В покоях сладостных как властный господин…

Желаю я там царствовать один!

Не запирай, любимая, дверей,

Ко мне, сраженному тобой,

Стань, я молю, добрей!

Двери? Ну конечно! Херея не запер дверь! Лаис не слышала, как он задвинул засов!

Наверное, просто забыл? А может быть, сделал это нарочно, издеваясь, уверенный, что Лаис ничего не заметила? Завтра придет, чтобы выпустить ее, измученную жаждой, окоченевшую, едва держащуюся на отекших, израненных ногах, — и с ехидной насмешкой сообщит, что дверь-то всю ночь оставалась открыта, вполне можно было выйти и напиться, поспать на гладко отесанных каменных плитах, накаленных солнцем и не успевающих остыть за ночь, погреться на утреннем солнышке, побегать, чтобы поразмяться, — а потом вернуться в темницу и принять вид несчастной страдалицы.

Ну что ж… еще неизвестно, кто над кем посмеется!

Лаис осторожно сделала несколько шагов, нащупала дверь и попыталась сдвинуть ее с места. Один миг казалось, что она ошиблась — Херея запер дверь, а девушка просто не слышала грохота засова, — и разочарование оказалось таким страшным, что Лаис чуть не зарыдала, однако затем тяжелая дверь потихоньку поддалась — и вот уже образовалась щель, достаточная, чтобы Лаис могла выскользнуть наружу.

Снаружи оказалось куда теплей, чем в темнице: наверное, нагретые за ночь плиты двора действительно отдавали солнечный жар. Да, несколько часов здесь будет очень тепло, можно найти уголок и спокойно поспать, но сначала — напиться вволю!

Лаис пошла на звук, и скоро ее глаза, быстро привыкающие к темноте, различили маленькое округлое углубление, выдолбленное в стене. Видимо, в камне крылся источник — таких естественных крошечных водопадов в Коринфе и его окрестностях было много, на радость хозяевам, во владениях которых они струились! — и наполнял чашу, которую его же капли выдолбили в скале.

Лаис напилась с наслаждением, какого не испытывала, казалось, никогда в жизни, потом обмыла этой чудесной водой все тело и горевшие от острых камушков ступни. Сразу стало настолько легко и хорошо, что она даже тихонько засмеялась от счастья.

Посмотрела в небо, на котором уже начали проступать узоры ночных созвездий, и вспомнила, как Никарета рассказывала на одной из матиом, что созвездия на небе расположила именно Афродита, а потом научила Гермеса, бывшего в ту пору ее любовником, бродить по их тропам. Больше всех Гермесу понравилась одна звезда, которую было видно только на утренней или вечерней заре, и он назвал ее Стилбон, что значит — искра, вылетевшая из солнечного костра… [49]

И вдруг Лаис опустила голову, прислушалась и похолодела: до нее донеслись приближающиеся шаги, отчетливо различимые в ночной тишине!

Херея? Он возвращается?

Зачем? Вспомнил, что не задвинул засов?

— О, распропогибни! — с ненавистью выдохнула Лаис, метнувшись обратно к двери в темницу и пытаясь ее открыть.

Однако ничего не получалось — дверь словно влипла в проем! У Лаис не хватало сил открыть ее. Вернуться в темницу оказалось невозможно!

Может быть, ее спасет, если она смирно сядет у порога и, когда появится Херея, признается ему, что обнаружила незапертую дверь и просто вышла попить? А если Херея пригрозит нажаловаться Никарете, Лаис напомнит: он сам виноват, что не запер узницу!

От этой мысли стало немного легче. Девушка прислонилась к стене, готовая покорно дожидаться Херею, шаги которого все приближались.

И вдруг до Лаис дошло, что это вовсе не его шаги! Евнух двигался легко и почти бесшумно, мягко, проворно ступая, а сейчас звучали шаги тяжелые, увесистые… И Лаис внезапно осознала, что это были шаги нескольких человек! И эти люди идут к ее темнице, причем стараются двигаться в ногу, пытаясь обмануть ее, чтобы она не испугалась и не подняла крик, услышав, что к ней приближается целая толпа!

— Великая Афродита, — прошептала Лаис онемевшими губами, — да ведь они идут с той стороны, где я видела клетки с рабами! Это рабы вырвались на волю и идут ко мне!.. Вырвались? Или их кто-то выпустил? Херея, это он сделал…

Так вот почему Херея не задвинул засов! Он всегда ненавидел Лаис — неведомо за что, наверное, наущаемый Маурой, — и теперь решил ее погубить. А его гневные одергивания Мауры — не более чем хитрость, игра, чтобы успокоить Лаис!

Тогда, в море, на пентеконтере, ее спас Фаний, благослови его боги. Теперь никто не придет на помощь! К утру Лаис просто не будет в живых, а Херее, может быть, даже удастся оправдаться: например, он солжет, что рабы сами каким-то образом вырвались на волю, добрались до темницы и изнасиловали узницу.

Их накажут, их кастрируют… На радость коварному, подлому Херее, который ненавидит их за молодую мощь!

Впрочем, Лаис уже не узнает, что и с кем случится, никогда не узнает…

Вдруг она встрепенулась. Нет, еще не все потеряно! Гибель узницы была бы неотвратимой, если бы рабы застигли ее в темнице, а сейчас, во дворе, Лаис может куда-нибудь скрыться… Вот только куда?!

Какая глупость, ну почему она не огляделась толком вокруг, когда Херея привел ее сюда, к двери темницы?! Нет, вспоминается маленький дворик с высокими тесаными стенами, путь в который вел через невысокую арку. Шаги доносятся из арки, сообразила Лаис. Значит, арка — единственный путь к спасению! Если ей удастся незамеченной проскользнуть во двор, где находятся клетки рабов, оттуда она, может быть, как-нибудь переберется через ограду — и бросится к Никарете, все расскажет, все объяснит — и будет умолять, чтобы ее выпороли, если уж так нужно наказать… Только бы не возвращали сюда, в темницу.

Ладно, что делать потом, она потом и решит, а пока надо спасаться!

Лаис прижалась к стене и осторожно, скользя ладонями по камню, неслышно переступая босыми ногами, двинулась в обход дворика. Шаги гудели, воздух был наполнен запахом мужских тел, разгоряченных похотью. У Лаис кружилась голова от страха, она молилась всем богам и прежде всего Афродите о том, чтобы успеть добраться до арки прежде, чем рабы ворвутся в темницу и обнаружат, что узница сбежала.

Лаис перестала дышать, еле двигалась, опасаясь, что ее услышит чье-нибудь чуткое ухо, что упустит время, что ее бегство будет уже очень скоро обнаружено. Но вот наконец ее правая ладонь, скользившая по шероховатой каменной стене, нащупала пустоту.

Арка! Хвала Афродите, она добралась до арки! Лаис скользнула туда и облегченно перевела дух.

Теперь надо преодолеть этот длинный проход, перебежать двор, в котором находятся клетки рабов, и как можно скорей перелезть чрез ограду.

Она уже повернулась было — бежать, как вдруг поняла, что шаги рабов, которые шли к ее темнице, стали тише. Вообще говоря, они уже должны были дойти туда и ворваться в темницу. Лаис должна была сейчас слышать разъяренные вопли, беспорядочный топот… И вместо этого она слышит прежний слаженный звук шагов — все время в ногу, в ногу, — и такое ощущение, что рабы продолжают куда-то идти. Но куда?! Сквозь стену они прошли, что ли?! Или вошли в темницу и продолжают там топать на месте?

Зачем?!

В это самое мгновение на небе появилась луна, о которой Лаис совсем забыла. Похолодев от страха, девушка вознесла хвалу Афродите за то, что все еще прячется в арке и скрыта темнотой, а потом с тревогой оглядела маленький дворик.

Он был пуст! Дверь в ее темницу распахнута настежь. И оттуда по-прежнему доносится удаляющийся гул шагов, словно… Словно рабы спускаются по какой-то лестнице.

Что же это получается? В темнице скрыт потайной ход? И найти его было довольно просто, если рабы вошли и сразу начали куда-то спускаться? Наверное, там была какая-то дверь… Рабы решили, что узница, которой они мечтали овладеть, сбежала в эту дверь, — и отправились ее преследовать?

Так это или не так, у Лаис нет никакой возможности выяснить. Да и зачем? Надо бежать, да поскорей!

Девушка выскользнула из арки во двор, где находились клетки рабов, молясь, чтобы ни один из их обитателей не остался в открытой клетке, не заметил Лаис и не кинулся вслед за ней.

Она сделала два шага, бросив боязливый взгляд на клетки, — и остолбенела: все рабы оказались на месте! Они крепко спали, раскинувшись на своих жалких подстилках или свернувшись клубком.

Но кто же только что прошел через двор? Призраки?! Глупости, призраки не топают так громко, не источают запаха разгоряченных тел, их тяжелого дыхания не слышно!

Дыхание! Лаис вдруг поняла, что не слышит дыхания спящих рабов! Вокруг царит полная тишина. И запах, что за странный запах стоит здесь?..

Ледяная струйка пробежала по спине Лаис. Ужас охватывал ее. Ужас — и осознание, что происходит что-то опасное и необъяснимое!

Понимая, что надо бежать отсюда со всех ног к воротам и перелезать через них как можно скорей, Лаис против своей воли приблизилась к клеткам, присмотрелась — и зажала рот рукой, чтобы не заорать во весь голос.

Ничего страшнее не видела она в жизни, чем эти полтора десятка молодых мужчин, которые лежали мертвыми… и оскопленными.

У них еще пузырились между ногами кровавые лужи, показывая, что страшная и жесткая процедура была проделана совсем недавно — и в это время рабы были еще живы, ведь иначе кровь не лилась бы…

Вот это что за странный запах! Пахло кровью!

Что же происходит?! Неизвестно! Но оставаться здесь больше нет сил!

Мелькнула мысль, что Маура знала, о чем говорила, когда рассказывала про исчезающих рабов… Неужели это злодеяние вершится здесь не впервые?!

Лаис кинулась к воротам — и тихонько взвизгнула от отчаяния: в отличие от главных храмовых ворот, состоявших из переплетенных, крепко сколоченных брусьев, по которым взобраться было так же просто, как подняться по лестнице, перед ней оказались совершенно гладкие створки примерно в два человеческих роста. Когда Херея вел Лаис сюда, она не обратила на ворота никакого внимания, а сейчас тупо разглядывала их, понимая, что взобраться наверх не сможет никак: не за что ухватиться, некуда поставить ногу!