Уэллс Коуп считался одним из самых удачливых продюсеров в киноиндустрии. Он отвечал за все производство крупной студии, пока не ушел оттуда шесть месяцев назад. За три года его пребывания на этом посту студия сняла пять крупных кассовых фильмов, а также несколько неизбежных неудач и средних картин. Однако прибыль от успешных фильмов, каждый из которых был творением и детищем Коупа, покрыла все расходы и увеличила доходы студии, и цены на ее акции поднялись, став намного выше, чем у конкурентов. Коуп решил, что если он намерен зарабатывать деньги для себя, то сейчас самое время уходить, ибо жизнеописание или мемуары руководителя производства крупной студии способны внушить больше поводов для беспокойства, чем автобиография наемного убийцы.

С помощью закаленной в битвах отборной ударной команды юристов и бухгалтеров он составил договор, по которому становился независимым продюсером, обеспечив себе возможность обращаться к студии за финансированием своих проектов, но оставляя за собой гораздо большую долю в прибыли, чем получаемые им прежде зарплата и проценты. Взаимовыгодная, полюбовная сделка, говорили завистники. В кинопромышленности, где зависть гложет за завтраком и мучает во сне по ночам, сильнее всех завидовали ему.

Между миром кино и миром моды постоянно происходит перекрестное опыление. Модели снимаются в кино, актрисы позируют для журналов, фильмы пропагандируют новые течения в моде, модные журналы пишут статьи о кинопроизводстве. Высокопоставленные деятели обоих миров нередко сотрудничают в делах, касающихся только их.

* * *

— Уэллс, это Хэрриет. Что поделываешь в этот славный уикэнд?

— Если честно, дорогая, прячусь. Никто не знает, что я в городе. Я и помыслить не смею о том, чтобы поехать на пляж в Малибу или на гулянье с фейерверком — там веселится слишком много моих бывших жен. В данный момент я лежу в кровати, обложившись двадцатью пятью сценариями, ни один из которых мне не хочется читать, и жую отвратительно мокрые французские гренки. Не по-американски это: такие паршивые, тягомотные выходные… Осточертело отдыхать.

— Абсолютно согласна — это непристойно. Слушай, мне нужно встретиться с тобой по одному делу. Да, делу. Я планирую вылететь сегодня днем и вернуться в понедельник. Ты свободен?

— Не то что свободен — я в восторге! Слава богу, хоть кто-то на свете в эти выходные остался в лавке. Мы устроим оргию. Я позвоню Бобу в «Виноторговец», закажу несколько больших котелков свежей белуги и велю повару приготовить помпано в бумажном мешочке. Я помню, ты его любишь, Хэрриет. Ты просто прелесть!

* * *

Уэллс Коуп в свитере от Дорсо, светло-бежевых твидовых брюках и вечерних туфлях из черного бархата, расшитых золотом, сидел с Хэрриет на широкой серой бархатной кушетке в просторной гостиной. На прозрачном столике были разложены фотографии Мелани, часть из них лежала на ковре от Эдварда Филдса ценой в двенадцать тысяч долларов. Кондиционер поддерживал в комнате приятную свежесть, а на каминной решетке пылали дрова. Дворецкий оставил на боковом столике графин коньяка и отправился спать. Хотя на дворе начинался июль, а на всем белом свете могла стоять любая погода, здесь всегда царил одинаковый климат — климат роскоши.

Коуп проницательно взглянул на Хэрриет сквозь очки с голубоватыми стеклами:

— Она нереальна. Чертовски нереальна. Она источает обаяние. Я не знал, что таких еще выращивают. Она похожа на великих звезд тридцатых годов в юности. Но я не совсем понимаю, в чем дело, Хэрриет. Этот номер выйдет только через шесть недель. До тех пор тебе нечего беспокоиться, что мы отберем ее у тебя. Почему ты показываешь мне эти фотографии сейчас? Ты можешь привязать ее к себе еще месяцев на шесть, если захочешь, точнее, если позволит Эйлин Форд.

— Потому что я прекрасно знаю, что все будут за ней бегать и кто-то ее неизбежно переманит. Я смирилась с мыслью, что рано или поздно журнал потеряет ее, но я сама хочу решить, кому ее отдать. Она беспрекословно следует моим советам, и я считаю, что ты — лучший вариант для нее. Можно повернуть дело и по-другому, Уэллс. Я хочу оказать кому-то честь, а не выглядеть проигравшей.

— И я твой должник?

— Ты мой должник, — согласилась она. — Может быть, я и не потребую вернуть долг, но приятно знать, что он мне причитается. Ты способен выполнить свои обязательства, а от большинства этого не дождешься — все мы частенько нарушаем обещания.

— Это так.

Он спрашивал себя, куда клонит старая перечница. Она вела себя словно мамаша из глупой пьесы. Не похоже на Хэрриет. Ну и что, зато я заполучу девчонку.

— Полагаю, бессмысленно спрашивать, умеет ли она играть?

— Мое дело найти, а твое дело — выяснить, — ответила Хэрриет. Добившись того, чего хотела, она могла позволить себе устроить небольшое представление в духе веселых классных дам.

— Это я и собираюсь сделать. На следующей неделе. Ты сможешь позвонить ей от моего имени и как можно скорое посадить в самолет?

— Нет, Уэллс, это уже твое дело. Говори ей все, что хочешь, но не упоминай мое имя. Я дам тебе ее домашний телефон. Скажи, что раздобыл его по тайным каналам, или придумай что-нибудь. Я хочу, чтобы никто не знал, что я показывала тебе эти фотографии. Я получу свое, когда придет время. Так нужно, Уэллс. Я никогда не говорила с тобой более серьезно. Мне не пойдет на пользу, если об этом узнают в журнале.

— Хэрриет, я прекрасно понимаю. Даю тебе мое слово. — Он ничего не понял, но знал, что когда-нибудь поймет. Во всяком случае, Уэллс Коуп сделал карьеру в Голливуде не на предательстве тех, кто ему доверял. Одним из его талантов было умение хранить тайны.

Во вторник Хэрриет улетела в Нью-Йорк. Уэллс Коуп настоял, чтобы она осталась еще на день и разделила его уединенные каникулы. Его дом был одним из немногих в мире, где человек за три дня может пресытиться печеночным паштетом, малосольной белугой, уткой с апельсинами, великолепными винами и бесконечными просмотрами еще не вышедших на экран фильмов. Хэрриет изнежилась и с неохотой возвращалась к работе.

В среду с утра Хэрриет сделала восемь телефонных звонков, два из них — женщинам, которых считала самыми значительными редакторами модных журналов в городе, помимо себя самой, остальные шесть — художественным директорам крупных рекламных агентств. Всех абонентов она пригласила отобедать и назначила встречи на весь остаток недели и на следующую.

Задолго до последнего обеда Спайдер погиб как профессионал.

—…Но, Хэрриет, всем известно, что он ваш новый фаворит.

— Никто никогда не узнает, что я вытерпела от него, Деннис. Талант не может служить ему извинением. Он просто не способен прийти вовремя — это какое-то наваждение. Он заставляет ждать себя в студии часа по два, пока наконец соизволит показаться! В половине случаев его модели уже пора ехать на другие съемки, а он еще и не появлялся. И потом, он все время переснимает! Наберется лишь пара-тройка снимков, которые нам не приходилось переснимать, а то все время переснимаем хотя бы по разу, а иногда и дважды. В самом деле, хотя я и не собираюсь припоминать тут все заслуги этого негодяя, но, если бы наш художественный директор не водил его за ручку, мы бы вовсе не смогли с ним работать.

— Боже, почему вы это терпели?

— Ну, если вы так настаиваете, он все-таки хорош. Однако отныне я собираюсь прекратить терпеть убытки. Можете себе представить, чего это стоит! При создании каждого номера, где он снимает, я настолько выхожу из бюджета, что Лейс готов убить меня. Обычно он с пониманием относится к таким вещам, но это уже переходит всякие границы. Спайдер Эллиот просто мнит себя Стенли Кубриком. Если бы у меня было меньше опыта, я бы давно вылетела в трубу.

— Переснимает, да?

— Это еще не все. Я смирилась с тем, что он трахает моделей в костюмерной, но оказалось, что его последняя работа просто никуда не годится. Очень плохая. Мы будем переснимать весь ноябрьский номер с другим фотографом. Я сама виновата, что дело дошло до такого безобразия. Когда я научусь не давать неопытным юнцам шанс продвинуться? Но хватит ужасных рассказов, Деннис. Прости, что поплакалась тебе в жилетку, и все же это худший из моих экспериментов за многие годы. Забудем об этом! Расскажи, как идут дела у тебя в мастерской? Как движется твоя новая затея? Твои рекламы потрясающи. Кто на тебя работает?

* * *

— В самом доле, Спайдер, я не понимаю, почему ты так расстраиваешься. — В нежно-ледяном голосе Мелани не слышалось гнева, только жалобное удивление. — Я так и не поняла, откуда Уэллс Коуп узнал обо мне, но я связывалась с его конторой на Побережье, и, несомненно, его интерес вполне законен. Он просто хочет, чтобы я приехала и попробовалась. Они говорят, я отлучусь всего на две недели, не навсегда, и вообще это звучит волнующе. Ты реагируешь так, будто он рабовладелец, хотя прекрасно знаешь, что он один из лучших продюсеров в Голливуде. — Мелани увещевала Спайдера, сидя в огромном шезлонге, предназначенном скорее для сладкой дремы, чем для сидения, но сохраняла напряженную прямую осанку. — Ох, Спайдер, я понимаю, что шансы миллион против одного, что из этого ничего не выйдет, но мне оплатят все расходы и я увижу Калифорнию, так почему ты так против?

— А что, если ты не вернешься из Касбы? Разве ты не слышала о несчастных, которые уехали в Голливуд на две недели и больше их никогда не видели за обедом у Джино?

— Глупо.

В неловкой шутке отчетливо сквозил страх и его потребность в ней. Ничто не смогло бы сильнее убедить Мелани, что, уезжая, она поступает правильно. Во-первых, Спайдер начал делать какие-то нелепые намеки насчет Хэрриет, которая всего лишь пыталась успокоить ее. Безумно злые намеки, она рада, что отказалась слушать. А теперь он норовит отговорить ее по-пробоваться на экране. В самом начале их работы, когда снимали сентябрьский номер, ей казалось, что Спайдер самый интересный и непредсказуемый человек, какого она встречала, — уверенный в своем таланте, способный помочь ей стать кем-то другим. Она и не знала, что бывают такие люди, но в конце концов он оказался таким же, как остальные, требовавшим слишком много, гораздо больше, чем она хотела дать. Отдавшись ему, она сама поставила себя в такое положение, при котором он решил, что имеет на нее какие-то права. Права!