— Они просто мазохисты, — сделал как-то вывод Марк после того, как из зала вышла последняя на сегодня группа. — Не все, но многие. Они не могут без этого — без ярости, без боли, без драки, без адреналина.

— А здесь в принципе нет нормальных детей, — пожала плечами Ева, протягивая ему бутылку воды. — И именно поэтому они здесь. Это то, что нам нужно. Мы не среднеобразовательная школа.

— Они никогда не смирятся с тем, что их заставили, принудили быть здесь, — произнес задумчиво мужчина.

— Нет. Но привыкнут. У них уже не будет другой жизни. Им просто не позволят. Ты же не думал, что будет иначе? — хмыкнула Ева, заметив, как нахмурился Марк. — С теми умениями, навыками и способностями, что мы им прививаем, не выпускают в вольное плаванье. Они всегда будут под контролем, под колпаком.

— Но ведь есть те, кто отличается, — не мог не возразить Марк. — Да, они пришли сюда не добровольно, да, не хотят быть здесь. Но они другие.

— Ты повелся на внешность и спокойствие некоторых? О, как жестоко ты ошибаешься, — рассмеялась холодно Ева. — Именно про этих есть поговорка — в тихом омуте черти водятся. За такими стоит смотреть еще больше. От них можно ждать подлянки куда более жестокой, чем от откровенно агрессивного человека. Они на вид спокойные, но внутри — сущие демоны.

— Что заставляет тебя так думать? — внимательно посмотрел на девушку Марк. — Ты же не думаешь, что из полторы тысячи учеников нет ни одного, в котором ошиблись, привезя сюда?

— Ты просто еще не видел и половины того, что видела я. Очень скоро ты снимешь розовые очки и поймешь, что все они — эти дети — заслужили быть здесь, и терпеть свою тюрьму, свое наказание. Здесь лишь преступники, аморально разложенные личности, будущие маньяки и убийцы.

— Возможно, — не стал спорить Марк, но в который раз удивился тому, как безжалостна и холодна эта девушка.

Ева была одним сплошным комком льда, и это почему-то не давало ему покоя. Он смотрел на нее, и все никак не мог ее понять, разгадать. Любопытство уже съедало его, но Ева по-прежнему не спешила открыться перед ним. Да и ни перед кем вообще.

— До тебя многие пытались, — хмыкнул Тим, заметив как-то, как друг изучающе смотрит на свою напарницу. — Ева — мужик в юбке, пусть и красивый.

— И что, никому не удалось уложить ее на лопатки? — хмыкнул Марк, не скрываясь, разглядывая привлекательную фигуру девушки с ног до головы чуть прищуренным взглядом.

Он был нормальным, полноценным мужиком, чтобы просто так игнорировать такой соблазн, который ежедневно был перед его глазами в самых разных позах и видах, который, не стесняясь, переодевался перед ним после совместной тренировки.

— Хочешь попробовать?

— Можем быть, — Марк не скрыл от друга своего желания к этой девушке.

— Тогда удачи, — Тим хлопнул его по плечу, чуть насмешливо изгибая губы. — Уж если у кого и получится, то у тебя.

Что ж, Марк никогда особо не гордился своей красотой, но вполне четко понимал, что немногие здесь могут составить ему конкуренцию. Он был высоким, широкоплечим, выразительные карие глаза, брови вразлет, темные волосы и красивые губы — поразительно хорош собой. А помимо внешней красоты он лучился силой, властностью, которые тянули к нему, как магнитом: уже не одно предложение провести вместе хорошо время он услышал, от своих учениц в том числе. Но вот что-то, а заводить романы со студентками он собирался точно. И пусть здесь не место морали и прочему в этом духе, для него это было табу. Здесь все, в том числе и он, сквозь пальцы смотрели на свободные нравы, царящие в среде студентов. Секс не был чем-то запретным и сакраментальным, многие девушки не отличались чистотой и нравственностью, а что уж говорить о парнях. И пусть здесь не строили отношения, именно такие связи были попыткой. И что как ни это в очередной раз говорит о том, что это все же дети? Им не хватает ласки, любви, нежности, и они слепо ищут это друг в друге, даже не ведая этого, подсознательно ища хоть каплю тепла, пусть лишь в постели и на несколько часов.

Здесь и дружба была понятием редким. Но все же была, пусть и не в полноценном смысле этого слова. Не раз и не два Марк замечал взаимовыручку, замечал привязанность между детьми, какую-то тягу. Парни и девушки сбивались в группы обобщенных интересов, предпочтений, не дружа, но и не враждуя. Весьма часто слышался смех, пусть и наряду с рыком во время драк. Особенно сближались те, кого составили в группы, для совместной работы. Таких было несколько, но каждая была подобрана профессионально и идеально — кураторы постарались на славу. Каждый дополнял другого, друг без друга им никуда, это был один коллектив, члены которого почти не контактировали с окружающими, занятые лишь собой. Их программу обучения строил куратор, они занимались почти всегда отдельно друг от друга, но при этом составляли одно целое. И уже сейчас было понятно, что из подобного рода практики будет наибольший толк.

— Я думаю над тем, чтобы ввести именно такую практику — создавать группы, и уже после обучать их. Но это сложней, это требует больший умений и навыков, терпения, а здесь не каждый преподаватель способен к этому. Но поживем-увидим, — поделился мыслью Тим.


Страница 6


***



Проходило время, и Марк окончательно привык к новому месту работы. Влился в график, в занятия помимо своих, быстро освоил еще несколько предметов, знакомых и понравившихся ему, чтобы быть на подхвате и заняться чем-то кроме физподготовки студентов. Помимо того, чем он хотел заниматься, было и то, что пришло само — психология. Без этого было сложно работать в любом направлении, да и весьма полезной была эта головоломка. Марк научился находить подход к каждому из тех, кто занимался у него. Он улавливал слабости, видел сильные стороны, положительные и отрицательные черты характера — и все это помогало ему правильно работать с тем или иным учеником. Он знал куда давить, чем стимулировать, чем угрожать, знал, какие слова нужно подобрать. Он вычленял из разговоров, взглядом и поведения то, что было нужно и полезно ему, то, что старательно прятали. И то, что он начал понимать своих студентов, и соответственно пользоваться этим, сделало из него того, кого ненавидели больше всего. Всего за полгода Марк превзошел всех преподавателей в этом плане — к нему относились с наибольшим уважением и страхом, с опаской, с неприязнью и еще кучей чувств. Его боялся и ненавидел наверно каждый, кто учился здесь: за безжалостность, за проницательность, за умение видеть обман, за жестокость и непробиваемость. Последнее, пожалуй, было самым раздражающим для учеников школы: Марк не реагировал на оскорбления, на подколы и поддевки, ни на что вообще. Он лишь молчал и смотрел, а взгляд у него был тяжелым и холодным, последнему он научился от Евы.

— Нельзя показать ни доли тепла или слабости. Они сразу почувствуют слабину, попытаться залезть под кожу, понадеются на тепло и расположение, а потом горько обмануться.

— Не думал, что тебя заботит это — их чувства, — удивился Марк тогда на слова Евы.

— Их чувства к нам должны быть такими, чтобы мы могли ответить тем же. Не только им нельзя привязываться, но и нам. Ты должен это понимать.

Марк понимал прекрасно. О какой привязанности может идти речь, когда через год-два эти дети навсегда исчезнут из их жизней? Как нежность и тепло помогут им тогда, когда придется толкнуть того, кто стал дорог, в ту пропасть, к которой ты его готовил? Здесь тяжело жилось не только ученикам, но и преподавателям. Да, эти дети не ангелы, не будят в душе бурю чувств и эмоций, не смотрят на тебя наивными глазками, желающими тепла и любви. Но есть в них то, чему весьма трудно противостоять — страх в глазах. Даже самые отпетые и безжалостные испытывали его. Они кичились своей силой, своей злостью, а потом и приобретаемыми умениями. Они загораживались от окружающих стеной самоуверенности и решительности. Но в глазах был страх. Он был глубоко, не всегда осознанный — подсознательный, но был. Здесь никто не знал, что его ждет, никто не ведал, что с ним будет дальше. Но догадывались все. И эти догадки, эта неизвестность, недоговоренность пугала еще больше.

И вот это желание — избавить от страха, защитить было у многих, кто был рядом с этими детьми. Не каждый, но большинство преподавателей были чувствительны на этот счет. А потому приходилось загораживаться в ответ — равнодушием, холодностью, отстраненностью и негативом, иногда даже презрением. И для каждого из учителей не секретом было то, что о них говорят и думают студенты: бесчувственные, жестокие, циничные твари. И за это их тоже ненавидели.

Тяжело было находиться в этой гнетущей атмосфере круглосуточно. И с каждым днем это все накапливалось и накапливалось. Марк по себе узнал, почему в конце каждого дня каждый его коллега выжат, как лимон. По себе понимал, что депрессия на пороге. И в такие моменты, когда накатывало очень остро, человек просто выходил за пределы школы. На день-два каждый из них мог исчезнуть, уехать, расслабиться и отдохнуть вне высоких стен. Большой автопарк был в распоряжении преподавателей, чем весьма регулярно пользовался сам Марк. Гоняя по пустой трассе на предельной скорости, он выбрасывал из головы все мысли, расслабляясь, как только возможно. Он выезжало в ближайший крупный город, где просто снимал номер в отеле и спал двое суток беспробудным сном, восполняя все силы — физические и моральные.

Уже весной Марк решился на то, на что Тим подбивал его уже пару месяцев — собрать свою группу. И в принципе это не составило труда, он давно уже мог приблизительно сказать, кого бы взял в подопечные и с кем мог работать. Осталось лишь проанализировать и составить список тех, кто сможет работать друг с другом, посмотреть, как они буду контактировать, и выйдет ли тандем. Когда Марк представил Тимуру два списка с предполагаемыми группами, друг впал в ступор.