Вечером я с удовольствием исписала целую тетрадь. Мне не терпелось поделиться своими мыслями о новых прочтениях классики, о современных пьесах, старых постановках, театралах, клакерах, детских спектаклях. Тема объединяла наши творческие мечты: и будущих актеров, и будущих литераторов. Слава богу, на грамматические ошибки Соломон не обращал внимания – на литературе главной была мысль и «как вы ее думаете». Но оценки все равно выставлял двухстворчатые, например: 5/0. Пять, конечно, за честные и умные мысли, ноль за пренебрежение к элементарной грамотности.

Оксана села ко мне за парту на первом уроке химии и горестно запричитала:

– Ой, дюже погано, ой, дюже погано…

– По химии – не ко мне, – сразу переориентировала я девочку.

– По химии погано, но по литературе дюже погано, – опять запричитала она. – Напиши за меня сочинение, а? – Она вдруг перестала стонать и преданно заглянула мне прямо в зрачок.

– А вдруг Соломон догадается? Рассердится. Он любит, когда сами думаем.

– Не догадается, пиши поглупее и много не распространяйся. Выручи, а? – И она снова заглянула мне в зрачок.

– Ладно. Завтра принесу, только успей переписать за ночь, договорились?

– Спасибо тебе огромное! – опять запричитала Оксана, только уже со спокойной уверенностью, что дело сделано.

Я начала Оксанино сочинение так:

«Вы думаете, я глупая? Согласна, я не произвожу впечатление человека думающего. Все потому, что у меня детские комплексы: ко мне никто никогда не прислушивался. И только когда я впервые попала в театр, на меня вдруг снизошли благодать и уверенность в себе. Теперь у меня есть близкий друг – театр…»

И дальше в том же духе.

Я накатала целую тетрадь. А в конце сделала приписку Оксане: «Умоляю! Не забудь все переписать своей рукой, чтобы Соломон не догадался. Целую тебя. Шумская».

На другой день Оксана благодарно целовала мне руки и клятвенно обещала, что за ночь успеет переписать работу.


На урок литературы я неслась как на крыльях. Великое дело сделала – подруге помогла! Интересно, Соломон теперь будет смотреть на Оксану по-новому?

Соломон начал раздавать проверенные тетради и оставил у себя только две. Он задумчиво прошелся по классу, потом сел на краешек учительского стола и, грустно улыбнувшись, сказал:

– Помочь товарищу – дело хорошее. Но помогать надо тем, кому это на пользу. Шумская, я поставил тебе тройку. А твоей подруге двойку.

И он отдал нам тетради.

«Как же он разгадал, что за Оксану писала я? – терзалась я. – Может, умняка много дала? Или Оксана не переписала своим почерком? Оксана сидела очень расстроенная. Я жестом попросила ее тетрадь.

Она переписала все сочинение, как я и просила. В том числе: «Умоляю! Не забудь все переписать своей рукой, чтобы Соломон не догадался. Целую тебя. Шумская».


Вроде бы гуманитарные предметы должны были легко даваться творческим лицам. Но уроки истории, так же как уроки математики, стали для нас серьезной проверкой на прочность.

Наша историчка была женщиной сильно пожилой, харизматичной и несгибаемой. Она преподавала историю так, как видела ее сама. Ярая сталинистка, противница любых реформ и прогрессивных взглядов, легко вступала в спор с историческими фактами. Если кто-то из учащихся осмеливался возражать – тут же получал пару и гневные эпитеты. Ее любимая фраза была: «Я не буду метать бисер знаний в ваши хамские рожи».

Наши «хамские рожи» веселились, но нервничали: в аттестате историй было целых три. И если попасть в немилость, три тройки при конкурсе аттестатов в институт – слишком дорогая цена за собственное мнение.

У нее было очень плохое зрение. Наверное, минус десять. Очки с линзами как для старого телевизора увеличивали ее глаза до размера блюдец. Лицо обрамлял яркий цветущий шар пушистых волос, выкрашенных хной в ядовито-красный цвет. И в общем-то ее можно было бы назвать «старушка божий одуванчик», если бы не агрессивное восприятие исторической действительности, в которой лично мы, ученики девятого «Б», были не виноваты. Ну был Сталин, потом Хрущев, теперь Брежнев, мы-то здесь при чем?

Прежде чем вызвать ученика к доске, историчка долго водила рукой по списку, и весь класс замирал от ужаса, когда видел ее палец в районе своей фамилии. Наконец она выбирала жертву и, поджав губы, объявляла ее буратинным голосом. В ее интонации звучал подтекст: «Ну, барышня/молодой человек, поделитесь с нами очередной вашей глупостью, и я с вами поспорю».

Идти к доске отчаянно не хотелось.

В тот день Валентина Петровна метко нацелилась на нижние фамилии в журнале. Она долго водила пальцем где-то среди жертв последних букв алфавита. Потом сузила круг поиска до фамилий на «Ш» и начала шипеть:

– К доске пойдет… Ш-ш-ш…

Это было невыносимо.

Нервы сдали. Согнувшись в три погибели, я встала на четвереньки и выползла из класса.

– Шумская! – торжественно объявила историчка и, сжав губы в ниточку, приготовилась потрошить меня.

– Ее нет, – объявила староста и показала пальцем на мое еще теплое место.

– Но она была! – не поняла историчка.

Тем временем я стояла в туалете на втором этаже и помогала Оксане докрашивать лицо. Историю она прогуляла, вместо урока разрисовывалась гуашью – копировала солиста ансамбля KISS. Один глаз получился совершенно дикий, с острыми углами асимметричной звезды. Адский черно-белый грим. Привет из склепа. Это Оксана готовилась к этюду по мастерству актера. Хотела всех удивить.

– А знаешь, что я еще придумала? – возбужденно делилась она. – Есть такой термин – атавизм. Я в анатомии вычитала. У людей бывают хвосты, а бывает оволосение лица. Смотри, здорово?

Девочка перекинула длинные волосы на лицо и надела очки в зеленой оправе. Получилось страшное чудовище. Ни рта, ни носа, ни глаз, только волосы и сверху – очки.

Дверь в туалет открылась, и зашла наша классная.

– Ух! – всплеснула она короткими ручками. – Шумская и еще кто-то. Вы почему не на истории?

Оксана откинула волосы, очки отлетели в Агриппину. Математичке открылся следующий образ Оксаны – рокерский.

– Ой, – схватилась за голову учительница, – Оксаночка, что это с тобой? Наверняка Шумская тебя разрисовала, сама бы ты до такого не додумалась.

Но Оксана отказалась смыть художественный замысел и, разукрашенная, отправилась обратно в класс.

Когда мы вошли – все грохнули от смеха. Все, кроме исторички.

– Нельзя смеяться над больными людьми! – застучала она указкой по столу.

Валентина Петровна никогда не видела Оксану до этого и сослепу решила, что у бедняжки природное уродство. Забавно, но в том, что Оксана вполне обычная симпатичная девочка, она убедилась уже на следующем уроке. Но все равно продолжала ей сочувствовать и ставить четверки. А у меня в дневнике появилась надпись: «Выползла и вползла в класс! Родители, обратите внимание!»


Класс разделился на талантов и поклонников. Выступления у доски «звезд класса» ждали, как цирк в провинции. Едва только учитель произносил фамилию бенефицианта, любимца публики, класс тут же начинал одобрительно ржать. Человек еще слова не произнес, даже до классной доски не дошел, а все уже ждут реприз, перемигиваются и потирают руки.

Настя, которая успела скандально прославиться, была девочкой на редкость сообразительной. Ей давались все предметы, кроме физики. С физикой был запор.

Чтобы не получать пары, Настя придумала следующий ход. Она вызубрила закон Бойля – Мариотта. Почему именно его – мы поняли потом. А в тот день Настя уверенно прошла к доске и попросила учителя:

– Повторите, пожалуйста, ваш вопрос.

Учитель терпеливо повторил:

– Расскажите нам, пожалуйста, о свойствах твердых тел.

Настя отряхнула голос и уверенно начала:

– Нельзя рассказывать о свойствах твердых тел, не сказав о законе Бойля – Мариотта. Этот закон – один из основных газовых законов…

В течение десяти минут Настя рассказывала о газовом законе. Упоительно, размахивая руками и брызгая слюной восторга от своих знаний. Класс заслушался. Учитель одобрительно кивал, а потом все же решил подвести ее поближе к теме урока:

– И таким образом получается, что твердые тела…

Настя в запальчивости вскрикнула:

– Нет! Мы сейчас уделили много внимания Бойлю! А как же Мариотт?

И еще десять минут от урока отняла биография Мариотта.


Каждый раз, когда Настю вызывали к доске, она рассказывала про закон Бойля – Мариотта. Уже весь класс вместе с учителем давились от смеха, но Настя усвоила еще один закон – не признаваться.

Однажды физик не выдержал и попросил четко дать определение второму закону Ньютона. Настя, как обычно, начала: «Нельзя рассказать о втором законе Ньютона, не вспомнив о законе Бойля – Мариотта. Этот закон – один из основных газовых…»

– Это мы уже знаем наизусть, – мягко укорил Настю физик. – А про Ньютона мы сможем сегодня услышать?

Настя помолчала с видом оскорбленной добродетели.

– Что ж, – грустно произнесла она, – гений жив, пока жива память о нем. Боюсь, что и Ньютона постигнет та же участь…

Учитель растерялся.

– Я уважаю ваше почтительное отношение к великим физикам, но второй закон Ньютона…

Настя вдруг сверкнула глазами и гордо произнесла:

– Уважаете? А вы знаете, КАКУЮ жизнь прожил Бойль… и Мариотт тоже?

И двадцать минут Настя пересказывала сериал «Вечный зов», заменяя только имена. Класс рыдал, а физик понял, что с Настей ничего сделать нельзя, и оставил ее в покое.

– Я еще химию под этих парней зацепить могу! – воодушевилась Настя. – Химия и газ – это рядом. Я вычитала в газете понятие «химия нефти и газа», а еще фразу «химия инертных газов», значит, и тут Бойль-Мариотт пригодится.