Я села у окна, чтобы наблюдать за снующими по улице людьми. Уличный торговец, испанец, подозрительный тип. Журналистка в клетчатой юбке и джинсовой куртке. Бестолковый парень в футболке и в джинсах от «Гэп». Свободный художник с большой кожаной папкой для рисунков. И целая куча студенток или безликих девиц с пирсингом, татуировками, в пышных коротких юбочках и с всклокоченными, выкрашенными в розовый цвет волосами.

Уверена, что все они считали себя модно одетыми, но, глядя на них, я недоумевала, кто одевает всех этих людей? Жаль, что мэр Блумберг не ввел обязательный для всех третьеклассников — самый подходящий возраст — курс «Найди свой стиль в одежде». Я бы помогла ему составить учебную программу, в которой необходимо уделить особое внимание тому, как следует выбирать фасон или стиль в зависимости от различных типов фигуры, цвета кожи, образа жизни и времени года. И разумеется, обязательный экзамен в конце года, без которого школьник не сможет перейти в четвертый класс. (Такой курс на самом деле совершенно необходим для жизни, поэтому тот, кто не сдал экзамен, должен проходить курс до тех пор, пока не усвоит!) И все потому, что, глядя на жителей Нью-Йорка, я с сожалением отмечала, что даже в блестящем Сохо никто не умеет со вкусом одеваться.

Ровно в 10.20 я перешла улицу к зданию с перестроенными верхними этажами и поплелась по ступенькам (очень уж небезопасной выглядела клетка лифта) на третий этаж, где на покрытой ковром скамье сидели две женщины.

Одна из них оторвалась от журнала и сообщила мне:

— Вы должны зарегистрироваться.

Я остановилась у пустой стойки и вписала свое имя в листочек на планшете, отметив при этом, что передо мной вписали свои имена Клодетт и Пуччи. Усевшись, я принялась изучать конкуренток. Девушка у окна выглядела сонной и отрешенной, словно погрузилась в буддийский транс. Может, это какой-то профессиональный прием фотомоделей, демонстрирующих руки? Со своего места я не могла разглядеть ее руки, но предположила, что пальцы у нее должны быть такие же тонкие и длинные, как и ноги.

Девушка, читавшая журнал, принадлежала к типу А — искательница острых ощущений, любительница риска. Как я узнала? Ну, фотомодель, рискующая за несколько минут перед просмотром поранить руки бумагой… В общем, скажем так, эти руки не годились для нашей профессии. Разве что для выращивания сахарного тростника или для добычи алмазов?

Из студии вышла озабоченная девица с кучей заколок на голове.

— Так, вы уже записались? Мы начнем чуть позже. Вернусь через минуту.

Интересно, трудно это — оценить пару рук? Сколько времени это занимает? Тыльной стороной, пожалуйста. Только мизинчик! Согните большой палец…

— Да, здесь есть кофе, если хотите, — сказала Девица с Заколками.

Я налила себе чашку кофе и села на скамью, чтобы посмотреть обложки журналов. От нечего делать принялась разглядывать плитки на потолке — вполне приличные. Я представила себе, как выглядит студия внутри, и подумала, что могла бы обустроить эту приемную, превратив ее в уютный уголок. Или в шикарный салон. Сколько это могло бы стоить? Для начата пришлось бы нанять рабочих, чтобы очистить помещение…

Вызвали Клодетту, и девица, очнувшись от транса, вприпрыжку кинулась в студию. Нас осталось двое.

Я потягивала на редкость крепкий кофе и зевала. Сложно будет сохранить энтузиазм, если это протянется долго. Интересно, они уже обследовали указательный палец Клодетты?

Пуччи тоже зевала. Я вообразила, как Девица с Заколками выходит из студии и обнаруживает, что мы с Пуччи мирно спим в объятиях друг у друга.

В студию меня пригласили уже после одиннадцати. Я столько времени ждала, что настроилась на оптимистический лад, но студия оказалась унылым местом с голыми кирпичными стенами, оснащенным только самым необходимым оборудованием, осветительными приборами и задником.

— Привет, Алана! Меня зовут Надин, — молодая женщина в черной вязаной майке и алой ситцевой юбке представилась мне с другого конца студии, но руки не подала. Правило номер два: никогда не прикасайся к фотомодели, демонстрирующей руки. — Туда, пожалуйста.

Следуя за ней, я заметила у нее на лодыжках довольно большие ссадины. Ай-ай-ай! От чего это могло быть? Натерла неподходящей по размеру обувью? Брилась тупой бритвой? Упала на ступеньках? А может, гораздо хуже… Может, она из тех, кто любит наносить раны самой себе, чтобы ощутить себя хозяйкой собственного тела.

Я моргнула. Почему это мне лезет в голову всякая ерунда?

— Сюда. — Надин остановилась возле столика, покрытого синим бархатом, и положила руку на скатерть, показывая мне, что я должна сделать. — Мы сделаем пять снимков. Открытую ладонь. Тыльную сторону. Сжатую в кулак. С браслетом. С ожерельем в руке. Понятно?

— Да. — Я улыбнулась и встала на место Надин у столика. — Проще простого.

Я положила руку на бархат и постаралась направить в ладонь заряд энергии.

Фотограф посмотрел на нее через объектив.

— Поднимите руку чуть-чуть выше. Не кладите на стол.

Я подняла руку над столом. Рука чуть-чуть подрагивала.

— Замечательно, — сказал фотограф. Он взглянул на меня поверх камеры и улыбнулся: — Не надо нервничать.

Но я не нервничала. Это был приступ кофеиновой дрожи. Я слегка потрясла рукой, чтобы настроиться. Еще один снимок. Камера дважды щелкнула.

— Следующий снимок.

Я встряхнула рукой и постаралась держать ее потверже. Мой проклятый безымянный палец трясся, как цыпленок на снегу.

— Вы можете держать руку потверже? — инструктировала меня Надин.

— Я пытаюсь. Видите ли… По-моему, я сегодня выпила слишком много кофе.

— Ну ладно. — Надин кивнула. — В другой раз.

— Может, завтра? Или сегодня попозже? Я выпью побольше воды.

Но Надин уже вела меня к выходу. Фотограф отошел от камеры и разговаривал по мобильнику. Понятно, мой сеанс был окончен.

— Мы заканчиваем, но все равно, спасибо за визит.

Возле дверей я остановилась и взглянула в глаза Надин:

— Послушайте, я так рассчитывала на эту работу. Не могли бы вы мне помочь?

— Сожалею, — печально сказала она. — Это от меня не зависит. Руки у вас действительно очень красивые. Воздержитесь от кофе и попытайтесь в другой раз.

Попытайтесь в другой раз.

Это было похоже на утешительный приз в дурацком игровом автомате — малоприемлемый для того, кто привык выигрывать огромных плюшевых мишек. Абсолютно неприемлемый.

33

Хейли

Антонио поймал меня по дороге в раздевалку.

— О, это ты, милый! Что с тобой случилось? Алана жаждала с тобой познакомиться, а ты отнесся к ней так неприветливо.

— Может, мы зайдем в комнату? — он указал на мою гримерную.

Мы зашли внутрь, и он закрыл за собой дверь.

— Можешь сесть в кресло Сьюзан, — предложила я, поскольку в этом тесном закутке вмещалось всего два сиденья. — У нее сегодня свободный день, и вообще она не станет возражать.

Я устроилась в своем кресле, и на меня вдруг навалилась страшная усталость.

— Хили? Как ты себя чувствуешь?

— Бывало и получше. Послушай, Антонио, сегодня я узнала кое-что, чему не очень обрадовалась. Про вас с Деанной.

— Ну, — он кивнул и опустил глаза.

— И ты так отчужденно держался с Аланой. И вообще, за весь месяц, пока мы вместе, ты ни разу не захотел встретиться с моими друзьями. Если подумать, то мы, в сущности, почти нигде не появлялись вместе. — А если и появлялись, то в каких-нибудь никому не известных местах вроде аргентинского ресторанчика на Восточной Тридцать шестой улице, столь любимого Антонио, или в крохотном итальянском ресторанчике «Адская кухня». — Антонио, — мне тяжело было говорить об этом, но приходилось, — ты что, стыдишься меня?

— Господи, Хили, о чем ты говоришь! Нет, конечно. Я просто всю неделю работаю как вол, а потом мне уже не хочется устраивать парадные выходы. — Он опустился передо мной на колени и заглянул мне в глаза. — Мне так хорошо с тобой, ты же знаешь.

— Но почему ты держишься так отчужденно? Почему ты не хочешь, чтобы нас видели вместе? И вообще, должна тебе признаться, меня очень расстроило то, что я узнала про вас с Деанной.

Он поднял голову, упираясь подбородком в мои бедра.

— Я понимаю. Прости. Это все в прошлом.

— Но она замужем. И у нее дети.

— Да, конечно. Всякое бывает. Но с этим все кончено. По крайней мере, у меня к ней никаких чувств не осталось. Что я могу сказать о Деанне? Ей нравится таить злобу. Именно поэтому я и не хотел, чтобы о нас с тобой узнали. Она вполне способна на подлость по отношению к тебе, лишь бы мне насолить. Я видел, на какие выходки она способна, и не хочу, чтобы она навредила тебе, Хили.

Он погладил мое колено, а потом нежно, но настойчиво начал гладить голое бедро.

Я откинулась на спинку кресла и вздохнула, пытаясь понять Антонио. Пока мы вместе, он такой общительный и открытый, но стоит мне отойти, как он тут же замыкается в себе и превращается в незнакомца — например, как сегодня утром с Аланой. Что я знала о нем? Может, меня просто соблазнили эти пальцы, гладящие мои бедра в стремлении доставить мне удовольствие?

— Я счастлив с тобой, Хили. Защитить тебя — мой долг.

— Она не может навредить нам, — сказала я, поглаживая его руки. — Как ты не понимаешь? Если мы вместе, мы сильны, и у нее нет ни малейшего шанса.

Он поднял на меня печальные глаза:

— Я не хочу, чтобы тебе грозила опасность. Даже если это всего лишь опасность потерять работу.

Он просунул пальцы под резинки трусиков и принялся ласкать мои эротические зоны.

— Антонио… — Я закрыла глаза и отдалась страстным фантазиям, позволив ему доставлять мне наслаждение.