Оксана Наумова отстраненно глядела в окно. Шел урок алгебры. Класс сосредоточенно решал задачи и уравнения. Ксюша, много пропустившая, не понимала ровным счетом ничего. Не знала, с какого конца подступиться к примеру. Сначала она в отчаянии кусала ручку, пытаясь хоть что-нибудь сообразить, припоминая объяснения Маргариты Николаевны, но ничего не выходило. Темп урока был высоким, одна задача сменялась другой, Маргарита Николаевна не давала заскучать. Решения, только появившись на доске, мгновенно стирались, и Ксюша не успевала их даже переписать себе в тетрадь. Поэтому она, изнемогая от собственного бессилия хоть как-то исправить положение, наконец, просто отвернулась, бессмысленно уставившись в окно.

— Решай или делай хотя бы вид! — прошептал ей Женька, — Марго уже на тебя подозрительно косится.

Сейчас ведь вызовет к доске!

— Ну и пусть.

— Пару хочешь?

— Все равно.

— Ну списывай у меня!

— Не хочу.

— Какая ты упертая и бестолковая! — в сердцах ругнулся на Ксюшу Женя. — Все твои проблемы из-за этого!

— Отвяжись.

— Никитин и Наумова прекратите разговаривать, — тут же раздался голос Маргариты Николаевны.

— Не отвяжусь, — сказал Женька, словно не услышав замечания. — Чего ты добиваешься? Что доказать хочешь? Что ты несчастная невинная овца?

— Я ничего не хочу доказать!

— Как же — не хочешь! — хмыкнул Женя, — Всем своим видом показываешь, что тебя обидели, на жалость набиваешься. Носишь эту дурацкую монашескую юбку! Ты в ней жалкая и нелепая…

— Я ее ношу, потому что у меня синяки на ногах! — выпалила вдруг сквозь слезы Ксюша и низко опустила голову, словно собиралась на самом деле заплакать.

Женя помолчал, глядя на ее склоненное лицо. Постучал, будто в раздумье ручкой по парте, не отрывая глаз от Ксюши, а потом спросил:

— Я сделал тебе очень больно?

Ксюша не ответила. На тетрадь капнула сорвавшаяся со щеки слеза. Ксюша, спохватившись, прижала руки к лицу и замерла так, стараясь не дышать, чтобы не вырвались из горла всхлипывания.

— Оксана Наумова, — снова раздался строгий голос Маргариты Николаевны, — пересядь, пожалуйста, от Никитина на другое место.

Ксюша отвела руки от лица, но голову не подняла. Она сумела быстро успокоиться, но, наверное, от взгляда Марго не укрылось ее смятение.

— Сиди, — приказал Женька, непроницаемым немигающим взглядом уставившись на Марго. Ксюша, собравшаяся было подняться, замерла на месте.

— Я жду, — требовательно произнесла Маргарита Николаевна, глядя поверх голов не столько на Оксану, сколько на Женьку.

— Сиди, — снова повторил Женя и для вящей убедительности прижал Ксюшину кисть к парте.

На них начали оглядываться одноклассники.

— Оксана, прекрати, пожалуйста, поддаваться дурному влиянию своего соседа, найди в себе мужество и пересядь на другое место! — Маргарита Николаевна была непреклонна.

Ксюша попыталась выдернуть свою руку из — под крепких Женькиных пальцев.

— Никуда не пойдешь! — почти вслух сказал Женя.

Марго услышала его слова.

— Тогда пойдешь ты, Никитин! Я не позволю тебе мешать другим заниматься! Выйди вон из класса!

— Между прочим, Маргарита Николаевна, по закону Российской Федерации, каждый школьник имеет право на образование. Вы же сами запрещаете учителям выгонять учеников из класса! — ядовито проговорил Женя, глядя Марго в глаза.


Маргарита Николаевна, побледнев от негодования, хлопнула классным журналом по столу и, сузив глаза, крикнула:

— Немедленно вон отсюда!!!

Женя, неторопливо собрав вещи, медленно поднялся и вальяжно направился по проходу. Но прежде чем двинуться к двери, он приостановился возле учительского стола и громко, яростно, очень четко, почти по слогам, швырнул Марго в лицо:

— Не ори на меня!


Потом повернулся и вышел в гробовой тишине из класса, открыв пинком дверь, и не закрыл ее за собой. Класс оторопело замер, не зная, куда девать уши, чтобы не слышать этой непозволительно хамской фразы, и глаза, чтобы не видеть отчаяния и боли на лице любимого учителя. Всем было неловко, противно и почему-то стыдно, оттого, что они стали свидетелями этой отвратительной сцены.

Маргарита Николаевна, несколько мгновений простояла неподвижно, опустив лицо, потом, собрав силы, подняла голову и дрогнувшим голосом произнесла:

— Простите меня… Продолжим урок.

Егор Васильев, стиснув голову ладонями, сидел почти не дыша от ярости и злобы. Как он посмел! Как смеет это ничтожество позволять себе так вести себя с НЕЙ! Почему он издевается над ней, этот жалкий мелкий пакостник, мизинца ее не стоящий?! И как все это стерпеть Егору, который готов растерзать любого, осмелившегося бросить на Нее один косой взгляд. А ведь Никитин знает об этом. Неужели он ведет себя с Марго так только для того, чтобы вывести Егора из равновесия, заставить ввязаться в драку или еще что-нибудь в этом роде? Все многочисленные гадости, которые Никитин проделывал непосредственно в адрес Егора, он стерпеть сможет, пусть и с трудом. Но только не оскорбления в адрес Маргариты Николаевны.

Это стерпеть и не заметить было выше его сил.

И Егор, замерев в напряженной позе, стиснув пальцами виски, боясь посмотреть в измученное лицо Маргариты Николаевны, почему-то просящей у них прощения, принял решение.


— Егор, проходи, садись, — пригласила Маргарита Николаевна Васильева. — Ты хотел со мной о чем-то поговорить? Я слушаю тебя.


Марго сидела за своим столом. Егор сел на стул напротив. Марго отодвинула в сторону бумаги и внимательно поглядела на своего ученика.

Уроки давно закончились, школа почти опустела. Остались только те, кто занимался в кружках и спортивных секциях. После уроков Егор подошел к Маргарите Николаевне, чтобы узнать, когда она сегодня освободиться, и сможет его выслушать. У Маргариты Николаевны день, как обычно, был загружен до предела и расписан по минутам. Но Егору она не отказала и назначила время в районе пяти часов вечера. Егор ждал этого важного для себя разговора то в кабинете информатики, то в библиотеке, то в комнате заседаний школьного совета. Он не хотел откладывать его ни на день, каждый лишний день был очень важен и стоил дорогого. Егора немного смущало то, что Маргарита Николаевна могла быть расстроена после сегодняшней стычки с Женькой, но уже под конец урока Егор, к своему восхищению, увидел, что на ее лице не осталось и следа растерянности и грусти. Она сумела взять себя в руки, и снова была по-королевски спокойна, уверенна, невозмутима. Сильная, прекрасная, независимая женщина. Вот только глаза будто бы немного потускнели, в них мерцал печальный огонек оскорбленного достоинства.

Теперь в конце дня и он исчез, взгляд стал привычно деловым, проницательным, острым.

— Прости, Егор, что заставила тебя ждать… — Марго еще раз бросила мимолетный взгляд на свои бумаги, что-то поменяла на столе местами и, наконец, приготовилась слушать Егора. Но было заметно, что ее мысли еще где-то далеко, она раздумчиво постукивала пальцами по столу и смотрела мимо. Егор не смел требовать особого внимания к своей персоне, он пришел не за этим, ему нужно было изложить свою просьбу.

— Маргарита Николаевна, — начал он негромко, — я хочу забрать документы и уйти из школы…

— Что?!? — изумленно переспросила Марго, поймав, наконец, глазами его лицо. — Как так — уйти из школы? Куда???

— В какую-нибудь другую школу…

— Нет, погоди… Я ничего не понимаю! Что за нелепости ты говоришь? Какая может быть другая школа? Что случилось?!

— Я должен уйти из нашей школы.

— Как это так — должен? — Маргарита Николаевна нахмурилась. — Объясни мне толком, что произошло?

Что-нибудь случилось дома? Вы собираетесь куда-то уезжать?

— Нет…

— В чем же тогда дело?

— Я не могу больше здесь оставаться.

— Что за нелепость! Ты идешь на медаль, и нет гарантии, что в другой школе ты ее получишь.

— Обойдусь без медали, — мрачно ответил Егор.

— Вы что, сговорились свести меня с ума? — Маргарита Николаевна выглядела растерянной. Она не знала негодовать ей, сердиться или терпеливо ждать, когда в мозгах этого мальчишки наступит просветление.

— Между прочим, Егор, твоя медаль нужна не только тебе, она нужна школе, в которой ты учился с первого класса. Или ты думаешь, что все эти пятерки исключительно твоя заслуга? К нашей школе слишком пристальное внимание, как со стороны благожелателей, так и недоброжелателей. Как же ты можешь сейчас куда-то уходить? Не кажется ли тебе, что это сродни предательству?

— Я не могу иначе, Маргарита Николаевна.

— Можешь! Я догадываюсь, на чем основано твое решение. Но думаю, что ты должен и обязан взять себя в руки, прекратить стычки с Женей, которые мешают тебе учиться! Егор, ты можешь сделать первый шаг к примирению, и все успокоится, прекратится ваша нелепая война.

— Она не прекратится никогда!!! Маргарита Николаевна, я все это начал и мне расхлебывать! Женька не оставит меня в покое, как когда — то я сам не давал ему вздохнуть. Я очень виноват, но, к сожалению, понял это слишком поздно.

— В чем ты виноват? Объясни нормально, я ничего не понимаю.

Егор выдохнул, сцепил руки и, заставив себя не прятать от Марго глаз, напряженно — тихим голосом начал свой рассказ о том, как на протяжении всех этих лет мучил и терзал Женю Никитина, унижал его, изводил своим презрением и ненавистью. Теперь Егор ненавидел и презирал самого себя, но уже изменить ничего не мог. Давние детские проделки обернулись большими неприятностями. Егор говорил долго, в деталях припоминая самые отвратительные случаи из прошлого. Он видел, как сужаются удивительно красивые глаза Марго, но не боялся ее гнева. Он жаждал его, он нуждался в безжалостно-строгом слове. Он заслужил наказание, потому что от его детской жестокости и непорядочности может пострадать и уже страдает самый дорогой ему человек. Пусть Марго разозлится на него, возненавидит обидчика своего сына, выгонит его прочь, и тогда Женька больше не будет ее мучить, причинять ей глубокую душевную боль. Егор, раскачиваясь на стуле, говорил, говорил, говорил, он уже давно не смотрел Марго в глаза, не смел их поднять на нее, ему было стыдно и мерзко оттого, что когда-то мог быть таким отвратительным существом — гадким, злым мальчишкой, для которого растоптать человеческое достоинство было источником наслаждения.