В эти минуты, когда он беспомощно лежал перед ней и она не знала, в сознании он или нет, Хелена поняла, насколько Макс для нее важен. И оставшееся до прибытия в Венецию время она не прекращала растирать его торс.

Хотя по дороге домой Макс шутил, что в его случае святые заступники, причем впятером, решили, что пока не хотят его видеть на небесах в качестве нарушителя спокойствия, все же она переживала. Воспаление легких могло начаться очень быстро и представляло большую опасность.

В дверь постучали.

Хелена быстро повернулась. Кто это мог быть?

Макс находился в кровати, и она надеялась, что он лежит с горячей грелкой и таким же горячим чаем, а больше в этой гостинице она никого не знала. Может, что-то было нужно горничной?

Хелена подошла к двери и открыла ее.

Перед ней стоял Макс без пиджака, засучив рукава своей шерстяной рубашки.

– Что?.. – спросила Хелена, но он покачал головой и завел ее в комнату.

Дверь захлопнулась.

Одной рукой Макс приподнял ее лицо. Его глаза потемнели, когда он наклонился над ней и своими губами коснулся ее губ. Осторожно и бережно он исследовал нежную чувствительную кожу, сначала неуверенно, а затем с нарастающим вожделением.

– Макс, ты… – еще раз попыталась сказать Хелена, но он просто сделал «тс-с» и снова поцеловал ее.

Пульс Хелены участился.

Не переставая целовать, Макс медленно повел Хелену назад, пока она спиной не почувствовала стену у двери. Затем он на минуту остановился, тяжело дыша, опираясь рукой о стену возле ее головы.

Пристально глядя на нее, он начал пальцами другой руки обводить очертания ее лица, исследуя и предвкушая.

– У меня все хорошо, – пробормотал он. – Очень хорошо.

Она кивнула, в то время как его рука опускалась ниже. Его пальцы гладили ее шею, затем дошли до бретелек белой ночной рубашки из кружева и батиста и, лаская, сняли их с ее плеч. Легкая ткань с тихим шелестом упала на пол.

Она оказалась обнаженной, но при этом не ощущала себя оголенной. Одобрительный взгляд Макса окутал ее в тонкую пряжу из восхищения и уважения. Более того, она чувствовала себя защищенной и уверенной.

Их губы снова соприкоснулись, и Хелена начала отвечать на его соблазнительные поцелуи. Когда он одной рукой обхватил ее грудь, у нее по коже побежали мурашки.

Она вздохнула.

Неведомые ощущения прокладывали себе путь, охватывая их и показывая, как это, когда мужчина и женщина испытывают друг к другу страстное желание, наряду с расположением и пониманием. Любопытство и вожделение пробудились и позволили рукам самим отправиться в разведывательное путешествие. Тепло переросло в жар, чувственность – в опьянение, и когда он уложил ее в кровать и лег к ней, мир был предназначен лишь для них двоих. Пребывая в удивлении, она поддалась энергии и красоте их страсти.

Когда Хелена уже потом нежилась в его объятиях, она почувствовала благодарность. Они ощущали друг друга, это было наслаждение любовью, многократно описанное и воспетое, причина счастья от любви и причина душевной боли. Исток всего живого.

Она подняла голову и глянула на Макса. Он посмотрел на нее, накрутил на палец один из ее локонов и нежно прижал Хелену к себе, долго и нежно целуя. И у нее появилось такое чувство, что только сегодня, именно этой ночью, она стала женщиной. Прошлое окончательно отпало и освободило место для неопределенного, но многообещающего будущего.

Глава 37


Вилла Ротмана, на следующий день

Юдит смотрела на маленькую эмалевую табличку, которую Виктор положил ей в руку на прощание. Насколько же резкие слова противоречили этому жесту. Непостижимо.

Она изучала прекрасную работу – маленькую и филигранную фирменную табличку в миниатюре. Несмотря на печаль и ярость, она понимала, что Виктор хотел этим выразить: свое уважение к тому, что она делает на шоколадной фабрике, и к тому, что для нее значит эта работа.

Юдит нежно провела большим пальцем по цветной поверхности таблички, ей так хотелось надеяться, что она вобрала немного его тепла. С того момента, как Виктор в воскресенье широкими шагами прошел по коридору к флигелю для прислуги, чтобы покинуть дом через боковой вход, у нее в душе был ужасный холод.

Она не могла спать. И сегодня она была переутомлена, потому что день и ночь пыталась воспроизвести события того мрачного дня и понять, почему он так ее осудил. Даже не дал ей возможность все объяснить.

А затем ей еще предстояло вынести визит Альбрехта. Самодовольно и вычурно, как и обычно, он ухаживал за ней четверть часа. Иначе она не могла назвать те хвалебные оды, которые он воспевал ее достоинствам, последовательно нанизывая их как жемчуг на ожерелье. Если бы она не была в таком растерянном состоянии, то сразу бы выставила его за дверь. А так она молча слушала все это подхалимство, и он, вероятно, воспринял отсутствие сопротивления с ее стороны как знак изменения, переборщил с проявлением расположения к ней, что вызвало у Юдит новый приступ тошноты.

К ее большому облегчению, вскоре вошла Дора и освободила Юдит из этой ужасной ситуации под предлогом того, что с ее братьями возникли проблемы. Однако в этот момент вернулся отец и помешал ее быстрому побегу. Он втянул Альбрехта в разговор ни о чем и настоял на ее присутствии. И лишь когда мужчины пошли в отцовский кабинет покурить, Юдит смогла вернуться в свою комнату.

Сославшись на проблемы с желудком, она отказалась от ужина. Но все же перед сном ее еще раз позвал к себе отец, который, как Виктор и Альбрехт, неправильно понял ситуацию.

Юдит крепко сжала в руках табличку.

Отец был чрезмерно благодарен ей за то, что она «любезно» вела себя с Альбрехтом, и выразил надежду, что она теперь будет лучше себя вести в подобных ситуациях. Сын банкира сегодня радостно сообщил ему, что простил Юдит за проблемное начало помолвки и с нетерпением ждет, когда она проявит свою открытость по отношению к нему.

Это было уже выше ее сил.

Кроме того, Юдит не понимала, что с ней в этот момент происходило. Она ощущала себя тонким стеклянным шариком, готовым в любую минуту лопнуть. Свое необычное состояние она связывала со многими обременительными событиями прошлых недель. Юдит устала от всех ожиданий, которые устремились на нее отовсюду, а тут еще эта неприятная ситуация с Виктором. Ей было не по себе.

Других объяснений не было.

Она запрещала себе думать о том, что одна-единственная встреча с Максом Эбингером могла иметь последствия.

Она смотрела на изящные, оформленные прорезными узорами часы на камине. Половина десятого. Тео уже должен был быть здесь, вернувшись, после того как отвез отца на фабрику.

Ей было жаль заставлять кучера второй раз ехать в Штутгарт, но сегодня утром она ни в коем случае не хотела ехать с отцом. Его хвалебные оды, адресованные Альбрехту фон Брауну, она вряд ли вытерпела бы, как и поучения относительно того, что ожидается от хорошей жены.

Спустя час Юдит стояла за столом в своем помещении для экспериментов на фабрике и размышляла, как реализовать идею, которая пришла ей в голову в течение минувших бессонных ночей.

Она где-то прочитала, что в Италии производят пасту Джандуйя, заменяя в шоколадной массе часть какао жареным фундуком или миндалем. Это было то, что ее отец непреклонно демонизировал как «подделку». Поскольку фирма Ротмана уже более двадцати лет была членом союза немецких производителей шоколада, следившим за поддержанием чистоты шоколадного продукта и даже выдававшим соответствующий знак качества, уменьшение доли какао для него было неприемлемо.

Но Юдит обязательно хотела попробовать приготовить по этому рецепту, потому что была уверена, что достигнет особенного вкуса, поэтому тайно принялась за работу.

Она как раз начала измельчать бланшированный миндаль и фундук, когда в дверь постучали и затем открыли.

Она сразу поняла, что это он.

Он вернулся. Радость и облегчение охватили Юдит и позволили лелеять робкую надежду. Когда Виктор подошел ближе, сердце ее чуть не выпрыгнуло, но внешне она старалась оставаться спокойной.

– Что ты хотел, Виктор?

– Я хотел извиниться.

Юдит положила нож, которым она измельчала миндаль, смущенно вытерла руки о фартук.

– То, что произошло в воскресенье, непристойно и никогда больше не повторится, – быстро продолжил он. – Я не имею права осуждать твои личные планы и намерения. За это я прошу у тебя прощения.

Юдит растерянно смотрела на него.

Он казался отстраненным и практически равнодушным. Его слова были лишены всяческих эмоций. В ней что-то разбилось. Неужели он и правда мог быть таким холодным? Неужели было достаточно одного-единственного неприятного недоразумения, чтобы поставить под сомнение все то, что между ними было?

У нее не было ответа. Она снова почувствовала необходимость все ему объяснить. Одновременно с этим у нее было ощущение, что между ними появилась невидимая стена, сквозь которую она не могла проникнуть.

– Благодарю тебя за эмалевую табличку, – сказала она спустя время, не отвечая на его наполовину искренние извинения. – Она прекрасна. Ты меня ею очень порадовал. Для меня это очень ценно.

Виктор громко вздохнул. Затем откашлялся.

– Не многие люди видят меня такой, какой я являюсь на самом деле, – добавила Юдит. Она чуть не расплакалась, но сумела сдержать слезы. Затем девушка посмотрела на него.

Ее простые слова, вероятно, тронули его.

– Юдит, я… – Беспомощным жестом он провел по волосам. – Я просто не мог в это поверить, и до сих пор не могу! Но это правда, не так ли? Сын банкира с блестящим будущим предлагает тебе беззаботную жизнь. Разумеется, ты примешь его предложение. И кто, по сравнению с ним, незнакомец, который каждый день вынужден работать? Который ничего не может тебе предложить, кроме большого количества работы и сарая, полного голодных ртов, как следствия своей любви?