В-третьих, она хочет сама принимать решения, касающиеся ее жизни, делать все в удобное для нее время, по своему выбору или усмотрению, наслаждаясь властью, к которой привыкла за много лет. И чтобы природа не подползала и не встряхивала ее за шиворот. Билли не желала, чтобы в ее дела вмешивалась природа. Но тогда почему она не вышла за одного из ручных бутафорских каплунов, каких всегда может купить женщина с деньгами? Она не случайно выбрала Вито, она и теперь, зная о нем все, снова выбрала бы его, не только потому, что любит именно его, но и потому, что любит таких мужчин. Она восхищалась его властностью, способностью принимать решения, независимостью — теми качествами, что позволяли ему подолгу работать вдали от нее. Она не могла перекрыть ему кислород удавкой своих желаний. Прежде всего, он ей не позволит. Когда начинаешь взрослеть, горестно подумала Билли, замечаешь, что жизнь полна парадоксов.

В-четвертых. Она хотела занимать самое важное место в жизни Вито, быть впереди всех, стать его самой большой любовью, не делить его ни с кем. И эта причина самая нелепая. Она с самого начала, с первого дня знакомства делила его, делила с его работой, со сценариями, с бесконечными совещаниями, со всем балаганом, который нужно собрать, чтобы снять фильм, с Файфи, Свенбергом, со всем миром кино. Сотрудничество — душа кинопроизводства. Но он всегда возвращался к ней за чувствами, за полным доверием, за простым человеческим теплом. Ребенок не отдалит Вито от нее, напротив: ребенок их соединит.

Она уставилась на слова, которые нацарапала в блокноте. Единственный разумный довод в том, что в тридцать четыре года она еще не готова стать матерью. Тридцать четыре? Она громко фыркнула над собственной бестолковостью, потому что ухитрилась забыть про свой тридцать пятый день рождения, — он был в ноябре, в разгар монтажа. Что-то она стала забывчивой. Или она собирается ждать до шестидесяти?

И все-таки, все-таки… как трудно, как тоскливо расставаться со свободой. Очевидно, ее подсознание или бессознательность уже приняли решение за нее. Подсознанию или бессознательности лучше известно, они работают по лунным часам или чему-то подобному. Билли мрачно рассматривала свой дневник. Похоже, она увертливая стерва. Точнее, глупая шлюха. Она хотела получить все, что возможно и невозможно, и сдавалась с неохотой, еле волоча ноги и до последнего момента ведя нечестную игру. Хороший пример бедному невинному ребенку. Она посмотрела на свои записи и медленно, тщательно вымарала их. Затем размашисто написала: Корнелия Орсини? Уинтроп Орсини? Она вчиталась в эти имена, постепенно пленяясь ими, ощущая, как улетучивается пережитое потрясение. Прошло полчаса, прежде чем она вышла из задумчивости, вспомнив, что еще не решила, как одеться сегодня вечером.

Она заботливо спрятала дневник в стол, выскользнула из одежды и направилась в тот конец гардеробной, где висели вечерние платья. Быстро просмотрев около двадцати нарядов, упакованных в отдельные пластиковые пакеты, она остановилась на белом шелковом костюме от Мэри Макфадден, который купила месяц назад. Натянула через голову тонкую плиссированную блузку, украшенную многоцветным абстрактным узором из раковин, достойную, чтобы вставить ее в рамку и повесить на стену. Осторожно шагнула в длинную юбку и, подтянув ее, обнаружила, что она еще сходится в талии, хотя и с трудом. Задумалась, какие из серебряных туфель выбрать, остановилась на одних и надела их. Подойдя к трехстворчатому зеркалу со специальной подсветкой, воспроизводящей вечернее освещение, Билли повязала плетеный пояс.

Неплохо. Даже очень хорошо. Билли рассматривала себя во всех трех створках зеркала: спереди, с боков, сзади. Не так сногсшибательно, как новый красный наряд Вэлентайн, но вполне приемлемо. Она подошла к кушетке и взяла небольшую шелковую подушку, развязала и приспустила плетеный пояс. Запихнув подушку под блузку, она подкралась к зеркалу сбоку, будто рассчитывала неожиданно увидеть свое отражение. Гм-м… Не лишено стиля — мягкие выпуклости напоминают Боттичелли. А если добавить еще одну подушку? Нет. Не получится: объема блузки не хватит. А если заменить ее на длинный свободный топ от Джеффри Бина, сотканный из золотых и серебряных нитей? Под ним места хватит для трех младенцев. Она подвязала пояс от Мэри Макфадден на уровне бедер и добавила третью подушку, прикрыв плечи, грудь и живот топом от Бина. Странный вид. Что-то вроде Мадонны Мемлинга из триптиха «Поклонение пастухов», но не совсем то. Однако стиль все-таки есть, хоть и не такой, какого добивались Бин или Макфадден.

Теперь Вэлентайн сможет моделировать платья для беременных, сколько ее душе угодно. О боже! Вэлентайн… Как перед ней извиниться? Истина слишком сложна. Она сама только что начала свыкаться с ней. Ладно, завтра что-нибудь придумаю, решила она и подняла телефонную трубку.

* * *

Мэгги приехала в «Магазин грез» сразу после свидания — она обедала с одним из актеров и убеждала его до вручения наград не подписывать контракт на следующий фильм, как бы ни наседал на него встревоженный агент. Актер будет ей благодарен всю жизнь, когда с «Оскаром» в руках сможет запросить за роль, на которую едва не согласился двадцать четыре часа назад, на три четверти миллиона долларов больше. Ну и утро выдалось! На каждую награду претендовало по пять кандидатов. Некоторые из нескольких десятков сделанных Мэгги телефонных звонков несли безошибочную весть: «Хватай деньги и смывайся». Другие советовали: «Подожди и посмотри». Не все принимали советы Мэгги, но все потом ее вспомнят. За одно это утро ее легендарность выросла от мифических до мистических размеров. Мэгги Макгрегор отлично знала, как работает кинобизнес, мало кто на свете знал это, скорее всего, она одна.

Вэлентайн хотела отправить платье Мэгги в костюмерную «Дороти Чендлер Павильона», где должно было происходить вручение наград. Последняя примерка состоялась несколько дней назад, но Мэгги пожелала примерить обновку перед Спайдером.

— Пусть он увидит его по телевизору, для этого оно и предназначено, — возразила Вэлентайн.

— Хочется посмотреть на его лицо, когда он увидит, что ты сделала, — самодовольно настаивала Мэгги. В ее круглых карих глазах светился юмор и острый ум. — У него челюсть отвиснет.

Но когда Спайдера разыскали и привели в студию Вэлентайн, он взглянул на Мэгги сквозь окутывавший ею пузырь, рассеянно провел пальцами по верхней половине ее великолепной груди и одобрительно кивнул, словно дотронулся до холодной гладкой статуи.

— Восхитительно! — Он улыбнулся слабым подобием своей прежней улыбки. Когда он смотрел на Мэгги, а затем коснулся ее, пузырь как будто стал прозрачнее, он почти не ощущал его и улыбнулся шире. — Раз в год я могу это допустить, Мэг. Иначе публика перестанет принимать тебя всерьез и будет с нетерпением ждать, пока одна или другая грудь вывалится наружу целиком. Удачи тебе сегодня, и не наклоняйся! — Он автоматически поцеловал ее и вышел из комнаты. В его грациозной походке явно сквозила усталость.

— Не заболел ли он? — встревоженно спросила Мэгги.

— Триппер, наверное, — фыркнула Вэлентайн. — Смотри, пышногрудая, этот вырез не даст твоим грудям взбунтоваться и удержит платье на месте. Не забудь, никаких драгоценностей! Я буду смотреть телевизор, так что не пытайся сжульничать. А теперь мне надо позвонить по телефону, пока здесь не начался бедлам. Сегодня на экране ты будешь лучше всех. Bonne chance!

Вэлентайн закрылась в небольшой комнате, где обычно чертила, и подошла к телефону. Ей нужно было позвонить Джошу. Вчера он звонил дважды, а ей было некогда поговорить с ним. Вчера вечером она так устала, что отключила телефон и велела телефонистке на коммутаторе принимать сообщения. Он позвонил, ему сказали, что она не отвечает на звонки, а сегодня он уже звонил снова, когда она была занята с Мэгги. Она медленно набрала его рабочий номер, надеясь, что он вышел на обед. Секретарша сразу соединила ее.

— Вэлентайн! С тобой все в порядке? Ты, наверное, так устала, бедняжка! — Его голос был полон заботы.

— Да. С ума можно сойти, но мне нравится, ты ведь знаешь. Если бы только каждая женщина, которую я сделала красивой, не уносила вместе с новым платьем несколько капель моей крови.

— Мне очень не нравится, что ты так тяжело работаешь. Билли не должна этого допускать.

— Она ничего не может поделать, ты знаешь. Я сама такая. Ведь могу же я отказать любой клиентке. Не волнуйся. — Вэлентайн понимала, что они беседуют, как полузнакомые люди. Она вздохнула, ожидая, когда услышит обязательные слова.

— Дорогая, сегодня вечером ты не слишком устанешь, чтобы поужинать со мной? — Тон его был небрежен, как всегда, словно им не о чем говорить.

Внезапно Вэлентайн почувствовала непреодолимое желание отодвинуть момент принятия окончательного решения хотя бы на день.

— Прости, Джош, но я уже падаю с ног, а день только начинается. Женщины будут идти сюда еще много часов подряд, и к вечеру я просто потеряю сознание. Не сегодня, дорогой, — завтра. Завтра я посплю подольше. Может быть, совсем не приду на работу. Понимаешь, Джош?

— Конечно. — Ему показалось, что он сидит за столом и ведет очень деликатные переговоры, но они идут так, как хочет он. — Возвращайся к работе.

Боже, подумал он, вот и говори после этого о сопротивляющихся женихах. Вэлентайн приходится соблазнять только для того, чтобы она согласилась согласиться на что-то согласиться. Да, но не за эту ли уклончивость он и любил ее? Не выпуская из рук трубку, Джош долго сидел, погрузившись в мечты о будущем, когда он каждый день будет приходить домой к ждущей его Вэлентайн, и когда-нибудь это станет обыденностью, чудесной, но все же обыденностью. Он достаточно знал жизнь, чтобы предвидеть это. Будет ли он скучать по тревожной двойной жизни, по радостям любви, которую удается держать в секрете от всего суетного делового мира? Простят ли когда-нибудь Вэлентайн подруги Джоанны и жены его коллег или ему придется заводить новых друзей? И каково это, снова через много лет поставить дома чан для пеленок? Их запах всегда ощущается, как бы ни был велик дом. Но нужно смотреть правде в лицо. Он слишком часто встречал мужчин среднего возраста, заведших вторую семью, чтобы полагать, что ему удастся избежать пеленок. Говорят, сейчас есть одноразовые, так что, может быть, чаны для пеленок ушли туда же, куда и плевательницы. Ну что ж, во всяком случае, когда они с Вэлентайн поженятся, он обзаведется семьей до конца дней своих. Одного раздела имущества в жизни ему достаточно. Обзаведется семьей. Странно, какой у этих слов заплесневелый привкус. При этой мысли Джош резко убрал руку с телефона, приказав себе не быть мальчишкой, и позвонил секретарше. Он не из тех, кто дважды раздумывает в последнюю минуту. Джош Хиллмэн — серьезный человек и, принимая серьезные решения, относится к ним всерьез.