Бухте Доусона»[12]. Но стоит мне сказать: «Ты не хочешь поговорить?» — и похлопать по дивану, он, вместо того чтобы ответить: «Да, Бекки, мне надо поделиться с тобой некоторыми переживаниями», или просто не обращает па меня внимания, или торопливо заявляет, что у нас кончился кофе.

Я знаю, что Люк пытался дозвониться до матери, но пациентам в этой дурацкой швейцарской клинике запрещено пользоваться мобильными телефонами. И еще я знаю, что сотрудница, которую перевели в фонд Элинор Шерман, снова трудится в «Брендон Комыоникейшнс». Впрочем, стоило мне заикнуться на эту тему, как Люк ушел от разговора. Будто не мог заставить себя признать случившееся.

Единственное, с чем сейчас все в порядке, — это приготовления к свадьбе. Мы с Робин несколько раз встречались с дизайнером. Его придумки по оформлению зала — просто фантастика! А потом мы еще дегустировали десерты в «Плазе», и я чуть не потеряла сознание от изобилия восхитительных пудингов, и пирожных, и шампанского. Официанты были сама почтительность, и чувствовала я себя как принцесса…

Но если совсем честно — даже со свадьбой все не так чудесно и безмятежно, как следовало бы. Даже когда мне подносили на золоченой тарелке печеные персики с фисташковым муссом и анисовыми бисквитами, чувство вины донимало меня, как солнце, ранним утром забирающееся под одеяло.

Когда я выложу все маме, мне станет гораздо легче.

Не то чтобы мне есть за что себя грызть. Я ведь все равно ничего не могла поделать, пока они были в Озерном крае, верно? Только законченная эгоистка станет отравлять родителям отдых. Но завтра они вернутся. И вот что я сделаю: позвоню маме и очень спокойно скажу, что действительно высоко ценю все, что она сделала, и пусть не считает меня неблагодарной, но я решила…

Нет. Мы с Люком решили.

Лучше не так. Что Элинор любезно предложила… И мы решили принять…

Черт. Внутри все переворачивается при одной мысли об этом.

Ладно, не стоит изводить себя раньше времени. Не собираюсь же я выступить с отрепетированной, напыщенной речью, Гораздо лучше, если все получится спонтанно и непринужденно.

Когда я прихожу в «Берниз», Кристина разбирает вечерние жакеты.

— Привет! Ты подписала для меня письма?

— Что? — рассеянно переспрашиваю я. — Ой, извини. Забыла. Сегодня же подпишу.

— Бекки? — Кристина внимательно смотрит па меня. — У тебя все хорошо?

— Все прекрасно! Просто… сама не знаю. Свадьба…

— Я вчера видела Индию из ателье для новобрачных. Она сказала, ты отложила платье у Ричарда Тайлера?

— Так и есть.

— Но я поклясться готова, что позавчера ты говорила Эрин о платье от Веры Вонг.

Я отвожу взгляд и тереблю молнию на сумке.

— Понимаешь, я присмотрела не одно платье.

— А сколько?

— Четыре… — Вовсе необязательно докладывать о пятом, из «Кляйнфелд».

Кристина заливается смехом.

— Бекки, больше одного платья ты надеть все равно не сможешь! В конце концов придется остановиться на одном-единственном, ты же знаешь!

— Знаю, — произношу я слабым голосом и ныряю в свою примерочную, прежде чем Кристина успевает сказать еще что-нибудь благоразумное.

Первая моя клиентка сегодня — Лорел. У них намечается корпоративный уик-энд, стиль одежды — «небрежный». А по понятиям Лорел, «небрежный» — это тренировочные штаны и футболка.

— Выглядите дерьмово, — объявляет она, едва переступив порог, — Что стряслось?

— Ничего! — Я жизнерадостно улыбаюсь. — Просто я сейчас немного перегружена.

— Разборки с матерью? Что такое?

— Нет… — осторожно произношу я. — А почему вы так решили?

— Это в порядке вещей, — говорит Лорел, сбрасывая пальто. — Все невесты цапаются со своими матерями. Если не из-за церемонии, так из-за цветов. Я в свою запустила чайным ситечком: она без спросу вычеркнула из списка приглашенных трех моих друзей.

— Правда? Но ведь потом все уладилось?

— Мы пять лет не разговаривали.

— Пять лет? — Я смотрю на Лорел расширенными глазами. — Из-за какой-то свадьбы?

— Бекки, свадьбы какими-то не бывают. — Лорел берет кашемировый свитер. — Какая красота.

— Да, — бормочу я рассеянно. А вот теперь мне действительно тревожно.

Что, если мы поссоримся с мамой? Вдруг она по-настоящему оскорбится и объявит, что больше не желает меня видеть? Вот у нас с Люком уже дети, но бедняжки навеки отлучены от бабушки с дедушкой. На каждое Рождество бедные малыши готовят подарки для бабушки и дедушки Блумвудов — просто так, на всякий случай, но подарки так и остаются под елкой, нераспакованные, и мы тихонько убираем их, и однажды самая младшенькая спрашивает: «Мамочка, а почему бабушка Блумвуд нас ненавидит?» — а я сглатываю слезы и говорю: «Дорогая, она не ненавидит нас. Просто она…»

— Бекки? Что с вами?

Я возвращаюсь в день нынешний и обнаруживаю, что на меня с участием смотрит Лорел.

— Вы совсем на себя не похожи. Может, вам стоит отдохнуть?