– Черт, малышка, мне не продержаться, если так и дальше пойдет, – простонал он, пытаясь умерить движения.

– Не останавливайся. Я хочу чувствовать тебя, – шепнула я ему в губы.

Я поверить не могла, что эти слова вылетели у меня изо рта, но в них была правда. Мне хотелось почувствовать, как он перестает владеть собой, как получает удовольствие от моего тела. Мне необходимо было знать, что я для него на такое способна.

Он зарычал и остервенело набросился на мои губы, его поцелуй лишал меня разума, плоть его врезалась в меня все учащенней. Кровать скрипела от каждого рывка. Я впилась ногтями ему в спину и обхватила его обеими ногами за пояс, чтоб удержать эту скачку. Язык его забирался глубоко мне в рот, а твердая плоть пробиралась в меня на всю длину, и это распаляло так, что у меня, может, и второй оргазм случился бы, если б только я не услышала легонького стука в дверь.

Картер не замечал ничего, а потому я закрыла глаза в надежде, что наш сын не стоит, вслушиваясь, под дверью, перепуганный до смерти.

Картер оторвался от моих губ, его рывки сделались судорожными. Я понимала: он близок. Как на духу: я не хотела останавливаться, только на этот раз стук в дверь раздался отнюдь не в моем воображении.

«Черт! Черт! Черт! Гэвин, сделай божескую милость, прошу, не говори ничего. Я хочу, чтоб Картеру стало хорошо, чтоб не рухнуло все из-за слабенького голоска, извещающего, что мальчику нужно пописать».

Я – ужасная мать.

– О черт, Клэр, о черт, – стенал Картер.

О Боже, мне заставить его замолчать? Нежненько прикрыть ладонью рот?

Еще один толчок, и я почувствовала, как, пульсируя, он извергается во мне.

О, слава богу. То есть проклятье, неужто уже все? Я это хотела сказать.

– Мамочка, я пить хочу.

Картер рассмеялся посреди своего извержения, скользнул еще несколько раз туда-сюда и рухнул на меня. Несколько секунд мы лежали, стараясь перевести дыхание.

Он ни за что больше не захочет заняться со мной сексом еще раз. Забудь о страхах нашего малыша, я только что нагнала страху на его пенис. Только что я познала секс, лучше которого у меня в жизни не было и повторить который я уже не смогу никогда, потому что член Картера только что скончался.

Покойся с миром, друг мой, покойся с миром. Здесь покоится пенис Картера: любимый член, неутомимый работник и добрый малый во всем.

– Мамочка! – завопил из коридора Гэвин.

– Минутку! – гаркнула я в ответ прямо у Картера под ухом.

Картер приподнялся и с улыбкой посмотрел на меня.

«Вот и дождалась: его член шлет тебе прощальный воздушный поцелуй».

– Дай мне минут тридцать, и мы все проделаем заново. Хотя в следующий раз надежней было бы примотать его клейкой лентой к кровати.

18. Детка – папочка

Врать не собираюсь. Клянусь, посреди самой запарки я услышал, как кто-то постучал в дверь спальни. Жизни не хватило б сообразить, кто вздумал постучаться в дверь моей спальни. Тем более в час ночи, когда мой член с головой ушел в девушку моей мечты. А что, если это маньяк-убийца? Откровенно скажу, даже если б кто в тот момент дверь вышиб, я не остановился бы. Разве что, если б у него был пистолет. Вполне могло статься, что от убийцы с ножом мы удрали бы. А вот пистолет… от такого нам бы не уйти. Впрочем, я умер бы счастливым, к тому же – на Клэр.

Потом мелькнула мысль, не Джим ли это вломился и будет теперь стоять под дверью и надоедать мне своими выкриками типа: «Надеюсь, уж с этим-то ты знаешь, что делать» или «Клэр мне как сестра. Если ты ей шесть палок не кинешь, я распотрошу тебя, как рыбу».

Думать в такое время про Джима – это уж ни в какие ворота не лезло, у меня от этого почти все опало.

Почти.

Клэр что-то такое невероятное учудила с собой внутри, отчего возникло ощущение, будто у ее органа имеется кулак и он стиснул мой член, словно полимерную игрушку-антистресс. Спасите-помогите!

Тут я опять перестал себя помнить (а контролировать и подавно). Мне с ней было так хорошо, что я ни за что не хотел останавливаться, да и ее «кулачок» без устали обжимал меня, так что рыдать хотелось, до того хорошо было. Теплый такой, крепкий «кулачок» – идеальный, по мне. Хотелось быть полным балбесом и, как в кино, сказать ей, что для моего члена ее интимное местечко, как яблочный пирог. И не просто какой-нибудь яблочный пирог, а яблочный пирог, который только в самом хорошем кафе бывает. Там, где подают его таким пышным и вкусным, что можно хоть одиннадцать штук слопать. Я готов был слопать одиннадцать миллиардов девушек по имени Клэр. Когда я вонзался в нее, Клэр слегка вскрикивала, и от этого все во мне торопило меня к концу, подгоняло куда быстрее, чем хотелось бы. Слыша эти вскрики, я понимал, что она не хочет, чтоб я останавливался, и от того, что ей хотелось меня чувствовать, у меня головка едва не раскалывалась… обе сразу, то есть.

Я поцеловал Клэр в попытке попробовать сдержать накатывавшее извержение, но вышло только хуже. Губы ее были самым вкусным, что я пробовал в жизни, а ее язычок, скользящий по моему, заставил мой член заходить в ней ходуном. Проталкиваясь в ее радушное тепло так, что глубже некуда, я изверг семя с таким пылом, что на миг даже перепугался, как бы под таким напором не лопнул презерватив.

Нам всем известно, сколь велика пробивная сила моей спермы. Могло и повториться. Опять. Эти маленькие головки с хвостиками бились о натянувшуюся броню врага детей и суматошно визжали: «Мужик старается нас уничтожить! К черту этого мужика!»

Только-только покатила первая встряска извержения, как сквозь запертую дверь спальни донесся слабенький голосок:

– Мамочка, я пить хочу.

Не выдержав, я рассмеялся, прямо в разгар того, как бил в гондон струей из тысяч яростных, размахивающих кулачками, головастиков. Ноги и руки Клэр накрепко вцепились в меня, и я рухнул прямо на нее, стараясь не наваливаться всем весом. Мне куда как хотелось, чтоб она осталась живой и мы смогли бы проделать все это снова. На некрофилию меня как-то не тянет.

Какое-то время мы лежали, тяжело дыша, и я снова стал похохатывать. Как же я мог забыть, что в доме ребенок?! Я-то на полном серьезе думал, что в дом, может, убийца с топором вломился и вежливо стучится в дверь, прежде чем проломить ее. Невесть отчего это для меня было логичнее, чем помнить, что у меня есть ребенок и что он в доме.

– Мамочка!

– Минутку! – пронзительно крикнула в ответ Клэр прямо мне в ухо.

Я приподнялся так, чтоб видеть лицо Клэр, и спросил, не примотает ли она сына липкой лентой к кровати, когда мы займемся этим в следующий раз. Честно говорю, не ожидал, что ее лицо так радостно расцветет. Про клейкую ленту я шутил. Вроде бы как.

– Надо что-то выдумать, чтоб сказать ему, чем мы занимаемся, – предложила она.

– Ты что… мать твою, уууу-уй, – выплевывал я междометия, делая при этом «круглое» лицо.

Вот опять. То же сжатие внутри. Это что ж такое?

– Лады, какого черта ты только что сделала своими интимными мышцами? Не знаю, есть ли такие, но, по-моему, я запросто опять кончил.

Она рассмеялась, и это движение разом вытряхнуло мой опавший член из нее. Хотел было губы надуть от обиды, но вовремя вспомнил, что Гэвин все еще стоит у двери спальни.

От мы козлы! Надеюсь, он голову до крови не поранил?

«Извини, сын, мамочка с папой увлеклись игрой «спрячь колбаску». Как твоя рана на голове?»

Я скатился с Клэр и схватил с тумбочки несколько салфеток, чтоб избавиться от презерватива. Я только что не хмыкнул на поднявшийся внутри него вой и погрозил головастикам пальчиком: «Ха-ха, мальчики. Не в этот раз!»

– Кегеля, – донеслось из футболки, которую Клэр натягивала через голову. Потом она, быстро раскачиваясь, натянула юбку.

– Погоди, что? Ты сказала «кегля»? При чем здесь кегли, ты о чем?

В этот момент Гэвин уже тряс дверную ручку так, что я не удивился бы, останься та у него в руке. Перекинув ноги через край кровати, я мигом натянул трусы и пошел к двери вместе с Клэр.

– Да не «кегля», а Кегеля, упражнения такие[83], Дженни, – засмеялась Клэр. – Кстати, это от них со мной все чудеса секса.

Захотелось ее по попке шлепнуть за то, что она меня Дженни обозвала, но не успел. Она распахнула дверь, за которой, упершись лбом в косяк, стоял Гэвин. По лицу малого было видно, как ему досадливо и скучно. Клэр опустилась на колени и обняла его.

– Слышь, дружище, ты в порядке? Испугался или еще что? – спросил я, ероша волосы у него на макушке.

– Чем это вы тут занимались?

Во, дает! Безо всяких околичностей – прямо в точку.

Клэр отстранилась от Гэвина и глянула вверх, на меня.

– Э-э… ыыыммм, – тянула она.

– Вы что, вдвоем в какую-то игру играли? – спросил сын.

Тут я тихонько заржал, представив, как наподдала бы мне Клэр, если б я рассказал ребенку о правилах игры «спрячь колбаску». «Первое правило при игре в «спрячь колбаску»: никогда не стучать в закрытую дверь во время игры, если только у тебя кровь из глаз не течет или не загорелось что-нибудь. Типа твоих волос. Все остальное может подождать до окончания игры».

– Так мы по телефону звонили. Очень важный телефонный звонок, – объяснила Клэр.

Гэвин взглянул на нее с заметным недоверием.

– На большое расстояние был звонок, – сказал я. – На самом деле очень большой и очень важный. Мы ни минуты больше ждать не могли, чтоб разговор начать, а когда говорили, то остановиться не могли, не то было бы… больно. Вот поэтому и не открыли дверь сразу, когда ты постучал. Ага, в самом деле, очень большой разговор. Мама твоя даже кричала, когда убедилась, насколько он велик.

Тут Клэр не сдержалась, потянулась и ущипнула меня за ляжку, сухо заметив при этом:

– Твой отец слишком преувеличивает, насколько велик на самом деле был телефонный разговор.

У меня рот сам собой открылся, а Гэвин как-то странно поглядел на меня. Клэр же, стоя на коленях, раздраженно смотрела на меня, даже не замечая, что у нее только что сорвалось с языка.