Мы с Люком садимся, Венеция пристраивается на краешке стола, шпильки от Ив Сен-Лорана повисают у нее на пальцах. Для врачихи гардеробчик у мадам неплохой. Всякий позавидует.

Она открывает карточку и некоторое время изучает ее.

– Итак, Бекки, во-первых, анализы крови готовы. Все показатели в норме… вот только за гемоглобином надо бы последить. Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно, спасибо, – уверенно говорю я. – Прямо купаюсь в любви и счастье… У нас чудесная семья, мы ждем ребенка и никогда еще не были так близки с Люком. – Я беру Люка за руку. – Правда, милый? Ведь мы очень сблизились в последнее время? Духовно, интеллектуально, эмоционально и… и сексуально!

Вот тебе. Получи.

– Э-э… да, – чуть смущенно соглашается Люк. – Пожалуй.

– Приятно слышать, Бекки. – Венеция смотрит на меня как-то странно. – Но я спрашивала о твоем физическом состоянии. Голова не кружится? Не тошнит?

А, вот оно что.

– Нет, никогда. Я в полном порядке.

– В таком случае давай перейдем к осмотру. – Она указывает на кушетку, и я послушно встаю. – Ложись на спину, устраивайся поудобнее… ой, что это? Неужели растяжка? – весело добавляет она, когда я поднимаю топ.

Растяжка? – Перепугавшись, я хватаюсь за металлический поручень и пытаюсь подняться. – Не может быть! Я каждый вечер мажусь специальной мазью от растяжек, а утром еще лосьоном, и…

– Ох, обозналась! – перебивает Венеция. – Просто ниточка от кофты.

– Уф…

Обмякнув, я жду, когда пройдет шок, а Венеция тем временем ощупывает мой живот.

– Впрочем, растяжки обычно появляются откуда ни возьмись, – продолжает светским тоном Венеция, – так что и у тебя они еще будут. Последние несколько недель беременности – трудное время. Сколько я повидала пациенток, которые ходили вперевалку и жаловались, что до родов еще далеко…

Вперевалку?

– Не буду я ходить вперевалку, – смеюсь я.

– Увы, придется, – улыбается она. – Таким способом Природа заставит тебя сбавить темп. Я убеждена, что пациенткам, которые ждут первенцев, надо обязательно открывать глаза. Знаешь, беременность – это не приятная прогулка!

– Разумеется, – вставляет Люк. – В этом мы отдаем себе отчет, – правда, Бекки?

– Ага, – бормочу я.

Враки все это. Никакого отчета я себе не отдаю. Я же ясно высказалась: ходить вперевалку я не буду ни за что.

Тем временем Венеция обматывает муфтой тонометра мою руку и хмурится, глядя на экран:

– Давление чуть выше нормы… Не переутомляйся, Бекки. Постарайся отдыхать каждый день – или хотя бы не проводить целые дни на ногах. Не раздражайся по пустякам сохраняй спокойствие…

«Сохраняй спокойствие»? Когда мне вбивают в голову, что скоро я вся покроюсь растяжками и буду ковылять, как утка?

– А теперь давай послушаем…

Она смазывает мне живот каким-то гелем и достает допплеровский прибор, а я слегка расслабляюсь. Это мой любимый этап обследования. Лежишь себе и слушаешь, как сквозь фоновые шумы пробивается «бу-бух, бу-бух» маленького сердца. И вспоминаешь, что у тебя в животе – новенький человек.

– Все в полном порядке. – Венеция отходит к столу и что-то пишет в моей карточке. – Кстати, Люк, что я вспомнила: недавно виделась с Мэтью и он предложил собраться всем вместе. А еще нашла статью Джереми, о которой мы говорили. – Порывшись в ящике стола, она вытаскивает старый номер «Нью-Йоркера». – Долгий же путь он прошел от Кембриджа. Читал его книгу о Мао?

– Еще нет. – Люк подходит к столу и берет журнал. – Спасибо, почитаю, когда будет время.

– У тебя, наверное, ни минуты свободной, – сочувственно говорит Венеция, наливает из кулера стакан воды и предлагает Люку. – Как идут дела в новых филиалах?

– Неплохо, – кивает Люк. – Без накладок не обходится, конечно…

– Но это же замечательно – у тебя в клиентах сам «Аркодас»! Финансовая диверсификация – верный путь к успеху. Темпы экспансии «Аркодаса» феноменальны, я читала о них в «ФТ». Заявления Йена Уилера впечатляют.

Эй, а как же я?

Обо мне забыли. Лежу на спине, как перевернутый жук. Я громко откашливаюсь, и Люк оборачивается.

– Прости, милая! Все хорошо? – Он торопливо подходит и подает мне руку.

– Извини, Бекки, – подхватывает Венеция. – Сейчас принесу тебе воды. У тебя, кажется, обезвоживание. Не забывай восполнять потери жидкости. Ты должна выпивать не меньше восьми стаканов воды в день. Вот, держи.

Я с улыбкой беру стакан:

– Спасибо!

Глотаю воду, и в голову вдруг закрадываются мрачные мысли. Слишком уж Венеция обходительна с Люком. Чересчур словоохотлива. А эти ее намеки на мои растяжки. Вдобавок то и дело встряхивает космами, как модели, рекламирующие шампунь по телевизору. Разве врачи так себя ведут?

– Хорошо! – Венеция снова садится за стол и пишет в моей карточке. – Вопросы есть? Может, вы хотите о чем-нибудь побеседовать?

Я смотрю на Люка, но он отвлекся: вытаскивает из кармана телефон. Слышно зудение виброзвонка.

– Прошу прощения, я выйду ненадолго. Продолжайте без меня. – Люк встает, выходит и прикрывает за собой дверь.

Вот мы и остались вдвоем. Можно поговорить по-женски. Все тело покалывает от напряжения.

Так и есть – в боку определенно колет.

– Ну, Бекки? – Венеция демонстрирует в улыбке идеальные зубы. – Тебя что-нибудь тревожит?

– Вообще-то нет, – любезно отвечаю я. – Я же сказала – у нас все в порядке. У меня все хорошо… у Люка тоже… отношения у нас – лучше не бывает. Я уже говорила, что ребенка мы зачали во время медового месяца? – не удержавшись, добавляю я.

– Да, о вашем чудесном медовом месяце я наслышана, – кивает Венеция. – Люк рассказывал, что во время поездки в Италию вы побывали в Ферраре.

– Точно. – Я мечтательно улыбаюсь. – Это было так романтично! Мы оба дорожим этими воспоминаниями.

– Когда мы с Люком ездили в Феррару, мы не могли оторваться от изумительных фресок. Да он тебе наверняка рассказывал, – добавляет она. А глаза такие невинные, широко распахнутые.

Мы с Люком в Ферраре до фресок не добрались: весь день просидели в одном ресторанчике на открытом воздухе, пили «просекко» и смаковали обалденную еду. Люк даже не упоминал, что раньше бывал там с Венецией. Но я в этом ни за что ей не признаюсь.

– А мы фрески так и не увидели, – небрежно отмахиваюсь я и изучаю собственные ногти. – Но Люк, конечно, рассказывал мне о них. Говорил, что их слишком уж переоценивают.

– Переоценивают? – Венеция явно поражена.

– Угу. – Я смотрю на нее в упор. – Они того не стоят.

– Но… он же сделал массу снимков! – с недоверчивым смешком восклицает Венеция. – Мы обсуждали их часами!

– Вот и мы проболтали об этих фресках ночь напролет, – парирую я. – О том, что напрасно их так превозносят.

Бриллиант на моем обручальном кольце красиво искрится на солнце.

Я – жена Люка. Знаю я, какого он мнения о фресках.

Венеция открывает рот – и снова захлопывает. Вид у нее растерянный.

– Еще раз извините! – Люк входит в кабинет, убирая телефон, и Венеция с места в карьер начинает:

– Люк, ты ведь помнишь фрески в…

– Ох! – Я хватаюсь за живот. – Ой-ой! Люк в тревоге спешит ко мне:

– Бекки, милая! Что с тобой?

– Да вот, колет немножко. Ничего страшного, – я бросаю на Венецию победный взгляд, а она хмурится, будто не понимает, что со мной.

– А раньше у тебя бывали такие боли? – спрашивает она. – Какие они?

– Уже прошло. – Я изображаю блаженство. – Кольнуло разок – и все.

– Если будет колоть снова – скажи мне, – просит она. – И постарайся не нервничать. Если давление немного повысилось – не беда, но доходить до крайностей не стоит. Прежний врач объяснял тебе, что такое преэклампсия?

– Конечно, – говорит Люк, смотрит на меня, и я киваю.

– Хорошо. Словом, береги себя. Звони мне в любое время. И напоследок… – Венеция открывает настольный органайзер: – Давайте все-таки назначим день, чтобы встретиться всем вместе. Скажем, десятого… или двенадцатого? Конечно, если меня не вызовут принимать роды.

– Может, двенадцатого? – сверившись с коммуникатором, предлагает Люк. – Тебе подойдет, Бекки?

– А как же! – жизнерадостно отзываюсь я. – Мы обязательно придем.

Чудесно. Остальных я сама обзвоню. Приятно будет снова увидеть всех спустя долгие годы. – Венеция вздыхает и откладывает ручку. – Честно говоря, нелегко это – снова пробиваться в Лондоне. У моих давних друзей своя жизнь, многие разъехались. Вдобавок по вечерам и в выходные я не всегда бываю свободна, а Джастин часто ездит за границу. – Ее улыбка уже не такая ослепительная.

– Джастин – близкий друг Венеции, – объясняет мне Люк.

Близкий друг. А я и забыла про него.

– Вот как, – вежливо говорю я. – А чем он занимается?

– Он финансист. – Венеция указывает на снимок в рамке. На снимке мужчина занудного вида, в строгом костюме. Венеция смотрит на него, и лицо ее проясняется. – Он такой упорный и целеустремленный – совсем как Люк. Когда он готовится к очередной сделке, я чувствую себя лишней. Но что я могу поделать? Я люблю его.

– Да? – удивляюсь я. И спохватываюсь: неделикатно получилось. – То есть я хотела сказать – замечательно!

– Из-за него я вернулась в Лондон. – Венеция не сводит глаз с фотографии. – Я познакомилась с ним на вечеринке в Лос-Анджелесе и сразу влюбилась. Попалась на крючок и втюрилась по уши.

– И поехала за ним в такую даль? – изумляюсь я. – Ради него?

А зачем еще существует любовь? Чтобы делать глупости и не слушать доводов рассудка. – Венеция поднимает голову, ее зеленые глаза сияют. – Знаешь, Бекки, чему меня научила работа? Ценить любовь. Человеческую любовь. Я вижу ее каждый раз, когда подаю матери новорожденного младенца, когда на экране бьется сердечко, которому всего восемь недель, и будущие родители смотрят на него. Когда пациентки возвращаются ко мне во второй или в третий раз. Дети рождаются от любви. И знаете что? Все прочее не имеет значения.