– Ага, типа намекнула. Пустяки, я про это эсэмэски всего четырем знакомым разослал, а не по всему списку контактов в моем мобильнике.

Вдруг я понял, что мы стоим один на один, лицом к лицу, настолько близко, что можно ее поцеловать. Я подался вперед проделать это, напрочь забыв, что в комнате мы не одни.

– Ма-ам, можно я подавок откувою?

Мы замерли, губы наши так и не сошлись, потеряв друг друга на полпути. Взгляды скользнули вниз. Клэр со вздохом отпрянула от меня.

– Да, милый, разрешаю. Открой, пожалуйста, подарок, – ответила она сыну.

Тот плюхнулся на пол, где стоял, и взялся рвать бумажную обертку: клочки полетели во все стороны.

– Вовсе не обязательно покупать ему что-то, – тихонько сказала мне Клэр.

Я только плечами повел:

– Ничего грандиозного, так, пустяк.

– Мамочка, смотли! Тут цветные мелки, и фломастеррры, и кррраска, и…ого-го!.. я могу ррраскрррашивать и калтинки рррисовать! – восторженно вещал Гэвин, протягивая все по очереди матери.

– Это потрррясающе, зайка! Пойди, пожалуйста, и положи их в мою комнату на кровать, а поиграем мы с ними позже, хорошо?

– Но я хочу крррасить сейчас, – заныл Гэвин и уронил коробку с цветными мелками себе на ногу. – Челт!

– Гэвин Аллен! – прикрикнула Клэр.

Я понимал, что в воспитательных целях следует сохранять невозмутимость, а потому отвернулся и, давясь смехом, принялся думать о мертвых щеночках и той сцене в «Поле его мечты»[64], где герою Кевина Костнера приходится играть в прятки со своим отцом. Чертова сцена! Всякий раз достает меня.

– Еще одно дурное слово вылетит из твоего рта, и ты получишь трепку, ты меня понял? Скажи Картеру спасибо за подарок и иди к себе в комнату. Мы позовем тебя, когда соберемся ужинать.

– Спасибо, Калтел, – пробормотал Гэвин и потащился по коридору.

Когда он уже не мог услышать, я расхохотался, а Клэр шлепнула меня по руке.

– Прости, но он чертовски забавен.

Глядя на меня, она закатила глаза и отправилась обратно на кухню. Я – за нею следом.

– Да, он неугомонный! И кто его только воспитывал? Вот смейся-смейся, а потом возьми, наберись смелости и выйди с ним куда-нибудь на люди. Типа, скажем, в церковь. И, когда там настанет такая тишина, что слышно, как тихо журчит фонтан позади церкви, вот тогда Гэвин и сообщит во весь голос: «Мам! Я слыфу, как Иифус икает!» Тогда возвращайся ко мне, посмеемся вместе. Вот и посмотрим.

Подвинув стул к столу, я наконец смог подойти к столешнице позади Клэр, и у меня челюсть отпала: все имевшееся на ней пространство было покрыто шоколадом, печеньем и сластями – всех мыслимых видов.

– Я попал на фабрику Вили Вонка?

Она засмеялась, подняла крышку громадной кастрюли, стоявшей на плите, и помешала что-то половником.

– Вот, полюбуйся, сегодня вечером я решила использовать вас в качестве подопытных кроликов. Вы побалуетесь плюшками, а Дженни сделает несколько фотографий кое-каких кондитерских изделий для моей рекламы, потому как у меня для съемки ничего лучше камеры в мобильнике нет.

Я мечтательно смотрел на все. Кажется, сегодня я получил окончательное подтверждение тому, что я врожденный кофеман и сладкоежка.

– Е-мое, а это что такое? – спросил я, указывая на кирпичи из белого шоколада размером с мой кулак. Они образовали небоскреб, который был высокохудожественно полит карамелью на верхушке.

– А, это кое-что новое, я экспериментирую. Растопила чашку белого шоколада, добавила толченых кренделей с чипсами, а когда шоколад с начинкой затвердел, я построила из него башню, а сверху полила карамелью. Может, я с размером малость переборщила. Пока эти кирпичики называются «капельками».

Святая Дева на небесах! Мне захотелось попросить эту женщину родить мне еще двоих детей.

Оп, погоди…

Раздался стук во входную дверь, и Клэр попросила меня пойти встретить гостей, пока она поставит приборы на стол.

Прибыли Дженни и Дрю. Прошмыгнув мимо меня, Дженни по давно протоптанной тропе отправилась на кухню поболтать с Клэр. Глядя на Дрю, стянувшего куртку, мне оставалось только качать головой.

– Ну, старик, ты это всерьез? – спросил я, кивая на его футболку, на которой был изображен маленький сорванец, палящий из пистолета над своей головой, и написано: «Не бейте детей. Нет, кроме шуток. У них теперь есть оружие».

– А что? В наше время дети – дьяволята. Эта футболка – социальная реклама для тебя, чел. Когда-нибудь ты мне спасибо скажешь. Ну, а где маленький разбойник? Может, ему подгузник надо сменить или еще что? Может, я ему свою машину покажу или конфетками угощу? – приговаривал Дрю, озираясь вокруг и потирая руки.

– Дрю, ему четыре года. Ему не нужны подгузники. И лучше бы тебе не испытывать мое терпение. Похищение детей – это не шутки.

– Да ладно тебе. Я же по-доброму. Веди меня к своему дьявольскому семени, – сказал Дрю.

Мы пошли мимо кухни, и я сунул голову за дверь, спрашивая у Клэр разрешения пройти в комнату Гэвина. Она объяснила, как туда попасть, и мы, проследовав по коридору, нашли мальчишку сидящим на полу посреди своей комнаты и выдавливающим содержимое тюбика зубной пасты прямо на ковер.

– Тпру-у, большой озорник. Ты что ж это делаешь? – заговорил я, быстро подойдя к нему и взяв из руки уже пустой тюбик.

Гэвин попросту пожал плечами:

– Не знаю.

Черт. Мне-то что делать? Клэр сюда привести? Но мне вовсе не хочется, чтоб малыш считал меня предателем. Да и ябедничать – это как-то не по-взрослому, а я уже вполне взрослый. Не могу же я позволить ему помыкать мной, как ему нравится! Надо дать понять малому, кто здесь босс. И прямо сейчас – это не Тони Ганза[65].

– Я почему-то уверен, что мама игр с зубной пастой не одобряет. Как считаешь? – спросил я.

– Тупой вопрос, Картер, – совершенно серьезно произнес Дрю. – Конечно же, ему не дозволялось давить пасту на пол.

Я хмуро взглянул на Дрона через плечо: помолчал бы.

– Это мне известно, – процедил я сквозь стиснутые зубы. – Просто пытаюсь добиться от него, чтоб он признал, что поступил дурно.

– Тоже мне, доктор Фил! Я вполне уверен, малец понимает, что поступил плохо, иначе он этого и не сделал бы. Дети тупы. Они все время делают то, что им не полагается. Быть взрослым – такой отстой! Я теперь ни за что не успокоюсь, пока не выдавлю зубную пасту себе на пол.

Похоже, дело приходилось иметь с двумя детьми.

– На кой тебе… знаешь, что? А, неважно, – произнес я и, обернувшись, обратился к Гэвину. – Твоя мама совсем не обрадуется той грязи, что ты тут развез. Давай-ка, покажи мне, где у вас тряпки-полотенца, и мы все тут отчистим, пока она не увидела.

Вот так. Он не станет меня ненавидеть, что я настучал на него, а мне все-таки удалось дать ему понять, что поступил он плохо. Я – потрясный родитель.

Гэвин с явной охотой взялся за чистку, поскольку это означало, что Клэр мы про то, что натворили, не расскажем. На секундочку я засомневался, не удушит ли она меня во сне за то, что я вступил в сговор с сынишкой. Если про все узнает, то жди беды. Но если рассказать ей, то у нас с Гэвином не будет тайны. Ох, и врежет он мне, а может, на этот раз и до глотки доберется. Не очень понятно, кого мне стоит бояться больше: своего сына или его маму?

Минут двадцать спустя, когда ковер уже блестел чистотой, как новенький, мы с Дрю, изображая индейцев, сидели посреди комнаты Гэвина и молили все известные нам высшие силы сделать так, чтобы именно в эту минуту девчонки не вошли в комнату.

Гэвин обожал наряжаться! С быстротой фотомодели на показе высокой моды он менял свои наряды: ковбойский костюм, шляпа волшебника и т. п. Мы с Дроном пытались уговорить его на что-то мужское, вроде сыщик-ищи-вора, только безо всякой беготни с ножницами или поджигания пакета с котяхами под соседской дверью. К сожалению, никакие доводы на четырехлетку не действуют, как ни старайся. В данный момент мы с Дрю оба были обряжены в младенцев: пустышки во рту, чучела животных в руках – все в полном наборе. Гэвин напялил на нас огромные шляпы Клэр, поля сползали нам на лица. На Дрю – розовую, на меня – белую. Зато я наотрез отказался надевать его старый неиспользованный памперс, который Гэвин отыскал у себя в ящике, где тот пролежал еще с тех пор, когда малый на горшок не ходил.

– Слышь, дядя Дрю, хочу тебе секлет рррассказать, – сказал Гэвин.

Дрю вытащил пустышку изо рта:

– Рассказывай.

Гэвин склонился к его уху и зашептал так громко, чтоб я его слышал:

– Ты плотух. Пахнес как мясо и сыл.

Мальчик отпрянул от Дрюшкиного уха, а Дрю вытаращил на него глаза:

– Чел, твой секрет – это отстой, – сказал он.

– ТЫ САМ ОТСТОЙ! – завопил Гэвин.

– Ребята, ужин готов, так что давайте-ка…

Фраза оборвалась, когда Клэр зашла в комнату и увидела нас. Она встала как вкопанная, отчего Дженни, шедшая следом, ткнулась ей в спину. Клэр прикрыла рот рукой, скрывая смешки. Дженни же и не подумала скрывать, какое удовольствие доставляет ей открывшаяся картина. Она сложилась пополам от смеха во весь голос, трясла головой и указывала на нас пальцем.

– Ой, боже мой, кто-нибудь, держите их, я сбегаю за камерой, – едва выговорила она, не прекращая хохотать.

– Хочешь моего позора? Я за себя не отвечаю, – пригрозил Дрю.

Оба мы сорвали с себя барахло малюток, пока девчонки хохотали и, высоко подняв руки, приветственно хлопали Гэвина ладонь в ладонь. Мы с Дрю встали на ноги, а Дженни подхватила Гэвина на руки, принялась уверять его, какой он потрясный, и ворковать над ним. Мальчишка глотал каждое ее слово и, клянусь, насмехался над нами, склоняя головку на грудь Дженни, выставленную на показ с помощью глубокого выреза и подпирающего бюстгальтера.

– Боже ж мой, – шептал Дрю, – я уже ревную к этому пацану. Хотел бы я, чтоб меня баюкали на этих холмиках, как младенца.

– Ты сам-то слышишь, что сейчас говоришь? – спросил я, когда мы все переходили из детской в столовую, где нас приветствовали Лиз и Джим, уже сидевшие за столом.