— Маргарита Николаевна необъективна к Женьке, — упрямо повторила Ксюша, но уже тихо так, что слышал один Егор, — а ты необъективен к ней!.

«Это уже становится заметно? — удивился про себя Егор, — Ну и пусть, я не стерплю, если кто-то в моем присутствии хотя бы в чем-то упрекнет ЕЕ. Сборище неблагодарных идиотов! Они мизинца ее не стоят, а норовят показать, что будто бы они с ней на равных. Троечники, посредственности! Плебейская сущность, им всем так хочется опустить звезду до своего потолка… А как жаль, что по уставу школы любая драка чревата исключением, иначе я лупасил бы этого Никитина смертным боем!»


Женя Никитин тоже внимательно изучил Устав школы. Три драки — исключение, две недели прогулов — исключение, злостный срыв урока — немедленное исключение, хамство и грубость преподавателю — исключение. Хороший Устав, что и говорить. Васильев драться не будет — он дрожит за свою медальку. Уроки пропускать без причины, по крайней мере, внятно объяснимой, это ему можно будет устроить. Что еще?

Опоздания тоже весьма чреваты… Короче говоря, возможностей для того, чтобы Егорушка пролетел мимо медали как фанера над Парижем уже достаточно. По ходу развития событий придумаем еще что-нибудь.

Пока события развивались весьма вяло. Точнее никак. Не до Васильева сейчас было Жене. Мать не разговаривала с ним целую неделю. Она вела себя так, словно его не было. Не будила по утрам, не кормила завтраком, не давала привычную кучу поручений и наставлений. В школе проходила мимо него, как волна воздуха — ледяная, надменная. На уроках она его не спрашивала, вовсе, казалось, не смотрела в его сторону.

Даже оценку за контрольную ему не объявила, как всем. Вполне вероятно, что она и не проверяла его работу.

Маргарита Николаевна вела себя по отношению к нему так, будто и не было в классе никакого Жени Никитина. Но Женя чувствовал, что это всего лишь первый этап воспитательной работы, за которым неизбежно последует другой, к которому как ни готовься, не избежать фиаско. Он точно не знал, что его ждет дальше, мог только предполагать, что потом Марго начнет дотошно проверять у него уроки, заставляя переделывать работу, придираясь к малейшей неточности или помарке. На ее уроках ему придется отдуваться за двоих — она даст ему такое задание, с которым он однозначно не справится и язвительно при всем классе высмеет его «тупость». Но Женька готов был стерпеть любое унижение, только бы кончилось, наконец, это хладнокровное молчание. Пусть она ему твердит, какой он недалекий, ленивый, ограниченный, пусть постоянно тычет его носом в ошибки и просчеты, только бы не делала вид, что его нет вовсе. Это оказалось для Жени настолько тяжело, он даже сам не ожидал, что ему так важна ее забота и внимание. А ведь еще сам он недавно едва не сквозь зубы разговаривал с ней, демонстрируя свою независимость и самостоятельность. И вот теперь готов заглядывать ей в глаза, только бы она перестала молчать с ним, только бы не проходила мимо него, словно он — пустое место, воздух, пыль… Женька страдал по-настоящему, он и знать не знал, что так может мучиться от того, что мать с равнодушным и холодным презрением, едва скользнув по нему взглядом, отводит глаза в сторону.

Ситуация достигла пика, когда вдруг через неделю позвонил отец и без особенных вступлений спросил:

— Ты что такое там натворил, если мама готова отправить тебя ко мне?

Женька обмер, но ответил:

— Я не чемодан, чтобы меня отправлять! И никуда я не поеду!

— Как мы решим, так и будет, — отрезал отец сердито, — а ты пока заруби на носу, что я тебе не позволю вести себя черт знает как с матерью! Понял меня? Я с тобой церемониться не буду, приеду и выдеру, как следует!

— А другую сторону, то есть меня, ты выслушать не хочешь? — Женьке было обидно до слез. Все на него ополчились!

— Меня не интересуют твои оправдания, если мама на тебя сердита, значит, есть за что! Ты просил прощения?

— Просил!!! — заорал в трубку Женя. — Не нужны ей мои извинения!

— Так, спокойнее.. — осадил его отец, — будешь извиняться до тех пор, пока мама тебя не простит. И поубавь свою гордыню. Я позвоню потом, узнаю, до чего вы договорились.

Отец положил трубку, Женька швырнул свою. Нет, не будет он больше просить у матери прощения! Он уже сыт по горло ее презрительным молчанием. Нельзя себя вести с человеком, будто его нет. Нельзя так безжалостно топтать его гордость. И вовсе это не гордыня, а обычное, нормальное человеческое самоуважение, самолюбие. Но его мамочка прекрасно знает, по какому месту ударить. Так, что больнее не бывает. Для Женьки нет ничего страшнее в жизни материнской нелюбви и безразличия.


А Ксюша Наумова наоборот принялась выражать Жене свое участие и сочувствие. Она постоянно приставала с разговорами, пытаясь отвлечь Женьку от тяжелых мыслей. Беззаботно смеялась, крутилась перед ним, как белка в колесе. Ему бы отшить ее, отправить подальше, но он только напряженно молчал, глядя на то, как взлетает ее русая челка и сверкают светло-серые глаза. И ничего не мог с собой поделать.

Накануне Дня учителя в школе проводилось очередное торжество с дискотекой. Вначале планировался КВН сборных команд десятых-одиннадцатых класса и учителей. Женька решил сходить, чтобы немного развеяться. А тут к нему приклеилась веселая Ксюшка и не отходила от него весь вечер.

Женька уже хотел было отмахнуться от нее и уйти домой, но вдруг заметил, что их парочка очень раздражает Васильева. Он взглядом метал в них громы и молнии. Женя решил остаться, чтобы повыводить Егора из себя.

На дискотеке Женька неожиданно почувствовал внимание еще и со стороны Катьки Денисовой, решившей все же, что он стоящий пацан. Общаться с Катькой ему было гораздо легче, чем с Ксюшкой, доводившей его своей легкомысленной веселостью почти до исступления. Ксюша это сразу почувствовала и погрустнела. Васильев был тут как тут. Он утащил Ксюшу в другой конец зала, и Женя потерял их из виду.

— Джоник, ты умеешь целоваться? — спросила Женю Катька, тесно прижавшись к нему во время медленного танца.

— С тобой не умею… — хмуро ответил Женя, но Катька не поняла намека.

— Хочешь, научу? — Катя коснулась своими губами Женькиных губ. Женя не отстранился, но в ответ быстро и сильно укусил ее. — Ай, ты что, озверел?! Больно ведь! Если ты не умеешь целоваться, тебе тогда Оксанку не увести!

— Ну, Васильев, конечно, целуется первоклассно! — грубовато хмыкнул Женя.

— Вполне прилично, — со знанием дела ответила Катя. — Чего и тебе желаю.


Музыка снова переменилась, Женька выбрался из толпы прыгающих пацанов и девчонок. В зале было душно, на душе уже вторую неделю зависла отвратительная пелена тоски. Словно что-то рвалось из души наружу, но определение этому Женька дать никак не мог. В холле было прохладнее, в окна светило заходящее тусклое осеннее солнце. Чтобы как — то рассеять муть на душе, Женька разбежался и перепрыгнул через два солнечных квадрата на полу. Не помогло. К тому же через мгновение Женя услышал за своей спиной насмешливый голос:

— Посмотри-ка, Ксюша, наш Джоник прыгает как кузнечик, дурь свою разгоняет!


Егор Васильев, приобняв Ксюшу за талию, тоже вышел в холл проветриться. Больше всего на свете сейчас Женьке захотелось двинуть Васильеву по физиономии. Так, без всяческих вступлений и объяснений, подойти и двинуть. Просто за то, что он есть на белом свете. И опять сейчас вместе с Ксюшкой.

В холле нарисовалась вездесущая Катька Денисова.

— Представляете, — без обиняков начала она, видимо, уязвленная тем, что Женька от нее улизнул, — Джоник меня укусил! Я хотела его поцеловать, а он меня так цапнул, чуть полгубы не отхватил!

— Ты монстр, Никитин? — спросил, ухмыльнувшись, Егор , — Бросаешься на людей, как дикий?


«Сейчас распишу его под Хохлому» — подумал Женька, размышляя, с какой стороны лучше подойти.

— Это ты, Катя, дикая, — вдруг прозвучал Ксюшкин голосок, — вот меня он не укусит, правда, Женя?

— Не приближайся к нему, он сейчас зарычит! — ерничал Васильев.

— А я его укрощу, — Ксюша подошла к Жене и взяла его за руку. Выдернуть руку Женьке отчего-то не хватило сил.

Егора Васильева передернуло от этой сцены. Он сморщился, но ничего не сказал. Ксюша приподнялась на цыпочки и, положив Женьке руки на плечи, потянулась к нему, чтобы поцеловать. Женька стиснул Ксюшины запястья и оттолкнул ее от себя достаточно сильно. Если бы он не придержал ее за руки, она наверняка бы упала.

— Ты и в самом деле стал какой-то дикий, — негромко и грустно произнесла она, и потерла горевшие от крепких Женькиных пальцев запястья.

«А ты доступная дешевка!» — чуть было не вырвалось у Жени, но он сдержался и, развернувшись, быстро пошел прочь. Почти бегом спустился по лестнице. Охранник открыл ему входную дверь, и Женя выскочил на залитый лучами заходящего, но все еще теплого солнца школьный двор. Здесь он немного отдышался и двинулся было в сторону дома, как услышал за собой шаги. Женя непроизвольно оглянулся — его догоняла Ксюша. Да что ей неймется, в конце концов, шла бы к своему Васильеву, тискалась бы с ним в затемненном зале!

— Женя, подожди, мне надо поговорить с тобой!

Женя выжидательно остановился, хмуро прищурившись:

— О чем?

— Давай помиримся, Женька!

— Мы разве ссорились?

— Вроде нет, но ты меня все время избегаешь, дуешься на меня. Это из-за того, что я подружилась с Егором? Но мы ведь одноклассники, мы должны общаться. Скоро мы закончим школу, неужели разойдемся, как чужие? Жень, ты ведь все равно мой самый-самый лучший друг! Я так летом скучала по тебе! Перестань на меня обижаться, это глупо!

Ксюша говорила так горячо, глядя Женьке прямо в глаза, что он усмехнулся от этой ее наивной простоты.

— Это глупо, — повторил он невесело.

— Значит, мир? — радостно воскликнула Ксюша, и две ее косички за ушами качнулись задорно из стороны в сторону и упали на плечи. Женька промолчал, уставившись немигающим взглядом на ее светлую макушку.