Джудит Крэнц - Школа обольщения

В Беверли-Хиллз только немощные старцы не садятся за руль собственного автомобиля. Местную полицию не удивишь неожиданностью зрелища — странновато смотрится иной союз передвижного средства со своим водителем: исполненный достоинства, удалившийся на покой банкир близоруко щурится, идя в неположенном месте на левый поворот в «Дино Феррари», подросток мчится на теннис, не щадя «Роллс-Ройс Корнич» стоимостью в пятьдесят пять тысяч долларов, почтенная дама-общественница жизнерадостно пристраивает свой ярко-красный «Ягуар» на автобусной остановке, желая припарковаться именно там.

Билли Айкхорн Орсини, в число недостатков которой не входила езда не по правилам, резко остановила взвизгнувший тормозами старомодный «Бентли» возле «Магазина грез», самого роскошного из всех дорогих магазинов мира, по существу, салона, обслуживавшего изменчивое сообщество невиданно богатых и истинно знаменитых персон. Нынче на дворе 1978-й, а Билли тридцать пять, и она — единоличная обладательница состояния, размеры которого, по оценке финансистов, приведенной в «Уолл-стрит джорнэл», колеблются от двухсот до двухсот пятидесяти миллионов долларов. Почти половина этих средств давно и удачно вложена в безналоговые муниципальные облигации, что, разумеется, не радует службу налогообложения.

Билли нынче спешит, но, несмотря на спешку, все же останавливается на мгновение перед входом в царство роскошных мелочей и шикарных безделиц «первой необходимости», чтобы всепроникающим хозяйским, взглядом окинуть свои владения, расположенные к северо-востоку от перекрестка Родео-драйв и Дейтон-уэй, там, где еще четыре года назад возвышался «Ван Клифф энд Арпелз» — сооружение из белой штукатурки, позолоты и кованого железа, смотревшееся так, словно его оторвали от отеля «Карлтон» в Канне и целехоньким перенесли в Калифорнию.

Рыжевато-коричневая шерстяная накидка, подбитая золотистым соболем, защитит Билли от прохладного февральского дня. Запахнув ее поплотнее, Билли быстрым взглядом окинула роскошную Родео-драйв, по обеим сторонам которой выстроились в ряд вызывающе шикарные магазины, — каждый стремится превзойти другой, демонстрируя ошеломляющее богатство западного мира; широкая полоса бульвара оживлена островерхими купами вечнозеленых деревьев; невысокие лесистые холмы обрамляют пейзаж, словно сошедший с полотен Леонардо да Винчи.

Редкие прохожие мимолетными взглядами искоса дают понять, что узнали ее, — так взглянув, истинный ньюйоркец или коренной житель Беверли-Хиллз бесстрастно отмечает появление знаменитости, вокруг которой в любом другом городе собрались бы толпы.

С того дня, как ей исполнилось двадцать один, Билли фотографировали сотни раз, но газетные снимки оказались не в состоянии передать ее броскую индивидуальность: длинные волосы с темно-каштановым отливом, напоминающим мех лучших норок, блестят, словно черный лак, озаренный лунными бликами; копна их собрана и сколота за ушами, в мочках которых неизменно сверкают ее любимые серьги — великолепные «Кимберлийские близнецы» — два бриллианта в одиннадцать карат каждый, подаренные к свадьбе первым супругом Эллисом Айкхорном. Билли высока — метр семьдесят пять без каблуков — и отмечена зрелой красотой.

Подходя к дверям, она испустила глубокий вздох предвкушения. Подтянутый швейцар-балиец в фирменном черном кителе и плотно облегающих брюках низко поклонился, распахнув перед ней высокую двустворчатую дверь. Там, за дверью, лежит другая страна, искусно созданная, чтобы развлекать, ослеплять и соблазнять. Однако сегодня Билли слишком спешит, чтобы вникать в детали того, что ею, бостонкой по происхождению — а она, урожденная Уилхелмина Ханненуэлл Уинтроп, из крепкой породы первых колонистов Массачусетс-бей, — воспринимается как «бизнес», отнюдь не как фантазия, ибо она же сама и воплотила ее, вложив в осуществление своих грез около одиннадцати миллионов долларов.

Она быстро направилась к лифту особенной поступью охотницы, не желая привлекать внимания своих покупателей, с которыми ей в противном случае пришлось бы остановиться и обменяться любезностями. На ходу она распахнула накидку, обнажив длинную упругую шею. Билли являет собой будоражащее и редкостное сочетание женских достоинств: буйная сексуальность соединяется в ней с предельно точным и абсолютно безупречным чувством собственного стиля. Внимательный мужской взгляд отмечает в ее облике призыв, что шлют дымчато-зеленые глаза, испещренные топкими черепахово-коричне-выми штрихами, призыв, что сулят ее полные губы, сочно-розовые под тонким слоем бесцветной помады. Однако ее длинное гибкое тело, облаченное в элегантные брюки из лайки и плотную кремового шелка блузку с широким вырезом, небрежно подпоясанную в талии, говорит совсем о другом, противореча первому впечатлению. Билли хорошо известно, что, если подчеркнуть линию ягодиц и груди, это может сыграть дурную шутку с элегантностью. Ведь абсолютная стильность в ее одежде боролась с природной чувственностью тела, сокрытого тканью, и Билли прямо-таки выводила людей из равновесия своим видом: роскошные вещи сидели на ней чуть небрежно, словно эта женщина в равной степени готова и к тому, чтобы сбросить одежду и нырнуть в постель, и к тому, чтобы позировать в качестве фотомодели для «Вумен веар дейли».

Билли добралась до лифта, по пути одарив лишь коротким кивком с полдюжины женщин, приветствуя их с мимолетным дружелюбным взглядом, означавшим, что хозяйка рада видеть, как клиенты избавляются в ее владениях от незначительной толики своего неуязвимого богатства, но не может позволить себе задержаться хоть на минуту. Она поднялась на верхний этаж, спеша в кабинет, занимаемый двумя ее ведущими сотрудниками: Спайдером Эллиотом, управляющим магазином, и Вэлентайн О'Нил, которая, будучи модельером высокой моды, являлась и основным закупщиком всей номенклатуры товаров. Билли отрывисто постучала в дверь, не столько прося разрешения войти, сколько заявляя о своем появлении, и вошла… в пустую комнату. Английский письменный стол красного дерева, массивный и обшарпанный, подчеркивал своей несуразностью пустоту помещения. Эллиот влюбился в этот раритет в антикварной лавке на Мелроуз-авеню и уговорил владельца перевезти канцелярскую находку в «Магазин грез». И теперь стол царил как островок суровой действительности посреди комнаты, оформленной Эдвардом Тейлором в гамме завтрашнего дня: сочетанием тонов невнятно-серого, желтовато-коричневого, бисквитного и серовато-бежевого.

— Проклятье, куда же они запропастились? — пробормотала Билли себе под нос, распахнув дверь в кабинет секретарши.

При неожиданном появлении хозяйки миссис Ивэнс нервно подскочила на стуле и перестала печатать.

— Где они? — спросила Билли.

— О-о, миссис Айкхорн, то есть, миссис Орсини… — Секретарша смущенно умолкла.

— Ничего страшного, все так же ошибаются, — привычно успокоила ее Билли.

Она вышла замуж за Вито Орсини, самого независимого из независимых кинопродюсеров, всего полтора года назад, и люди, за много лет до этого привыкшие читать о ней как о Билли Айкхорн, неосознанно допускали такую же ошибку, обращаясь по привычке как прежде.

— Мистер Эллиот беседует с Мэгги Макгрегор, — доложила миссис Ивэнс. — Они только что приступили, и он сказал, что освободится не раньше чем через час, а Вэлентайн работает у себя в студии с миссис Вудсток. Обе ушли туда сразу после обеда.

Билли в досаде поджала губы: никто не смеет им мешать, даже она. Именно тогда, когда они ей так нужны, Паук заперся с одной из самых важных дам с телевидения, а Вэл занята моделированием полного гардероба для жены нового посла во Франции. Проклятье! Билли почувствовала себя загнанной в угол: она сама поставила дело так, чтобы ей в магазине не приходилось вникать в деловые контакты и согласование проблем. Ведь позволяет же себе Дайна Меррилл играть на сцене, Глория Вандербилт — рисовать, Ли Радзивилл — украшать интерьеры в домах своих друзей, а Шарлотта Форд, повсюду сопровождаемая толпой важных персон, — создавать коллекции одежды. А она, Билли Айкхорн Орсини, занялась торговым бизнесом, владеет наиболее процветающим из самых роскошных магазинов мира, блестяще сочетающим в себе галантерейную лавку, дом подарков, выставку коллекций лучшей в мире готовой одежды и ателье высокой моды.

Хотя магазин воплощал лишь малую часть состояния Билли, он не стал от этого менее значимым для нее, так как среди всех источников ее доходов это предприятие было единственным, за создание которого отвечала лично она. Магазин был ее страстью и одновременно игрушкой, бережно хранимой тайной, вошедшей в жизнь, обретшей зримую форму и содержание, которое можно видеть, обонять, трогать, оберегать, изменять и бесконечно совершенствовать.

— Они мне очень нужны. Как только освободятся, сообщите им, что я здесь. Я буду где-то тут, в магазине.

Она величаво развернулась и ушла к себе в кабинет прежде, чем растерявшаяся миссис Ивэнс сумела произнести заготовленную много недель назад речь, содержащую пожелание удачи. Завтра будут объявлены претенденты на вручение наград Академии киноискусства, а фильм Вито Орсини «Зеркала» имеет хорошие шансы войти в пятерку лучших фильмов 1977 года. Миссис Ивэнс не очень-то разбиралась в кинобизнесе, но из разговоров, ходивших в магазине, знала, что миссис Айкхорн, то есть миссис Орсини, очень волнуется по поводу предстоящего объявления списка претендентов. Зная, насколько резок и непредсказуем характер начальницы, она подумала: может, это и к лучшему, что она ничего не сказала.

Мэгги Макгрегор чувствовала, что возбуждена и одновременно измотана: она только что сделала грандиозные покупки, потратив более семи тысяч долларов на экипировку для телепрограмм следующих двух месяцев и заказ полного гардероба к фестивалю в Канне, который ей предстоит освещать в мае. Наряды для кинофестиваля сошьют ей Хэлстон и Адольфо в Нью-Йорке, подобрав особые цвета и ткани. Все будет доставлено точно в срок — или кому-то не сносить головы — и обойдется еще в двенадцать тысяч долларов. Само собой разумеется, контрактом предусмотрено, что все оплатят эти уроды из телекомпании. Она бы никогда не стала так транжирить свои собственные деньги.